Элина Гончарова - Рута
Она притихла и закрыла глаза, все переполняющие ее чувства отразились на ее хорошеньком припухшем личике: и ненависть, и страдания, и боль…боль… много боли.
— Прошу вас! Сделайте то, о чем я вас просила! — взмолилась она. — Потратьте несколько часов своего драгоценного времени! Даруйте мне возможность избавиться от этого кошмара!
Арден, проглотив подступивший к горлу ком, сел на край кровати, взял теплую, маленькую ручку Сезы в свою ладонь и поцеловал ее.
— Я сделаю все, что в моих силах, баронесса Вельмон, что бы спасти вас и вернуть домой! — торжественно произнес он.
— Сделайте, только то, о чем я просила, — прошептала она. — Большего мне не надо!
Она встала, присела в реверансе и направилась к двери, взявшись за ручку, обернулась.
— Прощайте, — тихо сказала она. — И спасибо за надежду!
После ее ухода юноши долго молчали. Комнату наполнил тусклый свет восходящего зимнего солнца, и вместе с ним в душе Ардена рождалась решительность и желание действовать. Теперь от него зависела судьба еще одного человека, и он не мог позволить себе раскисать и потакать своим слабостям. Чувство ответственности за жизнь стольких небезразличных ему людей придало ему силы и уверенности.
— Совершенно очевидно, что в одиночку мне не справиться, — произнес он в слух. — Как бы мне ни не хотелось этого делать, но я вынужден просить о помощи.
— Кого? — удивился Ратиол.
— Друга! — ответил Арден, в котором гордость боролась с радостью, что он вновь увидит ее. — Мне надо, во что бы то ни стало попасть в город и отправить послание!
* * *Проснувшийся только к обеду принц зашел к больному, когда дело шло уже к ужину. Измучившийся в ожидании Арден, встретил его искренне радостной улыбкой и как только он появился в дверях, возбужденно воскликнул:
— Ваше величество! Мне не терпится побыстрее выполнить ваше поручение! Но что бы все прошло удачно и без промедления, нам с вами кое-что надо сделать!
Троян удивленно уставился на него, оттопырив нижнюю губу и выпятив вперед свой огромный круглый живот. Потом удивление в его взгляде сменило недоверие, усаживаясь в кресло, он спросил с ухмылкой:
— Откуда это, вдруг, у тебя такое рвение?
Арден понял, что морочить принцу голову не удастся. Проницательный взгляд маленьких поросячьих глазок, казалось, проникает в самую глубину его души и читает его мысли, как раскрытую книгу.
— Вы сказали, что я смогу, сам тогда выбрать себе награду, — уточнил он, решив по возможности говорить правду.
— Раз я сказал, то так тому и быть! — высокомерно заявил принц. — Нарушить королевское слово, значит, осквернить кровь своих предков!
— Тогда могу я вас попросить о небольшом авансе?
— Об авансе?! Ну, герцог, твоя наглость не знает границ! — недобро усмехнулся толстяк. — Твоя жизнь и жизнь твоего заморыша — разве этого аванса тебе не достаточно?
— Это не аванс, а залог успешного завершения вашего поручения! — потеряв всякий страх, ответил Арден.
— Ладно, — немного подумав, согласился Троян. — Чего ты хочешь?
— Отпустите Сезу.
Принц словно подброшенный пружиной вскочил на ноги, уперев руки в кровать, склонившись над юношей, произнес так, что казалось, будто это не человеческая речь, а шипение василиска:
— Я превращу ее у тебя на глазах в кучу кровавого дерьма, а твоего пса просто подвешу за ноги на частоколе. Успеешь съездить в Хаггу и обратно, пока он не сдохнет, значит, повезло; не успеешь — подвешу рядом!
Арден даже сам удивился, что ненависть и презрение полностью стерли страх перед этим чудовищем из его сознания. Он смело посмотрел принцу в глаза и твердо сказал:
— Тогда, ваше величество, я лучше умру вместе с ними, радуясь, что очень скоро вы последуете за нами, а не на трон!
Принц резко выпрямился и стремительно направился к двери, но, переступив через порог, остановился, постояв немного в задумчивости, вернулся обратно в комнату.
— Значит, эта мерзавка приходила плакаться на свою судьбу, нашла, так сказать, жилетку, — он тряхнул головой так, что затрепыхались все его многочисленные подбородки. — Плевать мне на нее, но отпущу только, когда все будет кончено. А сейчас в качестве аванса, могу предложить только свое королевское слово, что до твоего возвращения не притронусь к ней.
