Химера (СИ) - Ворожцов Дмитрий

Полюбовавшись собой несколько секунд, я состроил злобную гримасу и, напугав собственное отражение, повернулся в сторону вокзала. Боковым зрением уловил, что в этот момент я замерцал и стал полупрозрачным. Как будто солнечный свет беспрепятственно устремился сквозь меня. Странно…  Барахлят что-то глаза, но, будем считать, что это последствия жары.

Преодолев семь бетонных ступенек, я вошел через пластиковые двери в здание вокзала. По громкой связи противным скрипучим голосом объявили отправку поезда с первого перрона. Я проводил тоскливым взглядом последнего молчаливого свидетеля моего неизвестного прошлого, помахал на прощанье ему рукой и начал жить с чистого листа…

— Ту-ту…  Ту-ту…

Возвращение к реальности застало врасплох. Я стоял посреди оживленной дороги, по-видимому, проскочив по невнимательности на предупреждающий красный. Машины пролетали мимо с сумасшедшей скоростью, и каждый водитель считал своим долгом нажать на гудок и покрутить у виска, недвусмысленно намекая на мои не слишком развитые умственные способности.

Да, понимаю, что я сейчас не в том месте…  Что за неудачный день-то такой?!

Дождавшись зеленого сигнала светофора, я смешался с разномастной толпой и двинулся в направлении «Плотинки». Пунктом моего назначения был Исторический сквер у плотины реки Исеть. Место, с которого когда-то начинался Екатеринбург. Там часто проводят зрелищные городские мероприятия, народные гуляния и праздники, но сегодня должно быть пусто. Середина рабочей недели, к тому же утро. Идеальное время и место для человека, которому сейчас хочется одного — покоя…  от всего и ото всех…

Едва переставляя одеревенелые ноги, я шел к скверу, перечитывая повсеместно развешанные баннеры, пестрящие слоганами: «Мир никогда не будет прежним», «Управляй мечтой», «Хочешь жить, умей вертеться»…  Прям не рекламные лозунги, а философские изречения.

Вытащив телефон, я нажал на кнопку «отключить питание». Мобильный пропиликал характерную заунывную мелодию и вернулся на законное место. Его работа на сегодня закончена, телефон тоже уволили. Пусть весь мир подождет, я для него пока умер. Вряд ли кто-то захочет мне позвонить, но в любом случае лучше перестраховаться. Никого не хочу слышать…

Голову наполнял калейдоскоп звуков: рев автомобилей, бессвязная речь, надрывный детский плач, гул высоковольтных проводов, топот копыт на брусчатке, неугомонный шум торговых рядов и пронзительные крики заряженной толпы. Странно…  Как будто окунулся в прошлое, ведь большинства источников шума я рядом не видел. Звуки зарождались прямо в сознании…

Время плыло вперед по естественному течению, мягко и ненавязчиво, без ярких всплесков, бурных водоворотов и ослепительных брызг. У меня много времени…  Слишком много.

Год пролетел быстро, но я так ни разу и не был в музейно-мемориальном комплексе, до которого сейчас оставались считаные метры. Работа, работа и еще раз работа…  Сегодня я свободен, как птица в небе. У меня есть возможность смотреть на каменный барельеф сколько угодно, и даже нацарапать на нем надпись: «Здесь был Вова». Я могу поплевать с пирса на жадных до хлеба уток. Хотя есть менее варварские и более полезные для души развлечения. Например, отделить дурные мысли от хороших, прогулявшись по удивительному «саду камней». Ну, или посетить водонапорную башню — самое старое городское строение, которое видело Татищева с де Генниным. В конце концов, можно просто посидеть у плотины городского пруда. Памятник гидротехнического искусства все-таки. Да навалом чего можно…

Но как это обычно бывает — есть время и возможность, но нет желания. Поэтому я направился к ближайшей кованой скамейке, спрятанной в тени разноцветных осенних деревьев. Усевшись поудобнее или, вернее, растянувшись во всю ее длину, я прикурил сигарету от дрожащего на ветру огонька бензиновой зажигалки. Затянулся насыщенным едким дымом и выдохнул, кашлянув от непомерной жадности. Никак не могу избавиться от вредной привычки из прежней жизни. Необъяснимая тяга к никотину меня просто убивает. Она въелась в мозг…  Что я только ни пробовал: пластыри, специальные таблетки, жевательные резинки, кодирование. Бесполезно…

