Fanfics.me Magenta - Шпеер

Чувственно примятый к матрасу голым телом рассказчика, Гарри с трудом воспринимал, что тот ему говорит.

— Вы же не хотите, чтобы я впутывался в приключения, мистер Хо...олмс!

Он призывно изогнулся, позволив ладони Северуса проскользнуть под живот и нежно обернуться вокруг члена.

— Пообедать со своим секретарем — это, конечно, большое приключение... О-о, мой шелковый, чудесный, Du lieber Gott!..

Северус умолк, уже не способный продолжать разговор о происках хитрых секретарш.

Задыхаясь от желания, он кусал Г. Дж. за затылок, щекотал кончиком языка за ушами и целовал горячо и ненасытно, двигаясь так, будто уже проник внутрь извивающегося под ним тела не только пальцем.

— Сдашься без борьбы, Liebes?

— Не хочу борьбы, — прошептал Гарри, мучительно желая быстрее сдать наступающей стороне приоткрытые ворота крепости. — Я весь твой, Шатци-ша.

Спину покрыла россыпь жадных поцелуев, смешанных с быстрыми выдохами.

— Мой, — прохрипел Зверь. — Либлин-ли.

Тревожные тени дурного сна рассеялись окончательно, стертые домашним волшебством.

* * *

— Вы заняты, мистер Снейп?

— Для вас — всегда свободен, мистер Поттер.

Гарри прошел к редакторскому креслу и обнял за плечи улыбающегося хозяина кабинета.

— Дай «Записки» почитать, — дохнул он в скрытое смоляными волосами ухо.

Улыбка Северуса исчезла, будто стерлась.

— Verda... — начал он.

— Ага, фердамт, почему ты злишься всякий раз, когда я прошу почитать? Шпеер мне разрешил!

Северус медленно провел ладонью по лицу.

— Шпеер ему разрешил, — пробормотал он и встал. Флешка из кармана перекочевала в разъем. — Страшный вы человек, мистер Поттер. Упрямый, невыносимый, омерзительно настойчивый и...

Он наклонился над директором, проворно занявшем его место в кресле, и быстро поцеловал в губы.

— Читайте, шеф. Но не жалуйтесь потом на головную боль.

* * *

«14.05.2001

О, Мастер Кисти и Бутылки, чую, ты опять самозабвенно послужил Бахусу. Экая походка вдохновенная. И снова шатаешься возле Дискобола, может, запасец джина в постаменте прячешь? Кто отбил голову гипсовому горемыке? Полный сюр теперь: так и кажется, вместо диска славный грек красиво отводит руку с собственной оторванной головой. Ну ее, пусть летит к дьяволам. Зачем она спортсмену, в самом деле. Ей-богу, пририсую глаза и рот на спортивном снаряде. Твои пьяные гляделки и лягушачий рот, Ларри.

Смотреть на тебя такого не могу.

Где ты, мое сияющее божество, муза похоти моей? Дайте глазу почить на красоте. О, вот ты где, благослови тебя... Ах дьявол! Чтобы грунтовку наносить, необязательно всем телом извиваться, будто у тебя в заднице ручка от шпателя! Знаешь, что делают поэты с музами в узких брючках?

Срочно, Маэстро, возлюбленный мой Квазимодо, дай посмотреть на тебя, чем скорее, тем лучше! Нехорошо и чересчур рельефно смотрится чертов фартук, вот уже вижу разгоревшиеся глаза наглой бабенки справа! Глупая женщина. Истинного художника всегда возбуждает пустой холст, не знала?

Эй, Ларри, чего в ладоши хлопаешь? Мой восставший хуй приветствуешь?

Ах, ты к себе внимание привлекаешь. Смотри, а то я уже твою оторванную голову Дискоболу примерил.

— Дамы и господа, удручающая новость.

Что, пойло кончилось? Плату за занятия повысить вздумал?

— Наш натурщик заболел. Поэтому предлагаю перейти в зал скульптуры.

— Сколько можно скульптуру! Вы же обещали, мэтр! Другого пригласите! Такие деньги платим, и за что? Я, между прочим, пожаловаться могу!

Ух, клыкастая дама. Живого мясца захотела? По тебе видно, что денег у тебя мало. Ненавижу золото, особенно на белых женских телах.

О, Ларри, от страха хлебнуть захотелось? Чего растерялся?

— Все модели задействованы. Извините, мэм. В следующий раз...

— Сэр, мы и впрямь настроились. Уже в раж вошли, хе-хе. Неужели пригласить некого?

А ты, мазила, чего канючишь? По твоим работам не поймешь, живое оно было или мертвое, какая тебе ра...

— А вот ведь мальчик у вас! Подходящий мальчик!

Что ты сказала, подлая бабенка? Куда глаз положила, на моего Адама? Больше ничего не хочешь?

— Мэм, а может, ВЫ присядете? Вроде бы формами Бог не обидел.

Нет, таким злым голосом ты зря, Рэй. И в глазах, небось, любовь к дамской плоти так и горит, как у Джека-Потрошителя.

— Вы меня за кого принимаете, сэр?

Ага, испугалась. Голосишко задрожал. Так тебе и надо, жирная подушка.

— Мальчик? Отличная мысль. Эй, Адам! Раздевайся, посидишь! Заработаешь. Деньги-деньги.

— Ларри, нет!

Это я кричу?

