Остров, одетый в джерси - Востоков Станислав Владимирович
Когда машина поравнялась со мной, я сказал: «э-эх!» и перевернул бак в тракторный кузов.
Но только мусора в кузове не было. То есть его не было, пока я не перевернул над ним свой бак. Огрызки, объедки, банановая кожура и коробки из-под витаминов, объединившись в ядро и размахивая мусорным хвостом, полетели в кузов, наполненный пачками с молоком. «Настоящее джерсийское молоко!» — гласила надпись на каждой из них. Упитанная корова с колокольчиком на шее, подмигивала с коробки, как бы подтверждая, что молоко действительно джерсийское, а не какое-то там.
Трактор встал. Зато тракторист, выпрыгнувший из кабины, продолжал трястись и подпрыгивать. Трясясь и подпрыгивая, он подбежал к кузову и заглянул в него.
Это был настоящий джерсийский фермер, который привез в зоопарк настоящее джерсийское молоко. Думал ли он, что ездить на тракторе в зоопарк такое опасное дело? Нет, он этого, конечно, не предполагал. Стон, в котором слышалось большое человеческое горе, потряс зоопарк.
Из кормокухни стали выбегать служители, не прекращая, впрочем, шинковать, резать, и рубить. Все как один спрашивали, что случилось, и отвечать приходилось мне, потому что фермер надолго потерял дар речи.
Умудряясь не прекратить резки, шинковки и рубки, служители вытащили из кормокухни шланг, сняли с трактора молочные пачки и врезали по нему струей. Затем пачки снова поставили в чистый кузов. Фермера взяли под белы руки и бережно усадили в кабину.
— Езжай, настоящий джерсийский фермер! Делай свое доброе дело! Вези людям молоко!
Фермер задвигал руками, будто искал в темноте ручку двери, наконец, нажал нужные рычаги и трактор поехал.
— Хорошо, что он не книги вез, — сказал Доминик, что-то рубя и шинкуя. — У нас тут, время от времени, книги для магазина на тракторе привозят. Энциклопедии и определители.
— Да, по определителю, облитому помоями, много не определишь.
— А иногда мягкие игрушки бывают. Особой популярностью у покупателей пользуется плюшевая птица додо.
Доминик подхватил пустой бак и направился к кухне.
— Но мусор-то ты, как ни крути, вынес. И это немало!
Да уж, немало! Да что там, много! И много мне еще придется выслушать колкостей и едкостей по этому поводу. Не раз еще служители с коварной улыбкой будут просить меня вынести мусор и напоминать, чтобы я захватил шланг.
Но каков бы ни был конец первого рабочего дня, он все-таки наступил.
Попрощавшись со служителями и с Элунед, кивнув Доминику, я вышел в прозрачные октябрьские сумерки, пахнущие палыми листьями и морем.
Я шел, а в клетках слева и справа зевали клыкастые рты, показывая розовые предзакатные языки. Дневные глаза закрывались и распахивались другие — ночные, зеленые. Хотя Луна еще не взошла, ее уже можно было видеть в этих ночных глазах.
42
С Джанетт я познакомился, кажется, в начале второй недели практики. Пока я работал с другими служителями, мне рассказали про нее немало. Мол, Джанетт то, да Джанетт се. А я думал, чего уж она такого «то» и чего «се»? Первым делом мне поведали, что Джанетт родилась на Гавайях — но что в этом особенного? Все гавайцы родились на Гавайях, ну и что? Однако Джанетт, при том, что родилась на Гавайях, считалась коренной шотландкой и жительницей Эдинбурга. Это уже интереснее, не правда ли?
Объясню, как я понял: то ли отец Джанетт, то ли мать, то ли оба они были летчиками, и их дочь родилась во время перелета через Тихий океан, а первым местом посадки были как раз Гавайи.
— Это, конечно, необычная история, — отвечал я служителям, — но где же сама Джаннетт?
— В отпуске.
— Что-то длинный у нее отпуск. Может, нет никакой Джанетт, а вы все сами придумали? Может, это фольклор?
— Что ты! Есть! Она на следующей неделе выйдет.
— Посмотрим, посмотрим.
Элунед меня предупредила:
— Имей в виду, с утра Джейн обычно не в духе. Часов до одиннадцати она спит, только потом просыпается.
— Как же мы будем лемуров кормить?
