Дмитрий Щербинин - Последняя поэма
— Ну, вот, наконец, и собрался я, и пришел к вам. Здравствуйте, страдальцы мои милые.
И все они, как зачарованные, повторили это: «здравствуйте» — а старец поднял голову, и повторил эти же слова, обращаясь к тем братьям, которые сидели на конях — и те тоже повторяли это приветствие.
— Да, да… — проговорил старец задумчиво, и каждому хотелось узнать, какие в нем думы, так как думы эти непременно должны были быть какими-то мудрыми, к свету приближающими. — …Я давно уж знаю про страдания ваши… — продолжал он тихим голосом, который в наступившем безмолвии слышал каждый. — …И простите, простите, что собрался только теперь. Да — были иные важные дела, но только теперь, взглянув, насколько вы действительно плохи, понял, что надо было забросить те прежние дела, и к вам, страдальцам, обратится. Ну, вот теперь я пришел, и не оставлю до тех пор, пока не излечу. Я не вижу одного из вас — Вэллиата… А вот и он — вижу, как страдает ну ничего — сейчас найдется для его муки исход.
До тех пор, пока не появился свет, пока толпа рокотала, и судорожно дергалась из стороны в сторону, связанного Вэллиата волокли к этому месту, и он молил только, чтобы не убивали его. Когда же хлынул свет — он обнаружил, что путы слетели с его рук и ноги, его никто больше не волок, но, когда он прошептал, что должен во всем сознаться — толпа расступилась, образовав проход до старца. На неверных, дрожащих ногах направился он к этому высокому старцу, опустился перед ним на колени, и рыдая, зашептал:
— Все из-за меня — вся эта боль из-за меня. Это я ночью разодрал горло… Только пожалуйста, пожалуйста — оставьте мне жизнь. Я так жить хочу!..
— Так вы хотите знать, кто был убийцей? — тихим, печальным голосом спрашивал старец. — Ведь, все это началось из-за того только, что хотите найти источник зла. Что же — давайте выясним это точно. Идите за мной, друзья.
Это он к девятерым братьям обратился, а Вэллиату подал руку, помог подняться — рука у него оказалась такой теплой и мягкой, как только что испеченный каравай. Все представлялось в этом сильном белесом сиянии как сон — и те, которые сидели на конях, и те, которые шли ногами, как то сразу перенеслись к тому месту, где лежал Цродграб с развороченной шеей. В этом свете рана не представлялась такой уж страшной, а крови и вовсе не было видно. Вот старец нагнулся, и, едва касаясь, провел ладонью по рваным краям, затем склонился, приник к ней губами, и все едва не ослепли от белой вспышки. Свет еще усилился, а старец уже поднялся — он держал за руку убитого Цродграба, и — о чудо! — раны на шее не было, вот и глаза открылись — ясные, спокойные глаза. Цродграб даже улыбнулся, когда увидел все эти изумленные лица. Старец еще держал его за руку, однако Цродграб и сам мог стоять, оглядывался по сторонам, вот узнал кого-то, окликнул его.
— Итак, расскажи, что было ночью? — спросил старец.
Цродграб уже раскрыл рот, но тут его перебил Келебримбер:
— Я вижу — Вы могучий кудесник. Даже и эльфийским князьям, даже и мне не удавалось вернуть души умерших в оставленное ими тело. Я так же слышал, что такое вообще невозможно, и против законов естества… Да — все это производит впечатление, но… Назови сначала свои имя, расскажи, какое тебе до нас дело…
Несмотря на то уважение, которое эльфы испытывали к государю своему, они возмутились, что он посмел перебить то, что устраивает это высшее создание, это божество, да еще в таком важном месте. Больше всего возмущались Цродграбы — для них это было как оскорбление, как богохульство, и, если бы старец не остановил их легким жестом руки, так они бы бросились, чтобы закрыть рот эльфийскому государю. А старец говорил:
— Что ж — это вполне законное желание, и вполне понятно то недоверие, которое испытывает мудрый Келебримбер ко мне. Зовите меня Эрмел — друг света. Хотите услышать мою историю? Вы услышите ее и не сейчас, и не полностью, так как она столь же длинна как и моя жизнь. Скажу, что я жил еще до появления солнца, видел Святочи… Я много странствовал, но никогда, никогда подолгу не останавливался в одном месте. Уходят и приходят королевства, а мне до них мало дела, я коплю мудрость, и помогаю тем несчастным, над кем довлеет злой рок…
Он еще что-то говорил, но все слова его были такими общими, успокаивающими, ничего конкретно не изъясняющими. Но какая же сила была в этих словах! Они словно светлыми океанами обвивали, и никто и не требовал, каких либо подробных разъяснений — более того, предложение Келебримбера казалось теперь и неуместным, и наглым. Даже и сам государь Эрегиона почувствовал, что лучше уж тут ничего не говорить — просто ждать. А этот старец назвавшийся Эрмелом, обращался к Цродграбу:
