Могучий русский динозавр. №2 2021 г. - Литературно-художественный журнал
– Попробуй… – без особой уверенности кивнул я.
Вадим исчез в кухне, а через пять минут вышла Аделаида, быстро глянула на меня и шепнула, что разрешает себя усыпить. Села в кресло, расстегнула на спине платье, позволила нажать на неприметную стандартную родинку под лопаткой. За несколько секунд, прошедших до того, как она заснула, её зрачки расширились: если бы речь шла о человеке, я бы сказал, что в них мелькнул страх.
– Я быстро, – обнадёжил её Вадим, и Ада уснула, но не закрыла глаза, как делают во сне люди, а бесстрастно уставилась в потолок.
– Ну-те-с, ну-те-с, – забормотал друг, стягивая с её лопаток покрытую канекалоновым пушком кожу. – Что тут у нас… С эмоциями всё в порядке, центр работает. С реакциями тоже всё хорошо. Давай посмотрим центр переосмысления. Ну-те-с… ну-те… Мля, Дима! Крышка сорвана!
– А?..
– Щель. Щёлочка. Клапан пропускает.
– Какой клапан? Попроще можно?
Вадим отстранился от Ады. Хмуро глянул в потолок. Напряжённо спросил:
– Никогда не задумывался, что отличает робота от человека?
– Мысли? Чувства? – глуповато предположил я.
– Мысли и чувства им впаивают на заводе, – ответил друг, опасливо заглядывая в глаза спящей Аделаиде. – Но все эти мысли и чувства – стандартные. Предустановленные. Если роботу сказали, что убивать – это плохо, то он будет считать так до самой утилизации, и ты его не переубедишь. Просто потому, что на центре переосмысления опыта стоит блок. У твоей, – Вадим показал на Аду, – крышка прилегает к клапану неплотно. Она не переосмысляет весь новый опыт, но кое-что просачивается. Кроме того, посмотри: сорвана пломба. Но не срезана, а просто отошла и, к тому же, исцарапана. Скорее всего, из-за механического воздействия вроде вибрации.
– И как так случилось? – спросил я, чувствуя, как мерзко покалывает кончики пальцев.
– А где ты её брал?
– В «Шёлковой дороге».
– Тогда, может быть, из-за тряски. У нелегальных поставщиков нет фирменных контейнеров с креплениями, вот и возят роботов как дрова. Случай, конечно, один на миллион. Но…
– И что мне теперь делать?
Вадим пожал плечами. Я растерянно подошёл к Аде, взял кабель, поднёс к спрятанному под волосами порту на шее.
– Погоди, – велел друг. – Ты понимаешь, что это частичное воодушевление? Нужно либо убрать, либо узаконить…
– Убрать? – переспросил я, глядя в бледное, безмятежное, почти человеческое лицо.
– Дим. Это незаконно вообще-то. Блок снимают только у роботов, которые призваны заменить умерших людей. Чтобы они учились вести себя похоже на тех, кого заменяют… А у остальных это нельзя.
– И что делать? Если я не хочу… убирать?
– Подай заявку, что у тебя кто-то умер из близких, и ты хочешь их прототип.
Я присвистнул.
– Сколько та заявка стоит! Я за сто лет не наскребу.
– Тогда не свети её, – кивнув на Аду, посоветовал Вадим. – С собой не води, гостей не зови. Если никто не узнает, ничего и не будет.
– А если узнает?..
– Штраф, – развёл руками Вадим. – И изъятие робота.
– А что мне ей сказать? Когда проснётся?
– Скажи, что пыль почистил на клапане эмоций. Это стандартная процедура, она должна знать.
* * *
– Дим.
Я вздрогнул: Ада ещё никогда не звала меня по имени.
Обернулся.
Она лежала в кровати, укрывшись до носа. В свете бра я разглядел припухшие веки, красные щёки, лихорадочно блестящие глаза. Если бы Ада не была роботом, я сказал бы, что она выглядит как самый настоящий прихворавший человек.
– Что? – как можно мягче спросил я, подкатываясь к ней вместе с креслом.
– Не выключай меня больше.
– Я и не собирался.
– Не выключай, пожалуйста.
– Что такое, Аделаид? Даже если выключить, ты же всё равно проснёшься, как только подключишься к сети.
– Понимаешь, – она приподнялась на локте, поймала мою руку, прижала к щеке, – я испугалась сегодня. Это очень холодно – засыпать. У меня такое чувство… что если отключат, то я уже не включусь.
Я погладил её пальцы, поправил одеяло.
– Никто тебя не отключит. Всё будет хорошо.
– А что сказал твой друг?
– Я же тебе объяснил. Просто почистил пыль на эмоклапане, проверил схемы…
– Нет. Ты не понял. Я имею в виду – что он на самом деле сказал? Я же чувствую, что эмоклапан не трогали. – Аделаида нетерпеливо дёрнула плечом. – Я бы поняла, если бы он что-то чистил.
– Ну… Слушай, ты лучше у него спроси. Мне он именно так сказал.
Ада посмотрела на меня грустно и с обидой.
– Я же даже в выключенном состоянии воспринимаю волны – вы ведь не поставили общую блокаду. Я проснулась и интерпретировала…
Она помолчала, мягко улыбнулась и виновато добавила:
– Я же чувствую, когда обманывают.
* * *
Зря я позвал Вадима. Он открыл мне глаза. А может, его действия сделали щель в клапане ещё шире: теперь я отчётливо видел, как Аделаида меняется, становится всё умнее, всё человечней. Она жадно вбирала и интерпретировала новый опыт, всё меньше походя на сошедший с конвейера прототип и всё больше напоминая индивидуально настроенного антропоморфа.
Совет не показывать её людям плохо сочетался с целью, для которой я приобрёл Аду. Для покупки, – пусть даже в «Шёлковой дороге», – мне пришлось влезть в долги, и теперь нужно было отдавать кредит, жить самому, содержать робота… Отказаться от работы выглядело немыслимым, так что я продолжал шить шмотки, а Ада каждый день выходила на подиум, чтобы вертеться перед экспертами и позировать фотографам, клепавшим объёмные натуры для виар-шопов.
Сказать, что я жалел о её покупке – соврать. Своя модель – это настоящая роскошь: пропорции, которые можно подкрутить в соответствии с продукцией; походка, которую можно скорректировать в зависимости от подиума, коллекции и предпочтений жюри; безлимитные примерки и возможность перенастраивать внешность без страха испортить арендованного робота. Кроме того, она была нужна мне для Недели робомоды. Если меня заметят, пойдёт уже совсем другая история: не придётся выбивать заказы, выискивать жильё по дешёвке, обходиться стандартными материалами… Я получу допуск к цифровой материи, если повезёт – возьму заказ на разработку моделей для конвейера. А это уже совсем другие деньги! Совсем другие перспективы…
От мечтаний разморило: я чуть не проглотил зажатую во рту булавку и спустился с небес на землю.
Чтобы всё получилось, предстояло пахать и пахать.
Я готовил коллекцию для Недели робомоды ночами – Аде было хоть бы хны, а я жёстко недосыпал, но желание пробиться перевешивало всё. Тем более, на первых порах мы с ней сработались просто отлично. Я смог творить почти круглосуточно, подновил и выставил на продажу старые коллекции – на подтюненной Аде даже прошлогодние шмотки выглядели вызывающе аппетитно.