— Джейн и во сне покормит. И все остальное сделает. Только будить ее при этом — ни-ни!
— Зомби! — понял я.
— Просто неординарный человек, — смягчила Элунед.
На следующее утро я осторожно переступил порог кормокухни, высматривая спящую Джанетт. Однако все служители имели вполне проснувшийся вид. Бодро мыли тазики и терли морковки.
— А где Джанетт? — спросил я.
— Так она еще дома спит, — ответил мне Доминик. — Вот поспит дома, потом сюда досыпать придет. Часам к девяти.
«Наверное, живет очень далеко, — решил я, но потом задумался. — Остров-то всего двенадцать миль в длину. Тут все близко. Но где же тогда Джанетт?»
Я вышел из кормокухни и сел на гранитный барьер, отделяющий лужайку от рва с журавлями. Цветы на лужайке напоминали небольших садовых птиц, сидящих на зеленых палочках, воткнутых в землю. Над ними порхали птицы, смахивающие на цветы.
Вдруг я увидел, что к кормокухне идет упитанная девушка. Я сразу понял, что это Джанетт. Шла она с крепко закрытыми глазами. Но по центру дороги двигалась, как по ниточке.
Когда Джанетт или, как ее звали друзья, Джейн, подошла поближе, я заметил, что лицо у нее густо покрыто веснушками. С трудом среди них нашлось место для носа, глаз и рта.
Джейн поднялась на крыльцо и вошла в помещение. Встав с бордюра, я последовал за ней.
Даже не приоткрыв глаз, Джейн сходу принялась доставать из ящиков овощи, сыпать их в раковину и мыть.
Я стоял рядом, как некая колонна и совершенно не знал, что делать. Спросить бы у Джейн, да ведь будить нельзя!
— Чего стоишь, мой яблоки, — вдруг сказала она. — Двадцать штук.
Глаза у Джейн были по-прежнему закрыты, но меня она каким-то образом все же видела.
— Мою. Уже мою.
— Бананы не забудь.
— Взял уже. Взял.
Удивляясь аномальному зрению Джейн, я стал крутить яблоки под струей горячей воды, смывая грязь.
В кухне было шумно. Ножи стучали о доски, тазики перестукивались с ведрами. По радио громко передавали прогноз погоды, обещая сильный ветер. Но Джейн все это не волновало.
Работа джерсийского зоопарка расписана по минутам. Определено, когда надо начинать кормление, указано время, которое должно быть затрачено на путь от кухни до клетки.
Быстро помыв и нарезав, что следует, мы точно по графику отбыли на кормление. По дороге к «Лемурьему краю» Джейн наконец-таки начала зевать и протирать глаза. Ведь нам предстояло войти в клетку. А с закрытыми глазами легко выпустить какое-нибудь животное. За это пришлось бы отвечать. И не словами, а бумагами. Заявлением. По собственному желанию.
— Физическая зарядка — вот, что сейчас нужно! — сказала Джейн, отпирая замки.
И верно, ничто не могло разогнать по жилам кровь лучше, чем энергичное кормление варей. Мне удалось завлечь их фруктами и, пока я нахваливал перед ними апельсины, Джейн успела покормить катт.
Взбодренные и посвежевшие мы вернулись на кормокухню. Джейн с хрустом размяла суставы пальцев:
— Эх! Отлепись дурная жизнь, прилепись хорошая!
Дурная жизнь, испугавшись хруста пальцев, от нас немедленно отлепилась, и день прошел на редкость хорошо. Работа шла скоро и споро, и в Центр я вернулся на час раньше моих товарищей.
Этот час я посвятил осмотру библиотеки. Не знаю, что я хотел там найти, но то, что я обнаружил, меня изумило. Не веря своим глазам, я снял с полки альбом: «С Пушкиным по Ленинграду».
43 (1Наянго3 (гл. 42)
Иногда, во время ужина я вдруг замечал пустующее место за одним из столов. Это означало, что кого-то из студентов пригласили на мероприятие, которое здесь называли политическим словом — «парти».
Приглашать студентов на парти — давняя местная традиция.
Но большинство из нас старалось не удостаиваться этой чести. За рабочий день мы сильно уставали и предпочитали провести вечер в гостиной перед камином, а не стоя перед шведским столом, со светскими улыбками на лицах.
