Остров, одетый в джерси - Востоков Станислав Владимирович
— А я еще, может, на море не насмотрелся. Вот сейчас насмотрюсь и повернусь!
В конце концов, все лица обратились к Бобу.
— Вы видите одну самых больших достопримечательностей острова — замок Елизаветы I.
— Ничего не вижу! — возразил Томи. — Где?
— Посмотрите за мое левое плечо.
Действительно за левым плечом Боба темнело что-то, напоминающее сломанный зуб.
— Нельзя ли подойти поближе? — попросил я. — Что-то отсюда ничего не разберу.
— А стоит ли? — ответил Боб. — Я и так все расскажу.
Он поднес к лицу кулак и громко в него кашлянул.
— Добрые сэры, джентльмены, господа! Замок Елизаветы I, как вы догадались, был построен при Елизавете I, но продолжает существовать и при Елизавете II. Более четырехсот лет он служил острову надежным щитом от оккупантов разных мастей. Теперь мировое положение изменилось к лучшему, и в замке разместился музей. Экспозиция музея включает показ аудио- и видеоматериалов, костюмированные шествия. К вашим услугам магазин и ресторан. Скидки для членов Королевского гольф-клуба. Вы не члены гольф-клуба?
— Нет, — ответил Томи. — Скажите, вы действительно думаете, что мировое положение изменилось к лучшему? Так я с вами не согласен!
46
Теперь Наянго дернул Томи за куртку.
— Не обижай господина Боба. Он не виноват, что мировое положение не улучшилось.
— Я понимаю, но так вот заявлять об этом общественности?! Нет, никак не могу согласиться. А ты, Стас, почему молчишь? Почему не высказываешь свое мнение?
— Почему не высказываю? Высказываю. Ситуация тяжелая, но определенные подвижки наблюдаются.
— Какие подвижки? — закричал Томи. — Какие такие подвижки-задвижки? Люди умирают! Животные гибнут!
— И мы умрем, — сказал печально Наянго.
Боб шагнул к Томи. Лицо его блестело от слез как хрустальный шар. Вытерши этот хрустальный шар масляной тряпкой, он протянул Томи ладонь.
— Разрешите пожать вашу руку, сэр!
— Подай руку господину Бобу! — зашипел Наянго.
Черная рука двинулась навстречу белой, и они соединились над пляжем, как символ братства и сотрудничества.
— Вы настоящий патриот Земли!
— Чего уж... — застеснялся Томи. — Вы вот тоже...
— И я тоже! — обрадовался Боб. — Все мы единомышленники и соратники в деле борьбы за мир во всем мире! И как единомышленников и соратников я приглашаю вас к себе.
— Может, не стоит? — засомневался я, — поздно уже. Нам завтра на работу.
— А может, ты не хочешь мира во всем мире? — спросил Наянго, который явно этого хотел. — Раскольник!
— Нет, я не раскольник!
— Тогда, сэры, прошу занять свои места! Автомобиль проследует до станции Дом Ле Суа без остановок!
Мы забрались в машину.
— Хотя больше не надо «сэров», — говорил Боб, заводя мотор, — будем братьями! Ты не против, брат Томи?
— Нет, брат Боб, я за.
— И мы с братом Стасом за, — сказал Наянго. — Я ничего не перепутал, брат Стас?
— Нет, брат Наянго.
— Но как брат брата, — сказал Томи, — хочу тебя попросить: сделай одолжение, не ешь столько чеснока!
— Сделаю, сделаю одолжение, брат Томи. Я ради брата даже лук в рот не возьму!
Берег оторвался от машины и провалился в темноту вместе с замком и с заливом, который так любят серфингисты.
Вслед нам откуда-то с моря донеслось:
— Все хоккей!
И неизвестно было, кто это кричит. И непонятно, как это все может быть хоккеем?
Я совершенно не чувствовал и не видел земли. Зато ясно видел звезды. Вдруг мне показалось, что мы летим. Одно за другим мы пронзали созвездия Большой Медведицы, Кассиопеи, Лебедя. Потревоженные нами созвездия меняли очертания и становились ни на что не похожи.
Едва не сбив с неба серп месяца, Боб резко повернул руль, и автомобиль боком рухнул в воздушную яму. Яма эта оказалось глубока и широка. Мы никак не могли долететь ни до дна, ни до противоположного края. И все падали, падали, падали. Машина пыталась нащупать колесами воздух, но ощущала совершенную, первобытную пустоту. Оставалось надеяться, что на дне ямы все же скопилось немного кислорода.
Когда внизу показались какие-то крыши, машина нащупала слабый воздушный поток и по нему скользнула на землю.
Все встало на свои места — дорога бежала под машиной, гранитные стенки мелькали сбоку и улетали назад. Шевеля кронами, мимо проносились деревья. Внезапно прямо на нас из-за какого-то куста выскочил дом и прыгнул к самому бамперу.
Машина затормозила, качнулась вперед, затем назад и наконец выровнялась.
— Станция «Дом мистера Ле Суа»! Просьба освободить салон!
47
Я вышел и принялся разглядывать дом.
Табличка на дверях гласила: «Гостеприимный хозяин — Боб Ле Суа». На коврике у порога имелась надпись: «Милости просим!». По колокольчику, что висел у двери, бежали кругом слова: «Не стесняйся!».
Боб взошел на крыльцо, дунул на табличку и протер ее рукавом.
— Заходите, не стесняйтесь.
Мы вытерли ноги о «Милости просим!» и вошли.
— А можно позвонить в колокольчик? — спросил вдруг Наянго. — Я с детства в колокольчики не звонил.
— Конечно, можно! — разрешил Боб.
— Наянго, уже двадцать два часа, — намекнул Томи. — Поздно.
— Я только один раз!
— Ох, Наянго, дозвонишься ты.
Я тем временем разглядывал помещение. Начиналось оно как прихожая, но заканчивалось как холл. У него были три каменные стены и одна стеклянная. За стеклом виднелась лунная дорожка, перечеркнувшая залив. На конце дорожки, как желтая голова на стебле одуванчика, сидела луна. Цветок медленно побелел, отделился от стебля и поплыл в небо.
— Не стесняйтесь, — толковал Боб, — снимайте обувь, надевайте тапочки и чувствуйте себя как дома.
Надев тапочки, мы действительно почувствовали себя по-домашнему.
По длинному коридору Боб привел нас на кухню и усадил за круглый стол. На круглом столе, в круглой вазе, лежало множество круглых фруктов: яблоки, апельсины, виноград.
Абажур над столом тоже был круглым. Квадратный шкаф в этой округлой в остальном обстановке огорчал.
— Не стесняйтесь, ешьте!
Наянго взял апельсин и задумчиво посмотрел на него.
— Он напоминает мне солнце Нигерии, брат Боб, я не могу его есть.
— Виноград! Ешь тогда виноград!
— Нет-нет! Брат Боб, его ягоды похожи на глаза моих детей! А их у меня так же много, как этих ягод!
— А яблоки, что тебе напоминают яблоки?
— Яблоки похожи на холмы, покрытые зеленой нигерийской травой. Дайте мне лучше хлеба с маслом.
— Э-э! Наянго, — сказал Томи и откусил яблоко, похожее на зеленый нигерийский холм. — Всегда ты что-нибудь придумаешь!
— И вовсе не всегда, а только когда мне грустно и гложет печаль.
— Да просто тебе хлеба с маслом захотелось.
— Захотелось, ну и что?
— Ешьте, Наянго, хлеб с маслом. Главное, не стесняйтесь.
— Скажите, — спросил я Боба, — почему у вас все круглое, а шкаф квадратный? Может, вы этим шкафом хотели что-то сказать?
— Да нет, собственно. Просто в круглый шкаф неудобно ставить квадратные пачки с чаем и солью.
— Очень интересно, — заметил Томи, — но не пора ли нам? Все-таки уже двадцать два часа.
— Но вы еще не видели главного!
— Расскажите, брат Боб, — попросил Наянго.
— Слова тут бессильны, это нужно увидеть. Прошу!
Вслед за Бобом мы встали с круглых стульев и нырнул в коридор, который своей длинной мог поспорить с тоннелем под Ла-Маншем. Мы проплыли вдоль темных стен, куда-то свернули и вынырнули в весьма странной комнате. Тут уж все было квадратное. Даже огромная ваза, стоящая прямо на полу, имела углы и грани. В кадке на окне сидел плоский квадратный кактус. Параллелепипедами с пола поднимались стопки книг.
Боб провел в воздухе рукой, как бы охватывая комнату, и сказал:
— Это мой мозг.
— Нет, брат Боб, — не согласился Наянго, — этого не может быть. Мозг, он в голове!
