Николай Плавильщиков - Гомункулус
«Яйцо попадает в яйцевод вполне готовым, зрелым. Образуется же оно в яичнике. Значит, искать его нужно либо в яичнике, либо на пути в яйцевод».
В лабораторию была приведена собака.
— Ну-с! — И Бэр взял в одну руку пинцет, а в другую — скальпель. Микроскоп и прочие принадлежности стояли и лежали наготове.
Бэр быстро добрался до яичника умерщвленной собаки и еще быстрее разыскал граафовы пузырьки. На его счастье собака попалась бродячая: она всю жизнь голодала, жира у нее совсем не было, и он не затруднял поисков. Рассмотрев яичник, Бэр вскоре нашел созревший граафов пузырек. Он осторожно подхватил его пинцетом, положил на стеклышко, сунул на столик микроскопа и припал глазом к окуляру.
В пузырьке мелькало какое-то мутноватое пятнышко, но оно было так неясно, что рассмотреть его не удавалось. Бэр снял стеклышко со столика микроскопа, осторожно вскрыл пузырек, снова наставил на него волшебные стекла, взглянул…
— Ах! — И он отшатнулся от микроскопа.
«Я отскочил, как пораженный молнией», — писал он позже об этой исторической минуте.
Он отчетливо увидел резко ограниченное небольшое желтоватое тельце, поразительно напоминавшее желток куриного яйца. Ученый был так взволнован, что не смог сразу вернуться к микроскопу и взглянуть на яйцо собаки еще раз. Сел в сторонке и отдыхал, порывисто дыша: боялся, что все это призрак, что и микроскоп и собственные зоркие глаза его обманывают.
Наконец он решился: подошел к микроскопу, взглянул — и увидел тот же желтенький крохотный комочек.
Яйцо млекопитающего было найдено.
Бэр, понятно, не ограничился одной собакой. Он потащил в свою лабораторию новых собак, кошек, кроликов, крыс и мышей, не пожалел овцы и козы. Ему удалось даже разыскать яйцо в яичнике женщины. И все это были крохотные комочки, очень похожие на желток куриного яйца и притаившиеся до поры до времени в граафовом пузырьке.
Это открытие Бэр обнародовал в форме послания на имя Петербургской Академии наук. Ученые-академики выслушали послание и тотчас же избрали Бэра членом-корреспондентом.
— Кювье разделил животных на несколько типов. Он изучал только их строение, но не изучал развития. Посмотрим, прав ли он! — И новый член-корреспондент Российской Академии наук принялся проверять члена Французской Академии Кювье.
Бэр занялся изучением развития различных животных и выяснил, совпадает ли оно с «теорией типов» Кювье.
Оказалось, что в общем Кювье прав. У разных типов животных развитие шло по-разному, причем в самом начале развития зародыша сходство между типами было больше, а потом все усиливалась и усиливалась разница. Особенно старательно Бэр изучил развитие позвоночных.
— Вы только сравните! — звал он Бурдаха к микроскопу и показывал ему препарат за препаратом.
Бурдах смотрел, щурился, протирал глаза, протирал окуляр и — ничего не понимал.
— Да они все одинаковые. Что же вы мне одно и то же показываете?
— Одинаковые? — И Бэр радостно смеялся. — В том-то и дело, что они не одинаковые. Это зародыш коровы, это — ящерицы, это — голубя, а это — лягушки. Но они еще очень молоды, и такие молодые зародыши легко перепутать. Но вы посмотрите на более взрослых! — И он выложил на стол новые препараты.
— Правда, — прошептал Бурдах. — Совсем разные! Теперь и я скажу, где корова, а где лягушка.
По мере роста зародышей увеличивались и различия между ними. Сходство зародышей давало новый путь для классификации животных: изучение зародышей позволяло выяснить родство между животными. Этим и занялся Бэр, но так как он не был систематиком, то разрабатывать новую классификацию животных не стал. Но он сделал самое важное: показал, что развитие зародыша у каждого типа животных идет по-своему.
Бэр не только подтвердил, но и сильно дополнил «теорию типов» Кювье. Он опубликовал свою работу о «типах развития» на десять лет позже, чем Кювье. Право первенства было за Кювье, но Бэр внес столько нового и важного в теорию Кювье, что теории типов следует называться не «теорией типов Кювье», а «теорией типов Кювье — Бэра».
Изучая развитие зародышей, Бэр сделал множество открытий. Он открыл спинную струну (хорду) — основу скелета позвоночных (хордовых) животных. Он разобрался в зародышевых оболочках млекопитающих, во всех этих аллантоисах и амнионах, которые столь часто смущают студентов на экзамене. Подробно описал, как мозг возникает в виде нескольких пузырей, проследил историю каждого пузыря и указал, какая часть мозга из какого пузыря образуется. Узнал, что глаза образуются как выпячивания переднего пузыря.
