Redrum 2015 - Валерий Тищенко
— Нет, думаю, нет. Последнее время мы были не так близки, как прежде. Собирались разойтись.
— Понимаю, — кивнул следователь, покосившись на Л, увлеченно выщипывавшуюся на кровати рядом с кровавым пятном.
— А с ней что? Усыпите? — спросил следователь.
Я посмотрел на девушку, она посмотрела на меня, и я ответил:
— Нет. Жалко… Да и что с неё взять? Взревновала, наверно…
— Да уж, — поддержал меня следователь, — с домашними животными такое бывает.
— Бывает, — кивнул я, — часто бывает.
— Ну, дело ваше, — поправляя брюки, сказал следователь.
Когда санитары забрали труп, и все, наконец, ушли, я устроил себе постель на диване в другой комнате. Выбрасывать простыни и дурацкий матрац — всё это завтра. Стоило мне улечься, ко мне пришла Л, забралась под одеяло со стороны ног и, обняв прохладными ладонями мошонку, горячо присосалась к члену. Я немного раздвинул колени, чтобы ей было удобней, и печально вздохнул. Свежее одеяло пахло черемухой — жена любила порошки с таким запахом, и я подумал, что всё-таки избавлюсь от Л. Какая-то она злая. Выставлю во двор, может, кто подберёт, а раздавит машиной — так и поделом, заслуженно. А я заведу двух других. А лучше — трёх. И чтобы непременно сестры, из одного помёта. Такие не будут ни ревновать, ни калечить друг друга. Наоборот — клубком, все вокруг меня. А я буду весь такой игривый и голый.
Как сейчас.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Алексей Провоторов
Почти как брат
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Тут уже не было дороги, даже крошева старого асфальта под дикой травой — так, колея в две тропинки. Машина шла медленно, тихо урчала; метёлки травы с шелестом скользили по бортам. Белокрылое насекомое, ангел, заглянуло в кабину и тут же улетело. «Ладу» мягко качнуло, они перевалили через бугор, заросший спорышом и подорожником, и остановились.
Звон кузнечиков заполнил всё вокруг. Впереди лежала неглубокая балка, пересохшая годы назад, за балкой — низкие холмы, поросшие бузиной и отцветшей сиренью. Над деревьями можно было разглядеть пару старых бетонных столбов буквой А; кажется, даже поблёскивали на них изоляторы, но никаких проводов не тянулось к давно опустевшей деревне.
— Где тут эта каменка была? — спросил Кирюха то ли себя, то ли пространство, словно немного извиняясь за то, что они так и не нашли старую дорогу, рискнув пробираться по заросшей тропке.
— Да без разницы, — ответил Димка. — Добрались же.
Кирюха поставил «Ладу» в траву на целый корпус от дороги, дальше лезть уже не хотелось — там рос высоченный конский щавель и молодой мощный чертополох. Да и вообще, можно было опасаться хоть пенька от старой электроопоры, хоть силосной ямы, хоть битой бутылки, выброшенной каким-нибудь механизатором в давние времена.
Они забрались сюда, на самом деле, просто из чистого интереса и желания отдохнуть от людей — Димка после рабочего года в школе, Кирилл — от будней таксиста в большом городе. Он заканчивал последний курс универа и летом подрабатывал.
Нет, рациональный повод жечь бензин у них тоже был — где-то здесь, за Бунёвым, был знаменитый шелковичный сад, ранее колхозный, потом чей-то, а теперь давно уже ничей. Впрочем, говорили, что шелковица здесь всё такая же крупная и обильная, как раньше. Но поскольку дорога давно сделалась невыносимой, за кроваво-чёрной ягодой народ ездил поближе, в Бариново.
Вообще-то Димку шелковица интересовала мало, он её не любил, но был готов куда угодно завеяться из города просто так. Более домовитый Кирюха же набрал пакетов и пластиковых лотков в достатке; сейчас они валялись на заднем сиденье.
Димон взялся за рукоятку, дверь со щелчком открылась, и он спустил ноги на траву. Кирюха тоже встрепенулся и стал не спеша выбираться наружу.
— Старею, брат, — посмеиваясь, сказал он, хотя был лет на пять моложе Димки. — Засиделся, аж спина скрипит.
Вообще-то братом он Димке не являлся. Братьями — сводными — были их отцы, так что Димка и Кирюха могли бы считаться сводными двоюродными, если такое понятие существовало. Дружили они с детства, и, пусть их семьи жили в разных городах, виделись частенько.
В этот раз Кирюха приехал в Димкину провинцию надолго, недели на две.
Они вышли из машины, разминая затёкшие ноги. Димка положил руку на капот, ощущая, как нагрелась даже блестящая, крашеная в серебристый металлик поверхность. Впрочем, сейчас в ней, растворяясь, отражалось небо и трава, и машина казалась чуть зеленоватой. Зеркала покрыла пыль. Он вдруг подумал, что, зарасти их машина и правда травой, утрать блеск — и никто не найдёт её здесь, никакой трактор, никакие браконьеры. Никто.
Птицы будут вить гнёзда в салоне, разбитые градом стёкла помутнеют; обвиснут шины, которые некому будет даже снять; ржавчина, как вирус, с рождения заключённый в здоровом вроде бы теле, вздуется пузырями сквозь краску; облезет слабенькая современная хромировка, выцветут стопы-повороты, корпус просядет, ползучие травы заплетут кузов, и, в конце концов природа поглотит технику, как поглотила некогда само Бунёво.
Как в той истории с «девяткой», подумал Димка. В двухтысячном году — а село было брошено ещё тогда, даром что несколько лет после того значилось жилым по бумагам — здесь была какая-то разборка. Охотники нашли серую «девятку» с разбитыми зеркалами и распоротым колесом; а рядом — двоих мёртвых. Один, бритый, в кожаной куртке, лежал с ножом в шее. Второй, большой мужик, с разбитой головой и лицом — рядом. Там же и монтировка в крови. Потом говорили, что оба значились в розыске, да и тачка тоже.
— Глушь полнейшая, — сказал Димка, провожая взглядом одинокого ворона. — Не дай бог свалимся в какой-нибудь колодец или погреб — ни одна собака нас не найдёт.
— Ну у нас же телефон есть, — весело ответил Кирюха, вынимая с заднего сиденья пакет, полный пакетов. — Правда он здесь не ловит.
— Ну ясен пень.
Стояла тишина — та громкая, полная звона, стрёкота насекомых, лёгкого ветра в дрожащих осинах, далёкого, сонного гула лягушек на невидимых болотах, и в то же время пустая, безмятежная тишина, естественный шум которой так отличался от привычного, противного городского фона и приевшегося за долгую поездку звука мотора, что казался самим отсутствием шума.
Димка вдруг заметил, что не хватает птиц. Пропел что-то жулан и улетел прочь. Иволга где-то в лесополосе сказала своё «вжжжя» и тоже умолкла. Жарко им, наверное, подумал он.
Зато лягушки орали где-то очень громко.