— Благодарю вас! — Арден сел и склонил перед принцем голову. — Тогда давайте перейдем к делу. Мне надо заглянуть в свой банк, отдать кое-какие распоряжения и написать отцу, что собираюсь вернуться. Мы расстались с ним не очень хорошо, что бы он принял меня обратно, я должен сперва получить его прощение. Затем вам следует подобрать у ювелира подарок для Тины, зная свою сестру, могу сказать совершенно точно, что только хороший алмаз, заставит ее услышать хотя бы слово из того, что я намериваюсь ей сказать.
Принц тяжело вздохнул, явно, подавить в себе гнев ему стоило невероятных усилий.
— Хорошо. Как только сможешь сидеть в седле, отправишься в Каррерас. Сделаешь свои дела и выберешь подарок для моей невесты, а Хлой тебе поможет. Но учти: сделаешь какую-нибудь глупость — скормлю девку с этим, — он указал пальцем на насупившегося Ратиола, — своим сторожевым псам.
Как только Троян покинул комнату, Ратиол подбежал к другу и сев рядом на кровать, возбужденно зашептал:
— Ты что с ума сошел? Я думал он прямо здесь порвет нас на части! С чего ты взял, что он отпустит Сезу?
Арден сладко потянулся, усмехнулся, видно было, что он очень доволен собой.
— А я и не думал, что он ее отпустит. Просто я поступил так, как всегда делает моя сестра, когда хочет получить что-то у родителей. Надо просить как можно больше, тогда тебе сами предложат то, что ты и намеривался получить.
— В этом случае, могли и голову оторвать! — укоризненно проговорил Ратиол.
— Ничего он нам не сделает, хотя, конечно, руки у него чешутся, — успокоил его юноша. — Ему важно, что бы союз с моей сестрой был совершенно законным, то есть по обоюдному согласию и с благословения родителей. Что бы знать не смогла потом найти причин отказать ему в троне. Но сильно злить его тоже не следует, в следующий раз, он может не и сдержаться!
* * *Белое снежное покрывало укрывающие серые обшарпанные здания, грязь и редко убираемые помойные кучи, прихваченные морозом, а посему не источающие зловония — делает Венгерберг зимой гораздо привлекательнее, чем в другое время года. Всегда разбитые и ухабистые дороги города, в зимнее время выравниваются и становятся гладкими, укатанные полозьями саней. Город, в эту пору как будто преображается, неизменной остается только его рыночная площадь. Здесь всегда, не зависимо от времени года, шумно, грязно и смердит. Запах копченостей и выпечки, смешивается с вонью клозета и протухших овощей и рыбы, сваливаемых здесь же и никогда ни кем не убираемых. Поэтому первые несколько минут, люди, пришедшие на рынок, старательно прячут носы в рукавицы и меховые воротники, но потом привыкают и уже не обращают на ужасный запах никакого внимания.
Лютик терпеть не мог этого места и конечно, никогда бы не стал ходить сюда ежедневно, если бы вдовушка, у которой он остановился на зимовку, не была так увлечена стряпней. Каждый день в ее голове рождался новый кулинарный шедевр, для которого требовались всегда новые ингредиенты, и поскольку сама она с утра сразу же бежала в кухню, и начинала подготовку к стряпне, то в обязанности Лютика входило доставлять необходимые продукты.
Сперва поэту все это очень нравилось, за исключением походов на рынок, но сильно прибавив в весе за небольшой срок, он серьезно начал опасаться за свою фигуру. Просьбы умерить свой кулинарный пыл, не возымели на вдовушку никакого воздействия, а отказ от ужина или обеда она воспринимала, как самое страшное оскорбление. Бороться с ней было совершенно бесполезно, оставалось либо искать себе другое прибежище, либо терпеть. Лютик выбрал второе, потому что хоть и опасался за свою комплекцию, и частенько от переедания у него случалось несварение, на душе появилось давно не посещавшее его спокойствие и умиротворение.
За последнее время он перепробовал все, что только мог, но хандра и тоска никак не хотели от него отвязаться. В борделе, почему-то, становилось еще хуже: остро чувствовалось меркантильное отношение проституток. Вино только все усугубляло, особенно утром с похмелья. Пробовал серьезно влюбиться, но тянуло все время к юным девам, которые считали его стариком и без всякого уважения сообщали ему об этом. И когда поэт уже совсем отчаялся и измучился, вдруг избавление пришло в таком примитивном виде: наелся, как клоп и сидишь не двигаешься, полностью занятый пищеварительным процессом. Не хочется ни писать, ни страдать, ни любить, ни творить, только спать и больше ничего. Конечно, он не собирался потратить на это свою жизнь, только до весны, а там опять на большак. Бродяжничество самый лучший способ похудения, только бы Пегас смог его поднять, когда сойдет снег!
