Не везёт так не везёт (СИ) - Михайлов Евгений

Канат молодец. Без слов меня понял, что я хочу взять языка. Больно много странного происходит.

В очередную перезарядку я выглянул и выпустил пару очередей над предполагаемой головой нашего соперника. Канат же ещё когда я стрелял рванул с места как пуля, аж останки коврового покрытия на полу собрались гармошкой. В два прыжка он преодолел расстояние до двери и оттолкнувшись от противоположной стены влетел в открытую дверь. Сука. Грёбаный спайдермен!

Не долгая возня. Голос Каната в наушнике.

— Готово. Иди, общайся. Я пока дочищу и семью найду — ну вот и хорошо. Аккуратно заглядываю в правые комнаты по дороге. Левые закрыты на щеколды снаружи, так что пока пускай будут закрыты. Мдам. Досталось коридору. Угол стены примыкающей к той за которой мы сидели превращён в труху. Просто мясо. Дырки начинались в саниметрах пяти от пола и заканчивались на уровне моей груди, примерно. Их было очень много. Больше десяти магазинов по тридцать и три осколочных гранаты, это много. Так, что в этой части дома, где во всю процветало каркасное строительство, стены почти не было. И вот чёрт меня дёрнул туда заглянуть через дырку в стене.

Дверь, открывающуюся наружу я вынес во-внутрь с одного удара ногой, вместе с косяком и щеколдой. В полутёмном помещении было четыре железные койки с грязным постельным, даже не бельём, а принадлежностями. На двух из трёх койках у стены дальней от входа лежали девушки, пристёгнутые наручниками к спинкам кроватей. Слева у стены была ещё одна кровать, на ней валялся ворох тряпок. Воняло жутко. Не мытым телом, блювотиной, алкоголем, спермой и чем-то ещё химическим, горелым и… кровью. Очень большим количеством крови. Я сразу не понял, а потом до меня дошло, что то, что я принял за ворох грязных тряпок на койке слева от двери, было недавно живым человеком, превращённым…даже не в фарш, а в переработанные пищевые отходы, сотней пуль попавших в неё. Кровь всё ещё лилась…я оглядел комнату. Обитые чем-то вроде пластика стены, под потолком один, судя по всему аккумуляторный светильник, потому что он тускло, но горел, кровати намертво прикручены к полу, рядом с каждой кроватью стул, так же прикрученный к полу, под стулом ведро, типа параша, на стуле тарелка. Девушки лежат с абсолютно бессознательными глазами. Лишь по легкому шевелению видно, что живы. Лежат в безвольных позах за одну руку прикованы к кровати. Кто за левую, кто за правую. Голые…лишь прикрыты, кто чем. Кто засаленной простыню, то каким-то обрывком тряпки.

Твою мать…

Твою мать, твою мать, твою мать!

Я выскочил из комнаты, и тут же, уже не проверяясь вбежал в комнату, где валялся подраненный мною и захваченный Канатом боец. Сука. Сука. Сука! Я же тебя сейчас убивать буду. Долго и мучительно. Я остановился у него. Толстый мексиканец. Здоровый. Килограммов под сто пятьдесят весит и ростом под метр девяносто, наверное. Попал я ему удачно — в голень, кость в щепки. С его массой…ему уже ни когда не ходить. Да ему уже не жить. Канат связал ему руки за спиной, перетянул ногу жгутом и всё. Ни о какой перевязке разговора не шло.

Я остановился и огляделся. Ага, вот та самая комната охраны. Толстая железная, но с виду обычная дверь и много оружия по шкафам. Много. Очень. Много. Тут на роту с усилением. И да, этот урод засел с ящиком гранат и ящиком набитых магазинов. Он мог так нас там ещё неделю держать. Посередине комнаты стол и четыре стула. У стен два дивана. Двое дежурят на фишке, двое бодрянка, двое спят. Вот почему их по двое везде. Семь двоек и начальник. И, судя по толщине цепи на жирной шее, начальник передо мной. Ну а куда ему было ещё деваться как не в самую защищённую комнату в доме. Я достал нож. Не верный складень, а боевой НДК-17 со стамесочной заточкой, уровня «куда там бритве». Так-то он больше на маленький мачете похож с длинной клинка 150 мм. Я сделал шаг к толстяку, тот что-то заговорил по-испански. Я не слышал. Я ударил его в живот ногой. Я умею бить. Это единственное, что я честно могу сказать, что я умею. Да, наверное так хорошо, как бить людей, я больше ни чего в этой жизни не умею. Потому каждый мой удар ногой входил глубоко и был, если не смертельный, то невероятно болезненный. Ломающий рёбра, выворачивающий суставы, ломающий кости рук, рвущий внутренние органы. Я даже не запыхался. Как макивару бил.

