Александр Бойцов - Выдача преступников
В случае же принятия во внимание указанных факторов становится очевидным, что иностранный гражданин не может быть избавлен от гнета параллельной предписательной юрисдикции, порождаемого взаимодействием различных правовых систем на одном и том же географическом пространстве.
Разрешение юрисдикционной коллизии в ситуации несовпадения законодательства государства пребывания и отечественного государства в известной мере зависит от характера этого несовпадения, но в целом так же базируется на фактическом преимуществе территориальной юрисдикции. Если иностранный гражданин совершает какое-либо деяние, не объявленное преступным отечественным законом, но запрещенное законом государства пребывания, исключительно последнее и принимает решение о его ответственности.
Это положение является естественным следствием территориального верховенства как свойства, или прерогативы, государства осуществлять суверенные акты на своей территории безраздельно и исключительно, т. е. в качестве единственной власти, правомочной это делать в силу факта своего существования, тогда как за гражданином государства, оказавшимся за границей, может следовать не суверенитет как таковой, а лишь юрисдикция государства, да и то в определенных пределах. «Сам же суверенитет в пространстве не перемещается, а физическое лицо никогда не рассматривают в качестве “перемещающейся территории” или части территории».[367] Поэтому не случайно уголовное законодательство ряда стран ограничивает перечень преступлений, за которые ответственность должна наступать и в случае совершения их за границей. Например, § 5 УК ФРГ ограничивает их число 13 пунктами, УК Японии, согласно ст. 3, применяется к гражданам Японии, совершившим за ее пределами лишь такие сравнительно тяжкие акции, как убийство, разбой, изнасилование, поджог и т. и.[368]
Сложнее обстоит дело с осуществлением в отношении виновного исключительной юрисдикции государства гражданства в тех случаях, когда деяние, наказуемое по его законам, ненаказуемо в государстве места его совершения. При такого рода противоречии друг другу законов государства пребывания и отечественного государства, когда деяние считается преступным только по законодательству одного из них, выдача преступника этому государству означала бы отказ выдавшего государства от своей исключительной юрисдикции. Поэтому значение института выдачи для разрешения таких юрисдикционных коллизий практически ничтожно.
Иное значение приобретает экстрадиция в случаях возникновения параллельной юрисдикции. Договорная практика оказания правовой помощи по уголовным делам и экстрадиционная практика следования принципу взаимности позволяют в данном случае найти приемлемые механизмы разрешения совпадающей судебной юрисдикции, благодаря чему в отношении лиц, совершивших преступление за границей, может быть принято одно из следующих решений: 1) привлечение к ответственности с последующей ее реализацией по месту совершения преступления; 2) осуждение по месту совершения преступления с последующей передачей осужденного в страну гражданства для исполнения приговора или для надзора за условно осужденными и условно освобожденными; 3) выдача обвиняемого государству, гражданином которого он является, или передача преследования для привлечения к ответственности по национальному праву.
Таким образом, в случаях, когда гражданин данного государства, обвиняемый в совершении преступления по отечественным законам, находится на территории другого государства, реализация национальной судебной юрисдикции в отношении такого лица возможна лишь после его выдачи. В свою очередь, удовлетворение просьбы о ней возможно лишь на базе признания за запрашивающим государством правомочий на предписательную юрисдикцию экстратерриториального характера. На почве такого типа отношений между национальными правосистемами, при котором утверждается недопустимость дискриминации той или иной правосистемы в отношении ее экстратерриториального действия в соответствии с принципом суверенного равенства государств, и «вырастает» институт выдачи преступников.
в) Экстрадиция в контексте защитной юрисдикции
При том, что одновременное действие территориального и персонального принципов уже служит почвой для столкновения юрисдикций, со временем появляется еще один принцип, обеспечивающий осуществление юрисдикции в отношении экстратерриториальных действий, – реальный. Он состоит в экстратерриториальном действии уголовного закона в целях защиты интересов государства и его граждан от преступлений, совершаемых негражданами данного государства за его границами.
Предоставляя более широкие пределы для действия национального закона в пространстве, указанный принцип исходит не из того, где совершено преступление и кто его совершил, а из того, на чьи интересы оно посягает. Практически речь идет об угрожающих безопасности государства или наносящих ущерб его гражданам действиях, совершаемых вне территории государства лицами, не имеющими его гражданства, так как иначе были бы использованы территориальный либо персональный критерии. Поэтому не случайно реальный принцип называют еще принципом защиты, охранительным или пассивным персональным, т. е. учитывающим гражданство потерпевшей стороны, хотя последний критерий является более узким, поскольку потерпевшими от преступления могут быть не только физические, но и юридические лица.
