Карина - Давай попробуем просто жить
Мерлин, а ведь я хочу его. Хочу быть его, хочу его там. Это даже пугает, как может пугать любое открытие в себе чего-то нового. Я ещё раз пробую отодвинуться, но меня снова не пускают, а потом рука соскальзывает с моего живота вниз и накрывает мой пах. И я возвращаюсь назад и ищу ту самую точку соприкосновения между нашими телами, и мне снова сладко и горячо, и я двигаюсь еле заметно, чтобы не разбудить его, но чтобы чувствовать своим телом его упругость и твёрдость, и я, спаси меня боже, так хочу его сейчас.
* * *
Сквозь сон я чувствую, как он прижимается ко мне, и у меня моментально встаёт, не успеваю даже проснуться окончательно. Гарри, что же ты со мной делаешь…
Я не уверен, что смогу контролировать себя и дальше, ограничиваясь лишь тем, что есть. Твоими руками и губами. Потому что я хочу тебя всего, целиком, так, что челюсти сводит от желания. Ещё пара таких движений по моему члену - и я за себя не ручаюсь. Накинусь и оттрахаю, чтобы знал, как провоцировать. Мысленно воздеваю очи горе и мысленно же чертыхаюсь.
И всё-таки не удерживаюсь, перемещаю руку на его пах, удивлённо отмечая, что у него стоит, и ещё как. В ответ он крепче прижимается ко мне спиной и ягодицами, и я перестаю просчитывать шаги, перестаю выстраивать схемы, а просто бездумно прикасаюсь губами к его лопаткам и нежно целую - одну, вторую, а затем выпирающий позвонок у основания шеи. И ещё саму шею - уже не сдерживаясь и возбуждаясь от своих же собственных поцелуев. И глажу его член, вызывая стоны в ответ, а потом обхватываю и сжимаю, и делаю несколько движений, и прикусываю его плечо. И пока я трахаю его рукой, он так вжимается в меня задом, что я тоже начинаю стонать всякий раз, когда головка лишается контакта с его кожей.
А потом он всё-таки поворачивается ко мне лицом и обхватывает руками, и прижимается, находя своим членом мой, и целует так, словно этот поцелуй - наш последний. Мы не можем оторваться друг от друга. Мы два сумасшедших.
Его глаза туманятся желанием, ресницы дрожат, и когда мы разрываем поцелуй, он шепчет:
- Хочу тебя. Хочу по-настоящему. Хочу быть твоим.
И снова целует и стонет, когда я провожу рукой по его ягодицам, задерживая её внизу, у входа.
- Гарри, ты понимаешь, чего просишь? Не думаю, что ты уверен, - вглядываюсь в его глаза.
- Уверен. Пожалуйста, Северус…
И подаётся назад, к моей руке.
- Знаешь, это может быть неприятно. Даже больно.
- Я не боюсь. С тобой.
Я не железный, и я больше не могу.
Развожу его ягодицы и нахожу желанную точку.
Я стараюсь быть аккуратным и нежным, и терпеливым. Целую его шею, пока мои пальцы осторожно входят в него. Я помню, что он никогда ещё, ни с кем, ни разу. Что он сейчас боится новых ощущений, хотя бы потому, что до меня никто не прикасался к нему - там. Забываю о собственном желании, думаю только о нём.
Когда он немного успокаивается и перестаёт дрожать, и даже начинает двигаться мне навстречу и тихо шипит, и потом уже просит не останавливаться, я усмехаюсь про себя и показываю ему, что может быть ещё лучше, гораздо лучше, если я двину чуть в сторону немного согнутым пальцем. Он громко ахает, а потом ещё и ещё. А потом я убираю руку, переворачиваю его на спину и накрываю собой, и хочу спросить, можно ли мне, но забываю обо всём, глядя в его лицо и горящие глаза, и словно сквозь какую-то пелену слышу, как он хрипло произносит:
- Пожалуйста, Северус, дальше, - и раздвигает ноги подо мной, сгибая их в коленях и притягивая меня к себе.
Меньше всего я хочу, чтобы ему сейчас было больно. Я даже какое-то мгновение злюсь на него за то, что причиню ему эту боль.
Чёртов мой несносный упрямый нетерпеливый желанный любимый мальчишка!
И происходит всё так, как происходит, и я двигаюсь осторожно, а после замираю в нём. На его ресницах дрожат слёзы, а глаза широко распахиваются и дыхание сбивается, и я удерживаюсь на кромке и даю ему привыкнуть к себе, и приникаю к его влажному лбу губами, и шепчу ему, какой он сейчас мой.
Он дышит ровнее и медленно, плавно обвивает меня ногами за талию и едва заметно качает бёдрами мне навстречу. И просит меня перестать сдерживаться. И улыбается закушенной губой.
Я жду, потом снова двигаюсь. Эмоции во мне закручиваются в водоворот, я то в них тону, утягиваемый в воронку, то выныриваю на поверхность, но ни на минуту не отрываю взгляда от его лица.