Бэр установил, что у зародыша сначала появляются складки, потом они свертываются в трубки, а затем из трубок образуются те или другие органы. Он проследил, как из зародышевых слоев образуются определенные ткани тела: из «животного листка» получаются органы животной жизни, то есть органы движения, нервная система, а из «растительного листка» — органы растительной жизни, то есть органы питания и размножения. Перечислить все, что он видел в свой потертый микроскоп, это значит — переписать половину его напечатанных трудов и неопубликованных рукописей.
Его работа «История развития животных», опубликованная в 1828 году, была замечательна. В этой работе он установил некоторые правила, по которым развиваются зародыши. Позже эти правила получили название «закона Бэра».
Пожалуй, самое важное указание в этом законе такое: нельзя сравнивать зародыши и взрослую форму, можно сравнивать только зародыш с зародышем же, взрослую форму с взрослой формой. Этими словами Бэр перекликнулся с академиком А. Н. Северцовым[34], указавшим в 1912 году на то, что нельзя сравнивать несравнимое: зародыша со взрослым животным. Бэр как бы прыгнул на восемьдесят лет вперед.
3Бэр сжился с Кенигсбергом: женился на кенигсберженке, обзавелся друзьями среди профессоров, перезнакомился с многими почтенными горожанами. Но не забыл родины и нередко задумывался о том, как бы ему вернуться в Россию. Ему хотелось домой и потому, что его все больше и больше интересовал Крайний Север. Особенно привлекал его Таймырский полуостров в Сибири: именно здесь, по мнению Бэра, можно было собрать интереснейшие сведения об особенностях распространения растений и животных на дальнем севере Евразии.
Но дорога от Кенигсберга до Таймыра слишком далека и трудна. Бэр понимал, что вряд ли ему удастся съездить на Таймыр, и мирился, на худой конец, с экспедицией в Лапландию и на Новую Землю. Это были тоже очень интересные места: на Новой Земле не побывал еще ни один натуралист. Однако и такая поездка нелегка: нужно получить длительный отпуск по службе, а главное — добыть деньги. На казенные средства надеяться не приходилось, Бэр рассчитывал, что займет деньги на поездку и выплатит потом, по возвращении, долг, продавая собранные на Новой Земле «натуралии», как тогда говорили. Увы! Под такое обеспечение, как будущие «натуралии», никто денег ему не дал, а без денег не стоило хлопотать и об отпуске. Оставалось одно: мечтать о поездке на заманчивый север. Но и мечтал Бэр редко — некогда было.
Так прошло около десяти лет.
Христиан Пандер[32], изучавший развитие куриного зародыша, уже давно был русским академиком. Но вот он оставил академию. Академики решили, что место эмбриолога Пандера должен получить эмбриолог же. Единственным достойным кандидатом на это место был Бэр.
«Академия гордилась бы честью видеть вас в своей среде», — написал Бэру академик Триниус.
Родина… Петербург… Академия… Бэру очень хотелось переехать в Петербург, но он колебался: жалованья в академии платили меньше, а жизнь в Петербурге стоила дороже, чем в Кенигсберге.
«Я не могу жить на мизерное жалованье академика, — ответил он Триниусу. — Я слышал, что скоро штаты академии будут пересмотрены и жалованье академикам увеличат. Вот тогда…»
Не успел он отослать это письмо, как получил новое предложение: его ждала кафедра патологии и физиологии в Дерпте.
«Я зоолог, — ответил Бэр, — а не патолог и не физиолог. Я давно покончил с медициной».
Но Дерптскому университету очень хотелось заполучить знаменитого анатома и эмбриолога, и ему стали предлагать кафедру анатомии. Бэр думал и передумывал: то начинал укладывать свои чемоданы, то снова их распаковывал. Кончилось это тем, что кафедру занял другой кандидат, может быть и не столь ученый и знаменитый, зато более подвижный. А пока шли эти переговоры, петербургским академикам успели прибавить жалованье.
Развитие головного мозга цыпленка:
А — зародыш 40 часов; Б — 44 часа; В — 46 часов; Г — 48 часов; Д — 68 часов; Е — 74 часа; Ж — 94 часа; 1 — передний мозг; 2 — промежуточный мозг; 3 — средний мозг; 4 — малый мозг; 5 — продолговатый мозг; 6 — глазной пузырь (6´ — ножка пузыря, сам пузырь отрезан. 6˝ — зачатки глаза с хрусталиком); 7 — узелок тройничного нерва; 8 — пузырек слухового лабиринта; 9 — узелок лицевого и слухового нервов.
