Я тоже её люблю (СИ) - "Леопард заманчивый"

— Вот блин, топливо на нуле, — покачал головой Витя. — Заедем заправиться? Это быстро, — пообещал, медленно разжав тонкие пальцы и выкручивая руль вправо.

Остановились на новой модной автозаправке, что принадлежала какому-то разбогатевшему бандиту. Пчёлкин бросил девушке короткую ободряющую улыбку и удалился за стеклянной раздвижной дверью. Белова изучала взглядом кожаный салон, который накрепко впитал в себя запах дорогого одеколона владельца. Губы дрогнули в едва заметной улыбке: впервые за много лет именно здесь, в чужой машине, она ощущала тепло, — причём дело было далеко не в печке. В жизнь Ольги вдруг вернулись давно утерянные спокойствие и уют, и от этого чувства внутри как будто растекался бальзам. Она прикрыла глаза, ловя нахлынувшую волну умиротворения. Испытывала ли она неловкость? Вовсе нет. Сожалела ли о том, что села к этому человеку в машину? Ни минуты.

— Чаю вот взял тебе, держи — водительская дверь распахнулась, и мягкий голос с ноткой хрипотцы нарушил тишину.

В нагретый салон ворвался сырой осенний воздух. Оля перевела взгляд на Витю, принимая из его рук пластиковый стаканчик со свежезаваренным пакетиком.

— Там лимон и два сахара, как ты любишь, — привычная ухмылка тут же обозначилась на лице Пчёлы, — не заварка, конечно, но согреться пойдёт.

Надо же… Спустя шесть лет помнит, какой я пью чай. Девушка сделала маленький глоток горячего напитка. Во второй раз за сегодняшний день её брали в плен яркие воспоминания всё той же шестилетней давности… О том, как в декабре восемьдесят восьмого юная студентка Сурикова сбежала с пары по истории музыки к тусовщику и хулигану Вите Пчёлкину, который скрывался от разъярённой рижской братвы на соседней даче. О том, как она готовила у него в кухне чай, рассыпала по кружкам почти слипшийся сахар из пузатой сахарницы в горошек, и подавала на стол наполовину засохшее печенье. У её белокурого возлюбленного, по правде говоря, ничего больше и не было. А в посленовогодние деньки восемьдесят девятого ненадолго перебрались на Булатниковскую. Там после очередной бессонной ночи тоже искали, что бы перекусить, и пили вместе чай. Постоянно заглядывали друг другу в глаза и хватались за руки, словно боясь потеряться в утренней полутьме. Так и вышло — потерялись.

Но как же он тогда мною любовался и каким нежным был… Казалось бы, такой ветреный человек, а пронёс в памяти сквозь года самые мелкие детали. А сколько раз Саша, казавшийся таким уверенным и надёжным, забывал о важных для меня датах? Про годовщину свадьбы мог не вспомнить — это уже в порядке вещей, но однажды в мой день рождения он даже ночевать не пришёл… Как же я ошиблась. От последней мысли стало совсем скверно, стоило Беловой снова представить мужа в компании кордоновской супруги. А может, он был и не только с ней.

— Вить, ты прости меня… Тогда, на площадке… — голос дрогнул, и Оля сделала новый глоток, словно горечь разочарования можно было запить сладким чаем. — Тогда я не поверила тебе, а теперь все его измены налицо.

— Оль, послушай, — тихо начал Пчёла. Ладонь опустилась на нежное женское плечо и легонько сжала. Не более, чем дружеская попытка приободрить. Пока что.— Не заморачивайся. Белого не исправишь, а тебе есть о ком подумать — о себе, да и о Ваньке, наконец.

О Ваньке… Да что ты говоришь… Это была последняя капля. Простодушные, совершенно невинные слова задели самое больное, тщательно спрятанное на глубине. Всё. Сдерживать слёзы стало невозможно, и они покатились по щекам. Отчаяние и собственное бессилие перед жестокой судьбой жгли сердце похуже раскаленного свинца. У Оли был только один любимый человек, ради которого она, по сути, жила, — ребёнок. И её ребёнка воспитывал фактически чужой человек, в то время как родной отец вёл свою обычную холостяцкую жизнь, даже не догадываясь о существовании сына. Своего сына.

Закончить мысль не дало прикосновение тёплой ладони к щеке. Пчёлкин прошёлся рукой по мокрой бархатистой коже, стирая солёную дорожку.

— Всё, ну что ты, успокойся, — лёгкое движение подушечек пальцев не успокаивало, а наоборот, порождало новую волну дрожи. — Так, решено. Едем ко мне. Тебе нужно просто отдохнуть. Поздно уже, а завтра будет новый день, — заключил Витя, смахнув очередную крупную каплю с Олиной щеки.