Вижу, когда боль сменяется иными ощущениями и вижу, как раскрываются его губы в беззвучном шёпоте. Двигаюсь быстрее и сильнее, когда он скользит руками по моей груди и подаётся навстречу, и просит ещё. И водоворот сменяется сперва ровной гладью, покачивающей нас в своих объятиях, а затем нахлёстывающими волнами, несущимися к какой-то чёртовой матери и заставляющими забыть обо всём на свете.
Я слышу его хриплый голос и вижу потемневшие глаза, и мои барьеры рушатся. Мои движения в нём и его стоны, и горячие ладони на моей спине, и его возбуждённый член трётся о мой живот - от этого всего я умираю и рождаюсь заново с каждым своим толчком и с каждым его сладким всхлипом. И то, что я в нём - так правильно, так мучительно хорошо.
Он кончает чуть раньше меня, и я хочу наклониться и вылизывать его живот, целовать, словно произносить безмолвное «спасибо», но остановиться тоже сейчас не смогу, и только усиливаю толчки, и меня бьёт дрожь, и кровь кипит в венах. И в конце всё вокруг взрывается и остаётся только он, мой Гарри, лежащий подо мной и обвивающий меня руками.
* * *
Он прижимается ко мне лбом и выдыхает:
- Гарри.
Затем укутывает нас одеялом и прижимает меня к себе.
Я молча утыкаюсь лицом в его плечо - кажется, это настолько вошло в привычку, что даже не представляю, как я буду спать один, без него.
Я хочу ему сказать, что мне сейчас так хорошо, и что я глупый дурак, который боялся непонятно чего, и что его пальцы самые нежные в мире, а кожа пахнет морской солью, но он покачивает меня в объятиях и говорит:
- Шшш… Засыпай…
И сонно целует меня в макушку.
Я обнимаю его рукой и плыву, покачиваясь на волнах сновидений.
* * *
А весна у нас сумасшедшая просто. Вокруг всё расцветает, поёт и сверкает, и по ночам на чердаках орут ополоумевшие коты, а днём в тёплых лужах нахохлившиеся воробьи чистят свои перья. Небо синее-синее, словно ляпис-лазурь, а ветер лёгкий и свежий, и клейкие листья, выбираясь из почек, разворачиваются и щекочут нос своим терпким запахом.
Нам срывает крыши, мы порой даже не сразу понимаем, что существуем не автономно от мира, а в нём самом, мы вспоминаем о нём только в минуты крайней необходимости.
Почти каждую ночь мы занимаемся любовью, а после я засыпаю в его объятиях. Северус говорит, что я способный и восприимчивый, и пусть он при этом саркастичен, я-то уверен - он говорит чистую правду. Я знаю, что ему нравится и что доставляет удовольствие, знаю его самые-самые чувствительные места, знаю, как прикасаться, чтобы он забыл обо всём на свете и думал только обо мне.
А ещё я научился прогуливать лекции и легко переносить ворчание Северуса по этому поводу. Правда, случается такое редко - только когда у него выпадает свободный день, который мне, конечно же, сразу становится жаль тратить на учёбу.
Иногда мы просто бродим по улицам, и тогда он обязательно обнимает меня за плечо, а я болтаю о всякой ерунде, и он уже отучился ехидничать по этому поводу. А иногда мы сутки не выбираемся из дома. Северус тогда принимается ворчать, что я его когда-нибудь заезжу, и что я навязался на его голову, а я улучшаю минуту и коварно нападаю, применяя запрещённый приём - губами прижимаясь к его губам и выдыхая, что не могу ничего поделать, так сильно его хочу.
Правда, жить я продолжаю в университетском общежитии и прихожу в дом Северуса лишь тогда, когда он туда тоже приходит.
Наверное, я так и не привыкну спокойно реагировать на него при встрече. Я сразу обнимаю его за шею и прижимаюсь, и пытаюсь даже обхватить его ногой, и целую его куда попало, шепчу глупости и вообще веду себя так, словно не виделся с ним сто тысяч лет. Конечно, он ворчит, но не отстраняется, а потом так и вовсе перехватывает инициативу, поэтому иногда мы прямо из прихожей попадаем в спальню, минуя чай и чтение почты.
И нам так хорошо, что иногда я пугаюсь этого состояния перманентного счастья. Так не бывает.
Иногда я пропадаю на все выходные - езжу с командой на игры. Северус не очень доволен, но думает, что удачно скрывает своё недовольство. А на самом деле, если я долго отсутствую, он начинает ворчать, что метлу подарил на свою голову и что наш тренер идиот ненормальный, и что это никуда не годится - заставлять нас тратить на игры выходные дни. Я с ужасом жду, что же будет, когда я сообщу ему о длительном отъезде. На поверку он оказался жутким собственником. Впрочем, я, наверное, и сам такой же.
Но пока до нас никому нет дела, мы принадлежим только друг другу. И я совершенно не переживаю из-за того, что мы так и не живём вместе, а просто иногда встречаемся. Совершенно.
