Вадим Оришин - Сокрытый в Тени Крыла
— Да, это он умеет.
Очередной вялый поединок закончился. Один боец вышел с ринга сам, второго уволокли. На ринг поднялся Тринадцать-девятнадцать, его противником был не заключенный первого или второго корпусов. Этот был уже опытным бойцом, но вылетел из-за травмы, и сейчас пошел на новый круг.
— О! Видимо, надзиратели тоже высоко оценили твоего друга. Как думаешь, чем кончится?
Двойка неожиданно улыбнулся. Его начала забавлять ситуация. Кьюджин обещал убить противника, и сделать это зрелищно. Стоило ли сомневаться в том, что он это сделает?
— Он труп.
Подсевший прикола не понял, странно посмотрев на Заку.
Кьюджин обыденной походкой вышел на ринг и замер неподвижным изваянием. Его противник, высокий молодой мужик, едва недотягивающий до тридцати, слегка разминал накаченные руки, уверенный в своей победе. Видимо, протез никого не напрягал. Никого не напрягал тот факт, что даже с протезом вместо руки заключенный попал на ринг. Судья крикнул из-за решетки:
— К бою!
Кьюджин не шелохнулся. Противник присматривался к нему несколько секунд, и, не дождавшись ничего, сам пошел на сближение. Сближался шаг за шагом. И, когда между противниками осталось всего два шага, Коноховец наклонил голову в сторону.
Противник замер на миг, а Кьюджин шагнул навстречу. Противник на инстинкте нанес прямой удар левой, на что Кьюджин ответил точно таким же движением, ударив кулаком в кулак. Противник болезненно рыкнул, резко отступая на два шага и потирая руку. Ему явно было больно, а вот Кьюджину больно не было, и он снова пошел на сближение. Не смотря на боль, противник снова начал движение левой, но обманное, и Коноховец вскинул левую руку, будто защищаясь. На миг правая рука противника оказалась, как он считал, в слепой зоне, и заключенный нанес удар правой. Но Кьюджин перехватил кулак своей ладонью и сжал пальцы, перемалывая кости в кулаке противника. В этот раз заключенный действительно взревел от боли. Коноховец же, не отпуская руки, нанес удар ногой сначала по одному колену, а затем и по другому, поставив противника на колени. Отпустил руку, резко приблизился, нанес удар по лицу, слегка дезориентируя противника. А затем резко подпрыгнул, принимая в прыжке горизонтальное положение ногами вперед и нанося два резких и быстрых удара. Один, не сильный, ступней в лоб, чтобы череп принял нужное положение, и второй — сильный, сверху по голове. С тихим хрустом череп заключенного сорвался с позвоночного столба. Кьюджин уже приземлился на ноги, когда из открытого рта с торчащим позвонком брызнула высокая струя крови. Заключенный так и сидел на коленях, раскинув руки, удивленный взгляд направлен в потолок, а изо рта фонтанчиками выстреливала кровь.
Кьюджин, еще с секунду наблюдав за уже мертвым телом, развернулся и пошел к выходу.
На своем привычном месте мастер Муи, наблюдавший за поединками, негромко процитировал:
— Брызнула кровь… Казнь завершила рука… Немой восторг…
Санджи высказался куда витиеватее и матерно.
— Перевести его в пятый корпус. И того осведомителя тоже, — распорядился Муи, — одного боя хватит.
Шиноби не хотел себе признаваться, но он был в восторге. Именно такого зрелища жаждали те, кто платил ему за шоу. Заключенные дрались друг с другом, но не так. Нет, это было нечто иное. Качественно иное.
— Вы уверены, мастер Муи? Этот…
— Выполняй, — отрезал шиноби.
В этот раз турнир мог стать очень интересным.
Глава 4/8
— Корпус! Подъем!
Заку потянулся, отбрасывая в сторону тряпичное одеяло. У него появилось одеяло. И простенькая подушка. Бывший шиноби уже и забыл, когда спал с таким комфортом. Еще нужно было привыкнуть к новому номеру. Шестьдесят семь-восемнадцать у него, и Шестьдесят семь-девятнадцать у Кьюджина. Но, по правде сказать, Заку все больше привыкал снова отзываться на имя. Коноховец принципиально не обращался через цифры, и законы тюрьмы его волновали мало.
Мимо камеры начали ходить другие заключенные, спешащие умыться перед завтраком, и Заку присоединился к ним. Сейчас он мог чувствовать себя спокойно, или относительно спокойно. Пока что Коноховец был на переходной ступени. Бойцы редко были одиночками, почти всегда примыкая к каким-нибудь бандам. Одиночки не поднимались высоко, потому что им устраивали темную и мочили. Кьюджин этого не боялся, а вот Заку опасался, что первой жертвой станет именно он. Бывший шиноби старался вернуть себе форму, благо, сейчас возможности была, но на это нужно время. И Заку не забыл, что к нему подсаживался один из людей Восемьдесят третьего. Номер этого бойца значил, что он третий в восьмом корпусе, а значит третий во всей тюрьме. И бывший шиноби Ото ждал приглашения именно от его людей. Но, когда попытался рассказать об этом Кьюджину, тот лишь отмахнулся, сказав, что ему это неинтересно. Неинтересно!
