Карина - Давай попробуем просто жить
Сердце стучит, колотится, грохает. И это так громко, что, наверное, он тоже слышит. И его рука чуть сжимает моё плечо.
Он хрипло произносит:
- Гарри…
И мне этого достаточно. Пошло оно всё к Мерлину! Плевать. Я не могу больше так. Без него.
Обеими руками обхватываю его шею, плечи, спину - всё сразу, куда только могу дотянуться, притягиваю, вжимаю, впечатываю в себя.
Его волосы скользят по моей щеке, я прижимаюсь плотнее - хочу почувствовать его всего, хочу найти его губы.
Они сами находят меня - сухие и тёплые. Родные. Мои.
И выдыхают куда-то мне в шею:
- Дурак… Ну какой же дурак…
Ладони гладят моё лицо, лоб, проводят по волосам, зарываются в них, а губы целуют, целуют… Сперва неуверенно, тихими касаниями. А я хочу, чтобы они оказались везде и сразу, и подставляю им щёки, переносицу, скулы.
И прошу - ещё, ещё. Пожалуйста, даже если это в последний раз.
Кажется, я говорю это вслух, потому что он снова усмехается, а потом поцелуи просто обрушиваются на меня - куда попало, отчаянные, торопливые, голодные. Виски, щёки, глаза, ресницы… Губы.
Я уже не понимаю, что происходит, но мои руки - как-то совершенно автономно от меня - сражаются с застёжками его мантии, срывают её, проникают под одежду, гладят его кожу.
Глаза щиплет - от его близости, от запаха. Он отстраняется и смотрит на меня:
- Ну что ты, не надо. Что ты...
А потом снова целует, почти ласкает - так мягко, нежно, как умеет только он. И у меня внутри всё переворачивается. Я впиваюсь в его рот сильно, насколько могу. Так давно не целовал его! Не отпущу!
Тяну его за собой на постель, хочу, чтобы он прижался ко мне всем телом. Хочу почувствовать его давление - там.
Он тихо смеётся мне в шею:
- Может, не здесь, Гарри? Мы всю больницу разбудим.
- Мне всё равно. Я не могу отпустить тебя. Я хочу…
Он снова коротко смеётся, а потом целует - сильно, уверенно.
Его руки, обнимающие меня, и тихий, еле слышный хлопок аппарации - последнее, что видят и слышат больничные стены.
* * *
- Ужасная пижама! Ты в ней похож на сиротку из какой-нибудь душещипательной пьесы, даже хочется разрыдаться, - мы уже дома, стоим в спальне и обнимаем друг друга, и я шепчу Поттеру на ухо всякую чушь.
- Да, пижама не очень. Как думаешь, может избавиться от неё? - он тоже переходит на шёпот и целует меня, чуть прикусывая зубами мои губы.
Я полностью поддерживаю эту идею. Я готов лично проконтролировать полную капитуляцию пижамы с его тела. Он смеётся и чуть ли не выныривает из штанов, когда я их стягиваю.
После, уже в постели, когда я провожу рукой по его обнажённой груди, он вдруг серьёзнеет:
- Скажи, почему ты пришёл? Если только из жалости, то…
Я не позволяю ему договаривать, медленно, долго целую. Это лучше всех объяснений. Потом я ему расскажу, как его друзья чуть не порвали меня в клочья, и даже признаю тот факт, что они - хорошие друзья. Но это будет потом. Сейчас не до этого. Мы и без того потеряли много времени. И чуть не потеряли друг друга.
Сейчас никаких посторонних, только мы. Я и Гарри. И его руки на моей груди - осторожные, немного неуверенные, словно спрашивающие, можно ли им. Забывшие, что им - можно всё. Да, и вот так - когда пальцы задевают сосок, вызывая у меня стон - так тоже можно. И ещё скользнуть ниже - к животу, слегка процарапав квиддичной мозолью, набитой на подушечке пальца, вызвав дрожь и желание схватить эти руки, прижать к себе и опускать ниже, ниже, до самого паха. Так они тоже умеют. Помнят. И я не намерен больше дать им забыть об этом хотя бы на день.
Но, Мерлин, что он вытворяет этими руками! Ещё каких-нибудь две минуты - и я кончу, ему даже делать ничего не придётся, только продолжать гладить моё бедро - вот так, как сейчас. Мягко, плавно, словно невзначай задевая ноющий член.
Я рывком переворачиваю его на спину, он замирает. Смотрю ему в глаза, хочу сказать, какой он красивый сейчас, какой мой, но в горле ком. От его взгляда сквозь ресницы, от того, как он прикусывает губу. Как осторожно кладёт руки мне на плечи и медленно притягивает к себе. И шепчет:
- Северус, как я мог без тебя…
И я, Гарри. Я тоже. Как я мог думать, что проживу без тебя, далеко от тебя. Потребовалось всего несколько дней, чтобы понять полнейшую нелепость такой самоуверенности.