Она посмотрела на него стеклянными глазами, выражая неуверенное согласие. Не было сил возражать — попутчица Пчёлы слишком сильно устала. В салоне чёрного «Крузера» повисло молчание, прерываемое лишь стуком дождя по крыше и шуршанием колёс. Недопитый чай давно остыл в стаканчике, утихли рыдания, ненадолго полегчало. Мягкая ладонь сжимала тонкое запястье, внушая уверенность: всё когда-нибудь наладится.

… Автомобиль наконец притормозил у пятнадцатиэтажной новостройки на Вересаева. Наличие персонального шлагбаума и охраны делало её больше похожим на чей-то элитный особняк. Белова даже встрепенулась: слишком сильным был контраст со стоящими рядом облезлыми кирпичными домами-точками по проезду Загорского. Здесь получали скромные комнатушки в коммуналках простые заводские рабочие. Пролетариат явно не был в восторге от соседства с депутатами, малиновыми пиджаками и прочими сливками общества, чья недвижимость превышала сотню квадратных метров.

— Приехали, Оль, — тихий голос прервал вереницу странных мыслей. — Пойдём.

Девушка послушно перешагнула порог автомобиля, и открытых плеч тут же коснулась тяжёлая ткань мужского кашемирового пальто. Заботится, чтобы не простудилась… Очередная мелочь, но до чего приятно. Тут же захотелось снова ощутить прикосновение ладони, сплестись пальцами. Вместо этого Оля просто проследовала за спутником в подъезд. Железная дверь закрылась, отделяя двоих от целого мира.

В лифте ехали молча, лишь изредка переглядывались. Пчёлкин зажег свет уже в прихожей, и только тогда гостья смогла как следует рассмотреть его холостяцкое жилище. Интерьер был оформлен в лучших американских традициях, она видела подобное, когда жила за границей: большой чёрный диван из дорогой кожи посреди гостиной, светло-серая кухня, разделяющая гостевую и обеденную зону стеклянным барным столом с четырьмя высокими стульями… И всё бы хорошо: красиво, стильно… Только вот души в подобных квартирах будто нет. Та маленькая двушка на Булатниковской, не смотря на типичную советскую мебель и гору бесполезных вещей, была уютнее. У Ирины Дмитриевны всегда пахло домом, а какие вкусные пирожки она пекла… На миг девушка задумалась, изучая взглядом начищенные бокалы и бутылки добротного алкоголя. Чистоту явно не сам владелец поддерживает. И сколько же женщин, подумать только, прошло через этот дом? Внутри неприятно кольнуло. Белова, Белова… Ты его ревнуешь? Оставь, это сейчас совсем не к месту.

— Оль, садись, ты чего там застыла? — Витя кивнул в сторону гостиной, привычно улыбаясь. Казалось, хозяин был готов на всё, лишь бы приободрить её, хоть ненадолго удержать в этом месте, здесь и сейчас. — Выпьешь?

Девушка молча кивнула и опустилась на диван, наблюдая, как два хрустальных бокала быстро наполняются янтарной жидкостью. Горячительный напиток обжёг горло, и по телу пронеслась странная лёгкость.

Может, любая другая сочла бы эту атмосферу расслабляющей и даже романтичной, но гостья Пчёлы всё ещё была напряжена: острые плечи то и дело вздрагивали, взгляд убегал в сторону.

— Посмотри на меня… — он машинально отставил бокал в сторону, коснулся шелковистых волос, перебирая каштановые пряди и спускаясь к открытому плечу свободной рукой.

Откровенная близость этой женщины пьянила похлеще виски. Не мог Витя притворяться заботливым другом семьи, не мог не ревновать её к загулявшему мужу, не мог утешать, держа под замком все свои чувства и желания.

— Я так хочу, чтобы ты выбросила все мысли из головы, Оль, — шепнул, уже не в силах молчать. — Как будто нет на тебе этого груза, правда.

— Так это сеанс психотерапии такой, что ли, Пчёлкин?…

Вместо ответа он нашёл ртом её губы с привкусом ещё оставшейся матовой помады. Чувственный поцелуй стирал всё дочиста — горькие слезы, полные злой иронии усмешки. Было только одно горячее дыхание на двоих и губы, не встречающие протеста. Оля не пыталась его оттолкнуть — наоборот, подалась навстречу почти сразу, прильнула крепче, обвила его крепкие плечи, как будто тонула и цеплялась за спасательный круг. Как же так получается, что человек, забравший радость и все надежды её юности, дарит их сейчас сполна? Снова тот же вкус, те же неизгладимые эмоции, те же жаркие касания…