Вопрос о наказуемости преступлений, содеянных за стенами города против интересов города или его граждан, возник в автономных городах средневековой Ломбардии. Действовавшие тогда статуты итальянских городов XII в. устанавливали, что преступники должны быть преданы суду места ареста (даже если оно не было местом их жительства) или места преступления. Но кодификационный статус реальный принцип впервые обрел во французском УК 1810 г., найдя позднее поддержку таких правоведов, как Биндинг, Роланд, Эли. Последний, например, писал, что право государства карать своих подданных за преступления, совершенные на иностранной территории, должно быть дополнено правом подданных на защиту и покровительство со стороны своего государства во время пребывания за границей.[369]
Однако введение защитной юрисдикции в обычную практику межгосударственных отношений породило немало конфликтных ситуаций.
Один из первых споров по этому поводу возник в 1876 г. в связи с принятием Бразилией нормы, предусмотревшей уголовную ответственность иностранцев за действия, совершенные вне пределов бразильской территории, но направленные против граждан Бразилии. Великобритания и США сделали заявление, что не потерпят применения бразильского права к своим гражданам по указанным основаниям, утверждая, что Бразилия нарушила международное право. Последняя, однако, отвергла наличие в международном праве общепризнанной нормы, возлагающей на нее обязательство не издавать подобный закон, и отказалась внести изменения в свое уголовное право.
Поводом для другого спора послужило уголовное дело против американского гражданина Кэттинга, арестованного в 1886 г. в Мексике по обвинению в клевете против мексиканского гражданина, опубликованной в газете, издававшейся в США. Основанием для этого послужила ст. 186 УК Мексики, устанавливавшая, что преступления, совершенные «иностранцем против мексиканца за границей, могут повлечь наказание в республике». Не согласившись с этим и потребовав освобождения своего гражданина, США заявили, что, издав такую норму, Мексика нарушила международно-правовые обязательства не превращать подобные отношения в предмет своего правового регулирования. Мексика же утверждала, что в международном праве нет общепризнанных норм, возлагающих на государство такое обязательство, и что решение этого вопроса – внутреннее дело государства. В конце концов спор закончился компромиссом (истец отозвал свой иск), но Мексика сохранила эту норму в ст. 6 УК 1929 г. и ст. 4 УК 1931 г.[370]́
В 1852 г. законодательное собрание Франции одобрило законопроект, подчинивший ее уголовному праву некоторые деяния, совершенные иностранцами за пределами Франции, но направленные против ее граждан. Англия заявила протест и правительство Франции отозвало законопроект.
В то же время Англия сама претендовала на роль регулятора подобного рода отношений, складывающихся не только во Франции, но в любой другой стране. Таково господствующее мнение и ведущих английских теоретиков. «В настоящее время парламент Соединенного Королевства компетентен издавать какой угодно закон для какой угодно части мира, а суды Соединенного Королевства обязаны придавать действие любому подобному закону».[371] А. Дженнингс, также считая, что парламент Великобритании «может издавать законы для всех лиц и всех мест», использует для иллюстрации его полномочий следующий, хотя и гиперболичный, по его собственным словам, но весьма выпукло показывающий существо этой позиции пример: если парламент Великобритании издаст закон, что курение на улицах Парижа является преступлением, то оно станет преступным. Естественно, что оно будет преступлением согласно английскому, а не французскому праву, в силу чего будет рассматриваться как преступление только теми, кто принимает во внимание английское право. Парижская полиция отнюдь не начнет тут же арестовывать всех курильщиков, а французские уголовные суды – назначать им меры уголовного наказания. Но если бы любой француз оказался в каком-либо месте, где принимается во внимание английское право, против него могло бы быть возбуждено уголовное преследование».[372] А ведь рассматривая упомянутый проект, французские законодатели намеревались, как заметил А. А. Рубанов, воспользовавшись гиперболой Дженнингса, признать преступным не вообще любое курение на улицах Лондона, а всего лишь обкуривание англичанином француза. И если возникающие при этом отношения можно расценивать как затрагивающие Францию, то британский парламент претендует законодательствовать по вопросам, не имеющим ни малейшего отношения к Великобритании.[373] Вот уж поистине: «Английский парламент может все, кроме превращения мужчины в женщину, и наоборот».