Адонаи! Только не это! Адам! Что ты творишь! Понятливый вдруг стал? Снимаешь грязный фартук и идешь на эшафот? Да я убью тебя, здесь, сейчас!

— Рэй, что такое?

— Он не будет позировать!

Адам, прекрати! Ты назло мне делаешь, в душу гадишь, убить хочешь! Обиделось ваше панство, знаю! Фартук снял, рубашку расстегнул! О небеса, нет!

— Что значит, он не будет? Адам, иди сюда, умничка, да-да, снимай, всё снимай, не бойся, тут не холодно.

— Ларри, стой!

Рэй, думай, быстро, решай, ты можешь!

— Маэстро, на минуту.

Уставился пьяными сердитыми глазками. Хочешь ублажить богатых бездарных леди, возжаждавших юной плоти?

— Ларри, дорогой, поймите, Адам — нелегал. Вы понимаете, что делаете? Одно дело, полы мыть, если что, не докажешь, скоблил он их или нет! Но работа — на холсте — каждого из группы — вещдок, знаете слово такое? Обнаженка тем паче! А вдруг ему что-то в голову взбредет, судиться с вами, скажем? Например, заявит, что принудили? Вы не представляете, на что нелегалы только не идут, если их вдруг попытаются депортировать. Нам нужны неприятности? Или у вас денег лишних много, Маэстро?

Ага, протрезвели глазки. Деньги, неприятности. Кто не протрезвеет.

— Ох бл..., не подумал даже! Спасибо, Рэй, мне бы в голову не пришло...

Опять в ладоши хлопаешь. На кой, и так все на нас пялятся. И эти вот глаза, чертов мед и коньяк, гнев в них, обида и... Нет, Рэй, тебе показалось!

— Простите, дамы и господа, к сожалению, мы не можем... Одевайся, Адам! Что уставился, одевайся, я сказал! Мы не можем задействовать милого юношу, поэтому все-таки переходим в зал скульпту...

— Я этого так не оставлю! Вот прямо сейчас, пойду к директору клуба и...

Шутишь, клыкастая?

— Предлагаю свою кандидатуру. Вместо Адама.

Рэй, соображаешь, на что идешь?

— Вы серьезно, сэр? Было бы замечательно!

Эль-Олам,¹ помоги мне!

— Рэйвен, отличная идея! Тогда присаживайся, не бойся, ткань чистая, глаженая!

Ларри, Ben-zona,² завернуть тебя в эту чистую ткань — и с моста! Ей-богу, я не Дискобол, но метнул бы.

Чистая ткань, чистая ткань... Ответишь за каждую мандавошку, Маэстро! Ах, не в том дело. Почему это так постыдно? Рэй, успокойся, ты не видел пялящихся на твое тело людей? Сколько их было? Сауны, бани, клубы, допросы, бригады врачей... Ну да, не в такой обстановке... Но разве тебя не учили ничему никогда не удивляться?

Ты спокоен. Яхве, хвала Тебе, даже не краснею. Раздеваюсь, вот вам. Да пошли вы к дьяволу. Плохо, друг мой Цезарь беспокойно приподнял голову. Единственное, что волнует. Умри, предатель! Спи, скотина, позировать с эрекцией, на радость клыкастой даме?

А к черту.

Урод, не урод. Рисуйте. Рисуйте, черти бездарные. Ларри, убери грязные пальцы с моей ноги! Ах, не так расселся? Не похож на роденовского Мыслителя, задумавшего взорвать арт-студию? Бог мой, Яхве-Шаммах, на кой черт я вызвался? Да ладно. Кто угодно, пусть я, но не ты.

Паркет, заляпанный кармином. Запекшаяся кровь. Плохо моешь, Адам. Вот пятно, уродливое. Надо бы ацето...

— Рэй, не опускай голову! Вот так, да-да. Подбородок чуть левее... Не меняй позу.

Да чтоб ты подох, Маэстро. Рэй, идиот, ты высидишь два часа мордой в тусклое окно?

Высидишь. Смешно. Сам знаешь, и не то высидишь.

Как бы этот гад, Ларри, не воспользовался и не начал приглашать на сеансы.

Сижу. Голый, в чем мать. Спасибо, Цезарь присмирел. Оказывается, не так и страшно. Ларри привычно бубнит. Глаза рисовальщиков мажут по телу, ну а что тело, оболочка грешной души? Сегодня существую, завтра в цинковой упаковке... С номером и без имени. Ловите момент, господа. Вот сука, карандаш вытягиваешь, пропорции прикидываешь? Лицо мечтательное, ну-ну. Я тебя так поиметь могу, что не вспомнишь, в какой руке карандаш держать. Вся такая истекающая любовью — Яхве всемогущий, задави это слово!

Ты утром сказал: «Я тебя люблю, Рэй». Знаешь, сколько раз я слышал эту ложь? Почему каждая свежая молодая задница считает своим долгом разинуть исцелованный рот и сказать затасканные слова? Стоит отделать разок эту задницу, и вот вам, вуаля, люблю наутро! В диапазоне от пятнадцати до двадцати, чем старше, тем меньше шансов услышать пошлый бред. Может, не стоило так зло смеяться? Тем более, что не смеяться, взвыть захотелось.

Знаю, почему так. Ты лжешь профессионально, Рэй, привык уже. И потому ждешь от тех, кто рядом, искренности и чистоты. Питаешься честностью, как голодный, пьешь ее, как измученный жаждой, ибо не судьба тебе быть откровенным, даже с самим собой.