Звезда на излом - Мария Кимури
Трое воинов Карантира, один изрядно ранен. Четверо серых, растративших стрелы и схватившихся за мечи — в ближнем бою они слабее, и четверо против троих даже не перевес.
Двое с половиной, посчитал он холодно. Один здесь не помощник. Это не подмога, это последняя насмешка. Даже если отдать мальчишек одному из воинов и допустить, что второй сможет его довести — и что он получит от этого бегства? Крики и плач всю дорогу?
Уже ничего. И здесь он опоздал.
— Уцелевшим — разойтись, — сказал он хрипло, становясь между серыми и черными. Горло рвануло, рычать Келегорм не собирался — но получилось не хуже.
Попятились все. Глупцов сходу назвать его по имени среди разведчиков, к счастью, не нашлось.
Проснувшиеся щенки заворочались у него на руках, завертели головами, пытаясь понять, что происходит.
— А что нам ответить, когда спросят о тебе? — требовательно спросил старший из оставшихся — когда-то ювелир и камнерез, вспомнил Келегорм, теперь из лучших мечников, умелый и жестокий.
— Ответь, что видел. Я ранен и только задержал бы вас.
Разведчик опустил взгляд, глаза его расширились, и Келегорм понял, что тот видит кровь на его рубахе. И даже, наверное, немало крови.
— Зачем ты здесь?
— Я так решил.
Разведчики попятились к лесу, шагнули за деревья — и тут с легким свистом боль клюнула Келегорма в спину справа. Вторая стрела прошла над ухом, вонзившись в землю, словно ее пустили детские неуверенные руки. Он остался стоять, окаменев и надеясь, что не слишком переменился в лице. Пусть не видят, пусть думают, что стрелявший промахнулся, что стрела была только одна…
4
Исчезли.
Мальчишки дернулись на руках, Рино соскользнул на землю и выпрямился, глядя назад.
— Эй, вы, драуговы дети, совсем с ума сошли? — закричал он. — Вы чего в нас стреляете? Тетери слепые!
— Волки драные! — поддержал его звонким голосом Рэдо из-за плеча феанариони. — Это же мы!
Келегорм посреди мертвой тишины засмеялся, закашлялся, засмеялся снова. Было очень больно — и очень смешно. Рэдо осекся, тоже спрыгнул вниз, не отпуская его руки.
— Турко… ты что? — спросил щенок тихо.
Он повернулся медленно-медленно, не столько, чтобы не причинить себе боль, — куда уж не причинить, ржать надо меньше, но удержаться не вышло, — сколько боясь потерять равновесие. Поляну позади него наполовину затопили серые одежды. Лесовики возникали из-за каждого дерева и куста, и становилось их все больше — казалось, они все тут, на этих полянах, и те, на снегу, сложились не чтобы задержать врага, а чтобы отвлечь и не позволить понять, сколько же беглецов тут собралось. Сплошь женщины, подростки, дети и раненые. Множество взглядов скрестилось на нем, как те стрелы.
Как сотня нацеленных стрел.
— Сестра там, впереди, — шепотом сказал Рэдо. — Пойдем. Турко… пожалуйста…
Зачем? Он сделал, что собирался. Он уже дошел. Дотащил их. Идти больше некуда. Незачем.
Бессмысленно, но Келегорм сделал шаг следом за мальчишкой. Еще один. Холод и боль сквозили внутрь в две дыры, затапливая его ледяной речной водой, мешая дышать. Сумерки безжалостно заволокли поляну, оставив лишь светящиеся силуэты на месте серых.
Еще два шага.
Два маленьких ярких огня возле него, от них тянет теплом, немного, но этого хватает, чтобы холод еще не захватил его целиком. Вдохнуть. Сделать новый шаг… Как же он устал.
Третий огонь вспыхнул впереди, сильнее и ярче двух ближних. И больше того, он переплетался с другим светом, не менее ярким, но более холодным и невероятно манящим — как лента сплетается с косой. Келегорм направил все силы на то, чтобы сделать еще шаг, еще вдох, и снова шагнуть… Каждое движение запаздывает, ноги непомерно тяжелы, мокрый плащ давит свинцом и пригибает к земле.
Я не встану на колени, вспыхивает в нем холодная ярость. Ни перед кем. Даже перед ней.
— Турко… Пожалуйста, скажи что-нибудь!
Вдох.
«Дурень, что ты творишь?!» — бессильный крик Искусника издалека. — «Я что, зря старался, тупой ты болван?»
Вдох.
«Братец, увидеться мы всегда успеем…»
Еще два шага. Вся воля — в том, чтобы заставить двигаться неподъемное усталое тело, чтобы втянуть воздух горящими легкими.
Просто еще один шаг к тому, что светится впереди. К яркому пламени Лутиэн, сияющему сквозь прозрачную форму еще не девушки и уже не ребенка. Он не может различить ее лица, но это не нужно.
«Я дождался», — сказал Зверь удивительно внятно. Бросился, вгоняя клыки в своего эльда на всю длину. Вместе с ними приходит чужая сила, заполняя оцепеневшее тело, которым хозяин едва управляет.
— Турко! — кричит ему кто-то на два голоса. — Держись! Не поддавайся!
«Моя добыча!»
Две силы борются в одном теле, и рука каким-то чудом еще отталкивает мальчишку вместо того, чтобы схватить за горло.
«Мы не сдаемся волкам, Турко. Нигде», — тихо говорит ему Финдарато издалека, из вонючего подземелья собственного оскверненного замка.
Нигде, кивает Келегорм.
«Нигде», — соглашается Хуан, все еще маленький возле огромного черного Зверя, разросшегося внутри одной глупой души. Но белый пес упирается и держит, держит, держит.
— Нигде… — выдыхает сквозь рычание Келегорм, видя третье пламя прямо перед собой. Нет, он не может себе позволить говорить вслух. Как и упасть на колени. Ни перед Зверем. Ни перед кем.
«Госпожа моя Лутиэн…» — выдыхает он беззвучно. — «Убейте меня. Скорее».
И навстречу вспыхивает в ее руках второй свет, заливая все вокруг, высвечивая Келегорма до самого дна явно и безжалостно. Он тянется к свету, касаясь невидимой твердой грани.
Невероятная боль пронзает его от кончиков пальцев до сердцевины костей, заполняет расплавленной сталью, как земляную грубую форму, прошибает насквозь, как огненный вал, унося все на своем пути...
Нет, не все.
Зверь распадается и исчезает под этим валом огня. Рассыпается на ворох белых искр пес Хуан. Голоса погружаются туда, где они и были — в глубины его существа, в память и в сердце. Видения выжигают огнем — и складывают заново, собирая Келегорма, Тьелкормо, Турко в единое целое, словно сращивая разбитый витраж.
А потом исчезают и боль, и холод, и тяжесть.
Он распрямляется, порываясь сказать какие-то нелепые слова — но говорить вслух больше не