На небе мирно плыли облака. Ветер занимался укладкой волос, и я прикрыл глаза. Полное умиротворение. Все, как заказывал…

Очнулся я в душном здании вокзала. Вонь из смеси человеческого пота, прокисшей одежды и испорченных жарой продуктов убивала на корню желание дышать. Но это сейчас не так важно…

В десяти метрах от себя я увидел молодого человека, одетого в белую рубашку с одинокой звездочкой на погонах, и в фуражке с кокардой. Он объяснял старушке с безразмерным рюкзаком на плечах, куда ей нужно идти, усердно жестикулируя при этом руками, словно лопастями вентилятора. Судя по непонимающим глазам бабушки и удрученно-сосредоточенному лицу парня с подрагивающими скулами, повторялось это уже не второй раз и даже не пятый. Он должен мне помочь…

Я устремился сквозь плотную толпу к ним и выпалил, не раздумывая:

— Извините! Господин жандарм, вы должны меня спасти! Я ничего не помню! Кто я такой? Я очень хочу пить.

— Шутник…  Я тебе что: автомат с газировкой? Пойди и купи, не перетрудишься, — с раздражением откликнулся блюститель закона, пропуская мимо ушей основной вопрос. Бездушным голосом он продолжил познавательную речь, копируя интонацию нудного навигатора: — Повернете направо через двадцать метров. Затем налево, вторая дверь…

— А ты что, милок, совсем ничего не помнишь? — примеряя ко мне оценивающий взгляд, спросила радушная старушка, переключаясь на более интересную для нее тему. — Ударился, поди, где…  На алкаша и наркомана вроде не похож. Видно же, что хороший человек, в галстуке, при параде. Сейчас я тебе, родимый, домашнего кваску холодненького дам. Память он, конечно, не вернет. Хотя…  чем черт не шутит, ну, от жажды уж точно спасет.

— Я помню лишь то, что три минуты назад спустился со ступенек поезда, который сейчас уже отошел.

Младший лейтенант посерьезнел, зачем-то поправил пистолет в кобуре и произнес, не скрывая обиды в голосе, зародившейся от неуважения к его персоне:

— Документы предъявите. Раз на поезде ехали, значит, документы должны быть.

После чего он уставился, не моргая, на меня, видимо, пытаясь просветить насквозь без рентгена.

А ведь верно говорит! Он не так глуп, как показалось на первый взгляд. Должны же быть у меня документы. Я судорожно обшарил все имеющиеся карманы, выворачивая их наизнанку, но ничего полезного не нашел. Горстка монет различного номинала, клочок бумаги с записанным на нем телефонным номером и карманный календарь с видом города Екатеринбурга за восьмой год. Все…  Не было ни паспорта, ни водительского удостоверения, ни пропуска в спортзал, ни даже билета на поезд. Ничего, что напомнило бы о прошлом или указало правильное направление…

— Совсем ничего, — печально произнес я, пожимая плечами. — Видимо, потерял…  Или вытащили.

— Поди, кто-то грех на душу взял: дурман-травой тебя опоил и обчистил до нитки. Такое часто бывает, не раз слышала, — бормотала бабушка, продолжая поиски в рюкзаке, почти с головой забравшись в него.

— Пить надо меньше неизвестно что и неизвестно с кем, — брезгливо сказал «микромайор» и с издевкой добавил: — Раз нет документов, удостоверяющих личность, то вариант для вас один. Пройдемте, сударь, в «жандармерию» для дальнейшего разбирательства.

Теперь он ожидал меня, притопывая ботинком по полу и сверля взглядом. Для него разговор был окончен. Я же и не думал двигаться с места и тоже терпеливо ждал, но бабулю, а если уж начистоту, то ее холодный квас.

Наконец, запотевшая полуторалитровая бутылка с жидкостью янтарного цвета была извлечена. Я схватил ее и начал пить жадными глотками, испытывая от каждой капли неземное наслаждение, растекающееся по всему телу. Милиционер поторопил меня, но я не отреагировал. Не мог остановиться, хотя умом понимал, что еще немного — и лопну, как воздушный шарик под напором воды из крана.