Он делает чуть заметное движение бёдрами кверху, к моему паху, и просит: - Пожалуйста, Северус… - разводит колени и скрещивает щиколотки поверх моих ног.
И всё моё желание быть как можно более медленным, неторопливым с ним, испаряется вмиг. Руки сами скользят к его входу, он двигается им навстречу, помогая пальцам проникать внутрь, и чуть приоткрывает пересохшие губы, облизывая их. От этого медленного движения - языком по губам - у меня окончательно сносит крышу, я срываюсь и больше не стараюсь осторожничать и тянуть время, не сдерживаюсь. И его стоны говорят мне, что всё правильно.
Всё правильно - вот так, когда сперва он ахает, прикусывая губу, а я замираю, давая привыкнуть к себе, и заново переживаю, проживаю ощущения себя в нём. Прижимаюсь щекой к его груди, слушаю стук сердца и хриплое, сбивчивое дыхание.
Всё правильно - и его глаза, по которым я сейчас читаю как по книге, и едва заметный кивок - давай, Северус, ну, давай же! И мой неспешный толчок, а затем ещё и ещё. И наши переплетённые пальцы.
И нарастающее напряжение, и покрывающая лоб испарина, и скорый, почти одновременный оргазм.
Всё правильно.
* * *
Кажется, я задремал, не было сил даже на очищающее заклинание. Помню только усталость, когда нет ни рук, ни ног, и лёгкость, словно ты словно воздушный шарик, невесомый, управляемый потоком ветра…
Провожу рукой по животу - чисто. Наверное, это Северус. Вот так всегда - я даже не задумываюсь о каких-то вещах, потому что уверен - у меня есть он, и он позаботится. Он всегда заботится обо мне.
Я лежу, уютно уткнувшись ему плечо, мне хочется поднять голову и увидеть его лицо, но так жаль расставаться с ощущением тепла кожи на моей щеке. Наконец, я чуть поворачиваю голову. И сталкиваюсь с его взглядом. И у меня мурашки - так он смотрит на меня.
- Проснулся? - он притягивает меня к себе ближе.
Киваю и тянусь с поцелуем. Он не возражает. И только что ушедшие мурашки возвращаются обратно. Мне нереально хорошо.
А потом я собираюсь с духом и говорю ему. Всё, о чём думал, пока сидел в камере. О том, как было глупо так разругаться из-за пустяка, как мне его не хватало, как я не мог спать без него, как я вообще без него - не мог.
Он обнимает меня и легонько целует в висок. И отвечает, что тоже приобрёл привычку спать исключительно в моей компании, а своими привычками он дорожит и не намерен позволить мне нарушать их.
Я не вижу сейчас его лица, но знаю - он улыбается. Как умеет только он - краешками тонких губ. Как он улыбается только мне.
И я растекаюсь от его улыбки, словно сливочное мороженое на блюдце под солнечными лучами. И говорю ему:
- Северус, самое главное, что я понял - не нужно загадывать, что с нами будет завтра. Не нужно заранее ждать, что обязательно случится что-то ужасное. Мы всё равно этого не можем знать.
Мы ведь можем просто жить - здесь и сейчас. Каждый день, каждую минуту. Давай попробуем, а вдруг мы сможем. Просто - жить. Так, как получится.
А вдруг это окажется не так уж плохо - просто быть вместе. И, может, ты потом полюбишь меня. Пусть не так, как я тебя люблю, не важно.
Он берёт моё лицо в ладони и поворачивает к себе. И как-то совершенно обычно, словно речь идёт об очевидных вещах, вздыхает:
- Я и так тебя люблю, чудовище ты моё несносное. Всё тебе нужно объяснять словами.
И пока я, онемев от услышанного, ищу, что мне ответить, добавляет:
- Да, кстати. Последние события окончательно убедили меня в том, что за тобой нужен постоянный присмотр. Как это ни печально, но с тобой всё время что-то происходит. Да-да, даже если ты, как обычно, не причём. Поэтому, хочешь ты того или нет, тебе придётся поехать со мной. Целее будешь. И даже не возражай, Гарри!
У него сейчас такое серьёзное лицо, но меня не проведёшь.
Я расцветаю как наши будущие мальвы и тянусь к нему - поцеловать складку меж сведённых бровей. Но чувствую, этим дело не кончится… Колено привычно скользит по его бедру… Хочу тебя. И даже не возражай, Северус! А он и не возражает.
Вместо эпилога.
Я пьян тобой, прости меня за это.
Я больше не могу без губ твоих.
Для нас одних бессонница рассвета
И мятость простыней для нас одних.
И рук нетерпеливые сплетенья,
И жаркий вздох во влажное плечо,
И по стене размазанные тени,
И зелень глаз, и тихое «ещё»…
Люблю дышать в растрёпанную чёлку,
Напиться поцелуя с губ твоих,
Ладонями укутать словно шёлком,
Не отнимая до рассвета их.
Люблю твой стон и вздох, и смех звенящий,