— Нас прервали, ну ничего — ты только расскажи, что приключилось с тобою ночью, и можешь быть свободен…
Цродграб заговорил самым обычным голосом, будто он рассказывал какое-то незначительное, вскоре должное забыться происшествие:
— Все мои близкие знают, что каждую ночь ухожу я гулять по окрестным лесам, вожу дружбу и со зверьми, и с птицами, и со светляками. Именно светляки меня и подвели, хотя зла на них не держу — ведь не нарочно же они. Видите, какое здесь место — лес расступается к полю. Я то любил среди трав побегать: знаете ли, как приятно они грудь обволакивают! Бежишь, запахи их вдыхаешь, да и горя не знаешь!.. Вот так то и вчера собрался побегать, окружили меня светляки, да так то плотно, что и не видать за ними ничего; бросился я что духу бежать — направление верно выбрал, и ничего бы со мной не случилось, если бы что-то под ноги не попалось. Упал я, да кубарем по земле покатился, и такой на меня восторг нашел, что, ни на мгновенье не останавливаясь — вновь побежал. Да уж не то направление выбрал — прямо в лес и врезался, ну и ветвь словно пика торчала, прямо мне в горло и вошла — сразу и светляки разлетелись, а я от ветви той и отдернулся, да за горло схватился, да в травах то забился, захрипел. — тут Цродграб взглянул прямо на Альфонсо. — И тебя я узнал. Ты же тогда из ночи ко мне подбежал, на колени рухнул, стал мне горло зажимать, пытался кровь остановить, да какой там! Я уж почитай мертвым был. Все-таки и тогда заметил, что тебя будто лихорадка бьет, что мучаешься ты очень. Вот и все. Ни о чем я не сожалею. Сейчас вот по просьбе вспомнил это, но все это уже навсегда осталось в прошлом, все это ничего не значит для меня… Как сон… Прошедшая жизнь как сон… Я никогда уже не вспомню этого… Прощайте… Прощайте…
И, когда последние слова были произнесены, Эрмел отпустил его руку, глаза Цродграба закрылись, он стал падать, но так и не дотронулся до земли — тело его обратилось в сгусток белесого света, а тот рассеялся во все стороны.
— Так значит мне привиделось? — шепотом спросил Альфонсо.
— Конечно же привиделось. — молвил Эрмел. — Ты пребывал в таком лихорадочном, возбужденном состоянии, что тебе еще и не такое могло привидится. Ну скажи, как ты мог совершить такое страшное преступление? Ты только вспомни: была ли хоть какая-то причина?..
Альфонсо пытался вспомнить, что действительно было ночью, и действительно мог вспомнить, что в сиянии светлячков налетел на некую фигуру, и что он пал на траву, и сжимал шею. Но, конечно, он и представить себе не мог, что как то, пусть и случайно, причинил этому некто хоть какой то умышленный вред — это представлялось и диким, и неестественным — что, он набросился на него?!.. Нет, нет — не было никакой причины, чтобы набрасываться, да и больно был признать свою вину, а он так уж исстрадался, что хоть немного отдыха хотел, и вот поддался этому уговору, проговорил:
— Да, да — конечно, теперь и я все вспомнил…
— Ну, вот видите. — улыбнулся Эрмел. — А вы то все всполошились, а вы то перепугались, и едва такое зло не учинили. Или, все-таки, затоптали кого-то?..
Как раз в это время поднесли к нему Цродграба, который во время давки пал под ноги, и теперь весь покрыт был кровоточащими ссадинами; слабо шевелился и издавал невнятный стон.
— Да… — вздохнул Эрмел, и повел над ним рукою — раны на глазах зарастали. — …Да — надо вам отучится первым порывом поддаваться. А то смотрите: эльфийское, могучее государство; казалось бы, что его может сломить?.. А вот не подоспел бы я вовремя, чтобы вы тогда сейчас делали? Сколькие бы уже погибли, сколькие бы в хаосе, во мраке друг друга терзали?..
И тут все содрогнулись от ужаса, так как понимали, что говорит он правду, и почувствовали себя слабыми, неразумными. А Эрмел продолжал:
— Но теперь я не оставлю вас, и никогда такого не повторится.
И теперь всем хорошо стало, и еще окрепла любовь к этому мудрому старцу. Вот излеченный Цродграб поднялся, да тут же, со счастливым плачем, пал на колени, подхватил край белоснежных одеяний, стал его целовать. Эрмел улыбнулся и посмотрел своими ясными, добрыми глазами на Келебримбера, который все это время смотрел на него пристально, изучающе, стараясь не поддаться восторгу, который охватил всех. Эрмел говорил ему:
