Татьяна Линдберг - Спасибо, мама, что ты есть

От мамы самый большой подарок – то, что она мне подарила жизнь.

Мать не прошу я любить: сердце чует,Что и без просьб она любит, горюет,Образ мой в сердце хранит.Но пусть не плачет, меня вспоминая:Я весела… я бодра… Пусть роднаяГорем себя не томит!Пусть лишь в молитвах меня поминает,Пусть лишь крестом издали осеняет —Дочь трудный путь да свершит!..

Первый подарок, который дает нам мать, – это жизнь, второй – любовь, и третий – понимание.

Устами наших матерей с нами говорит Бог.

От наших родителей мы получили величайший и бесценный дар – жизнь. Они вскормили и взрастили нас, не жалея ни сил, ни любви. И теперь, когда они стары и больны, наш долг – вылечить и выходить их!

Ребенок прежде всего видит ласку, нежную о нем заботу окружающих лиц, видит, как они, забывая о себе, стараются помочь ему во всех его нуждах, и в нем понемногу пробуждается чувство благодарности, которое выражается тем, что он сам желает так или иначе услужить им. Он без требования матери поделится с нею набранными ягодами, принесет со двора хоть щепочек. Это чувство благодарности самое простое и естественное и доступно человеку на низшей ступени развития. Счастливы дети, видевшие в доме одну ласку: в них легко и скоро пробуждаются добрые чувства. Напротив, при суровом, грубом обращении они рано становятся мстительны, недружелюбны, себялюбивы, лукавы.

Самое большое счастье для отца и матери – твоя честная жизнь, трудолюбие, а в школьные годы – усердие в учении. Приноси в дом радость, оберегай счастье семьи.

Первая среди высших нравственных истин людской порядочности – благодарность материнству.

Материнская любовь дочери к отцу – это глубокая тема. Такое материнство больше всего достойно почитания, оно восхитительно передано легендой о той римлянке, которая в темнице кормила своим молоком старика отца. Молодая грудь, спасающая от голодной смерти седобородого старца, – нет более священного зрелища.

Осмысление и переживание ребенком своего долга перед матерью, отцом, учителем – именно с этого должно начинаться познание ребенком мира человека.

Если ты с детства не научился смотреть в глаза матери и видеть в них тревогу или покой, мир или смятение, – ты на всю жизнь останешься нравственным невеждой.

Неблагодарный сын хуже чужого: это преступник, ибо сын не имеет права быть равнодушным к матери.

Сыновний долг всегда не оплачен!

Свой долг родителям дети отдают своим детям.

Две женщины на земле, перед которыми я в долгу. Сколько бы ни длилась моя жизнь и что бы я ни делал для этих женщин, что бы я ни совершал во имя их, мне никогда не оплатить долга. Сыновний долг не имеет конца. Эти две женщины: одна – моя мать, та, которая меня родила, и впервые качала мою колыбель, и спела мне первую колыбельную песню; другая… тоже моя мать, та, которая, когда я был обречен на смерть, дала мне свою грудь, и теплая жизнь начала вливаться в меня, и я с узкой тропинки умирания свернул на дорогу жизни.

К родителям относись так, как ты желал бы, чтобы твои собственные дети относились к тебе.

Помните, что дети ваши будут обходиться с вами так же, как вы обходитесь со своими родителями.

Что ты сам сделаешь для родителей своих, того же ожидай и себе от детей.

Каков корень – таковы и побеги.

Какова мать, такова и дочь.

Каковы родители, таковы и дети.

Мы и наши дети – из одного теста, но у них иной замес.

Если ранние годы молодого человека проходили в тех же условиях, что и у большинства его сверстников, ему почти наверняка суждено было пережить одну из самых больших трагедий детства – дефицит материнской любви. Скорее всего при этом женщина, родившая его, была нормальной любящей матерью. Но она – вероятность почти стопроцентная – работала. Уход в декретный отпуск создал для нее множество неприятных проблем. Домашняя нагрузка, в связи с появлением нового и необычайно привередливого члена семьи, выросла десятикратно. Таща этот неподъемный воз, женщина имела полное право считать, что совершает настоящий подвиг материнства. Но беда в том, что ребенок не способен оценить эти жертвы. Зато он жестоко страдает от недостатка тепла (в том числе и физического, передаваемого от тела к телу), от невнимания, от злобности, даже если в ней прорывается всего лишь бесконечная усталость… Меня, не раз случалось, до глубины души поражал зияющий контраст между тем, как описывает свою мать взрослый, то есть умеющий рассуждать, умудренный собственным житейским опытом мужчина, и ее первообразом, сохранившимся в его бессознательной памяти. Милая, добрая, отзывчивая женщина – и непонятное, непредсказуемое существо, необычайно красивое, но и столь же опасное. Первый опыт боли, которую несет в себе любовь. Первый импульс глубинного недоверия женщине.

Иной раз впечатлительный ребенок выдумывает, что он – подкидыш, чужой в родительском доме. Так и есть: тот, чей образ он повторил, век тому назад умер. Ребенок – папирус, убористо заполненный мелкими иероглифами, ты сумеешь прочесть лишь часть их, некоторые же тебе удастся стереть либо вычеркнуть и наполнить своим содержанием. Страшный закон. Нет, прекрасный. В каждом твоем ребенке он кует первое звено в бессмертной цепи поколений. Ищи спящей частицы себя в этом твоем чужом ребенке. Может, ты и найдешь ее, даже, может, сумеешь развить.

Дети, как взрослые, бывают разные, но, кажется, можно признать скорее правилом, чем исключением, что дети чувствуют потребность любить своих родителей, видеть в них хороших людей и что для них отнюдь не легко убеждаться в том, что отец или мать – дурной человек, что отец может обижать мать, или, наоборот, видеть, что один из родителей бранится, другой – плачет и т. п.

Каждая – до единой! – детская судьба, причалившая к пристани государственного материнства и отдаленная от материнства естественного, помечена драмой, а то и трагедией – неважно, осознаны они детским сознанием или пока еще нет.

У тебя мать есть, поэтому ты не понимаешь, что такое мать. Вот у меня нету, я понимаю.

Как бы ни любил ты мать, привыкаешь к ее заботе, не догадаешься и отблагодарить, забываешь, что мать сама нуждается и в ласке, и заботе.

Когда дереву хочется покоя, ему мешает ветер, когда дети хотят помочь родителям, тех уже нет в живых.

Каждый хочет спасти человечество, но никто не хочет помочь маме вымыть посуду.

Человечество! Человечество! Здесь, при переходе от исчезающих младенческих чувств к первому ощущению прелестей мира, независимых от матери; здесь, когда почва, на которой произрастают благороднейшие чувства нашей природы, впервые начинает колебаться под ногами ребенка; здесь, когда мать перестает быть для своего ребенка тем, чем для него была раньше, и, наоборот, когда в нем развивается зародыш доверия к ожившему для него явлению – миру – и его соблазны начинают подавлять и поглощать доверие к матери, не являющейся для него теперь тем, чем она была прежде, и вместе с этим уничтожают веру в невидимого и неведомого бога так же, как сплетение грубых жестких корней сорняков подавляет и поглощает более тонкое сплетение корней благородных растений, – человечество, человечество, в этот момент, когда доверие к матери и упование на бога разъединяются с доверием к новому явлению, миру, и всему, что в нем есть, здесь, на этом распутье, тебе следовало бы применить все свое искусство и всю свою силу, чтобы сберечь в своем ребенке чистоту чувств благодарности, любви, доверия и послушания.