Примерно на пятый удар, он вспомнил английский язык и затораторил на нём.

— Не надо… Кхе… хватит…ааа….кто вы…а….хватит — проскулил харкающий кровью боров. Мой нож отрезал ему ухо. Я просто взмахнул и ухо упало.

— АААА!!! Что ты делаешь! Не надо!!! Что тебе надо! — и он заплакал. Сука! Как же я их ненавижу. Вот таких вот бурдюков. Интересно, сколько девочек из тех, что в этих комнатах, тех, что закопаны на территории или отправлены в бордели, так вот рыдали, когда он их насиловал и сажал на иглу. А что они на игле я успел рассмотреть, все руки исколоты. По крайне мере у тех, что в той комнате, которую я видел.

Взмах, часть щеки и кожи у правового глаза упали на плечо. Мне от него уже ни чего не надо. Ни информации, ни денег, ни чего. Я хочу чтобы ему было больно…очень. Я просто машу ножом, стараясь, чтобы ему было как можно больнее, но, чтобы он как можно дольше не умер. А он орёт. Орёт громко. Разбрызгивая кровь, слюни, сопли из отрезанного носа. Сначала рассказывал, что со мной сделают, когда сюда приедут его люди из лагеря, потому как он их уже вызвал. Да. Рация стоит тут же. На столе. Потом вопил, что его вообще просто наняли периметр охранять и он к девушкам в комнатах не притрагивался. Потом, что все так делали. Что ломать этих сучек как-то надо было, а у него семья, ему работа нужна. Потом, когда у него ещё были губы и нижняя челюсть, сулил деньги и все блага, если не от него, то от его шефа, который должен вот-вот приехать и привезти много денег за чью-то голову. Пока у него были глаза…глаз, он жалобно на меня смотрел. Потом кричать стало нечем… смотреть тоже.

Ни одной по-настоящему смертельной раны я ему не нанёс. Просто от головы и плеч остался обрубок. Как будто кто-то перепутал его голову с карандашом и попытался заточить. Получилось. Стружки вокруг много. От кровопотери он умрёт, но ещё не очень скоро… Хлопок. И сильно похудевший в верхней части урод упал расплескав мозги. Выстрел прозвучал как-то очень тихо. Я на выстрел даже не обернулся. Тупо стоял и смотрел на труп жирного ублюдка и размышлял, что я могу ещё с ним сделать, чтобы ему было больно. Но все мысли натыкались на понимание, что он уже мёртв. А ещё мысль пронеслась, что вот и Стриж пригодился.

Мне на плечо легла рука Каната.

— Пошли — он слегка потянул меня — Пошли, Игорь. Тут ещё девять девчонок, которым нужна помощь. И я бы их оставил, но не ты.

Глава 21

Вторая часть Мерлезонского балета

Я обернулся. Позади Каната стояла не высокая, чуть полноватая девушка лет двадцати пяти. Короткие чёрные, даже на вид жёсткие волосы, цвет кожи, напоминал крепкий кофе с молоком и что удивительно — голубые глаза. Редкое явление у мулаток. Одета она была в серый худи со следами крови и синие джинсы. Только сейчас я заметил, что у неё много раз разбитые губы и фингал под глазом. Причём всё свежее. Вжавшись в её ногу стоял чернявый пацанёнок лет шести. Худющий и высокий для его возраста, с ещё более светлой кожей, чем у мамы и голубыми глазами маленького волчонка, смотрящими сквозь узкие щёлки разреза глаз. Очень не обычное и красивое лицо у парня. Да ещё победа в лотерею, у таких родителей вырвать голубые глаза, это повезло. На лице у Канатовича тоже следы крови, синяки и разбитые губы. Маму защищал? Не исключено. Кентасы на той руке, что мне видно, разбиты в кровь. Парень был в футболке, спортивных штанах и кепке козырьком назад.

Всё это я уловил лишь мельком взглянув на них. Просто взглянул и вся информация в голове. Вообще мир сейчас звенел от ясности и чистоты. Не припомню такого состояния у себя.

Я поднял руки. По локоть в крови. Ножом, так и зажатым в руках, отмахнул рукава от кофты ими же и протёр нож, который убрал в ножны. Скинул перчатки. Осмотрел себя ещё раз. Нормально.