Заку выдохнул. Он пытался смириться с наглостью своего патрона, но получалось не всегда и не во всем. Закончив с утренними процедурами, заключенные отправились на завтрак. Все, как обычно. Пока Кьюджина не было рядом, Заку иногда обзывали и подшучивали, но, в сравнении с тем, что творилось во втором корпусе, это было почти дружеское отношение. Ну и еду отбирать не пытались. Заку приволок два подноса, и сел напротив Коноховца.
— Можно вопрос?
— Валяй.
— Почему ты ешь только траву?
Коноховец отгрузил себе зелень и принялся привычно вдумчиво ее поглощать.
— Легенда гласит, что Воин Дракона способен долгие месяцы жить на росе с одного единственного листа дерева гинка и на энергии вселенной.
Заключенный опешил:
— Что? Какой Воин Дракона?
Кьюджин ухмыльнулся:
— Зелень свежая. Не знаю, где они ее берут в таком количестве, но сегодня утром эта трава росла на грядке.
Заку покосился на зеленый листок:
— Ну, да… Наверное. Это важно?
— Только это и важно. Пища должна быть либо свежей, либо вкусной. Не свежая пища для меня бесполезна, а раз она еще и не вкусная, то зачем ее вообще есть?
Логика патрона так и осталась для заключенного непонятной, но обдумать это ему не дали. К их столу подошел тот заключенный, с которым Заку говорил на трибуне.
— Подвинься, — бросил он Шестьдесят семь-восемнадцать, и сел напротив Кьюджина, — Шестьдесят семь-девятнадцать, есть разговор.
Кьюджин в свойственной ему манере медленно положил листок в рот и начал неторопливо жевать.
— Я тебя слушаю.
— Я работаю на Восемьдесят третьего, — многозначительно сообщил заключенный.
Коноховец ухмыльнулся:
— Я тебя поздравляю. И кто это?
Заключенный глянул на Заку:
— Ты ему ничего не объяснял?
Тот лишь пожал плечами:
— Я рассказал ему то, что он хотел знать.
— Ты не понял, — заговорил Кьюджин, — твой хозяин — боец арены. Сильный боец. Но чем он для меня должен отличатся от остальных?
Заключенный хмуро посмотрел на Кьюджина:
— Гонору много.
Тот лишь ухмыльнулся:
— Гонору у меня было много лет пять назад. Сейчас я еще добрый.
— Ты неплохо показал себя на ринге. Но не думай, что тебя теперь все боятся.
— Это пока, — пообещал Коноховец.
Заключенный кивнул:
— Я понял, считаешь себя самым умным. Но я все же объясню. Меня за этим послали к тебе. Вчера в тюрьму прибыл посыльный. И прислал он ценник за твою голову. Не знаю, что ты там натворил, но за тебя назначена астрономическая сумма. И пришла она сразу из нескольких мест. За твою голову сразу десяток заключенных смогут отсюда выбраться. Понимаешь, что это значит?
Кьюджин кивнул:
— Вполне. Даже лучше, чем ты сам.
Заключенный все так же хмуро протянул:
— Тогда ты понимаешь, что тебя в ближайшее время убьют?
Кьюджин невозмутимо пожал плечами:
— Попытаются.
— Ну, ты и псих, — констатировал боец, — я мог бы предложить тебе защиту, но, видимо, это бесполезно.
Коноховец кивнул:
— Именно так. Спасибо за предупреждение, но мне не нужна защита.
Заключенный поднялся:
— Тебя заперли в клетке с несколькими сотнями преступников, которые попытаются тебя убить. Не знаю, на что ты там рассчитываешь, но тебе не жить.
Кьюджин покачал головой:
— Нет. Это не меня заперли с вами. Это вас заперли со мной. Дам совет, держись от меня подальше, и тогда, возможно, проживешь подольше.
Заключенный ушел, а Заку перевел вопросительный взгляд на Кьюджина:
— Смысл настраивать против себя всю тюрьму?
— А мне интересно. Сколько нужно убить заключенных, чтобы меня отсюда вышвырнули? Десять? Сто? Пятьсот? Всех? Если убивать по одному каждый дань, года через четыре, даже с учетом вновь прибывающих, заключенный просто кончаться. Но это долго. Почему бы не провоцировать заключенных сразу группами? Человек по двадцать? Нет, по тридцать каждую неделю. И скольких мне придется убить, чтобы все оставшиеся начали бояться меня до усеру?
