Борис Чичерин - Философия права
Но если общественная свобода может покоиться только на прочном основании свободы личной, то, с другой стороны, не следует пренебрегать и первой. Без общественной свободы личная, со своей стороны, лишена гарантии. Где нет свободы в союзе господствующем, там свобода в подчинённых союзах подвергается всем злоупотреблениям произвола. Эти две области, частная и государственная, находятся в постоянном живом взаимодействии, а потому они должны управляться одинаковыми началами. Каждому гражданскому порядку соответствует свой порядок политический. Где этого согласия нет, там неизбежны беспрерывные столкновения и смуты.
Общественная свобода служит не только гарантией, но и восполнением свободы личной. В ней человек находит высшее употребление своих сил и способностей; в этом состоит и высшее его призвание как члена верховного союза. Поэтому общественная свобода составляет неотъемлемую принадлежность всякого общества, стоящего на сколько-нибудь высокой степени развития. Весь вопрос заключается в том, как её организовать? Ибо общественная свобода, как и всякая другая, имеет свою оборотную сторону; со свободой добра неразрывно связана свобода зла. От состояния общества зависит, насколько оно способно ею пользоваться. А так как это дело общее, касающееся всех, то оно не может быть решено частными стремлениями отдельных лиц. Только ясное сознание цели и средств, разлитое в руководящих сферах правительства и общества, может иметь тут решающий голос.
И в этой области свобода имеет двоякий характер: с одной стороны, она служит гарантией личного права, с другой стороны, она даёт лицу участие в общих делах. Эти две стороны не совпадают. Гарантией личного права служат постановление закона, ограничивающего действие властей, и установление независимого суда, их охраняющего. К этой категории относятся не только неприкосновенность лица, дома и имущества иначе как в известных случаях и с исполнением определённых формальностей, но и ограждение свободы совести и мысли. Последняя в особенности получает политический характер, когда она состоит в праве выражать своё мнение об общественных делах в печати и в собраниях. Такое право составляет неотъемлемую принадлежность политической свободы, но оно может сделаться самым могущественным орудием политической агитации, а потому тут требуется ограждение, с одной стороны, личного права, с другой стороны – общественного порядка. Постановление закона в этой области тем необходимее, что общественная мысль выражается здесь не в организованных учреждениях, а совершенно случайно, по личному внушению каждого. Это бродячая и волнующаяся стихия, необходимая для свободного общения мысли, но которая может представлять значительные опасности, особенно если рядом с ней не стоят организованные учреждения, способные влиять на общественное мнение и ввести его в правильную колею.
В такого рода учреждениях осуществляется закономерное участие граждан в общих решениях. Оно может быть больше или меньше. Оно может ограничиваться низшими, местными учреждениями, или простираться на самую верховную власть. Для массы оно состоит главным образом в праве избирать своих представителей, которые, соединяясь в собраниях, решают общие дела. Поэтому важнейшее значение имеет здесь выборное право, устройство которого может быть весьма разнообразно. Законы, определяющие личные права граждан, одни для всех. Они устанавливают только форму, в которой право должно проявляться, и ограничения, которым оно подвергается; затем всякий может пользоваться им, как ему угодно. В выборном праве, напротив, кроме свободы, требуется способность, ибо участие в общих решениях, касающихся всех, должно быть предоставлено только способным лицам. Способность же может быть весьма разнообразна, и ещё разнообразнее те признаки, по которым можно о ней судить. Для местных дел, близких и знакомых всем, очевидно требуется меньшая способность, нежели для обсуждения общих государственных вопросов. Поэтому там, где допускается участие граждан в местных делах, может не допускаться участие их в делах политических. Во всяком случае, способность есть ограничение свободы, а потому здесь возникает вопрос об отношении этих двух начал.
Сущность вопроса заключается в том, есть ли участие в общих решениях право, которое даруется государством в видах общественной пользы, или оно вытекает из свободы лица как полноправного члена общества? Если человек вступает в общество как свободное лицо, то нет сомнения, что с этим связано и право участвовать в решениях, которые касаются всех; но так как для этого требуется способность, то для пользования правом могут быть постановлены известные условия, определяющие эту способность. Таким образом, источник публичного права, так же как и частного, есть свобода; но способность является здесь ограничительным началом. Отсюда следует, что, по идее, условия способности должны быть определены одинаковые для всех, ибо все граждане равно суть члены государства. Эти условия относятся не к отдельным лицам, которые теряются в массе, а к целым разрядам или классам, которые одни играют роль в политических обществах. Условия могут быть более или менее высоки, но они должны быть всем доступны, а потому должны иметь совершенно общий характер. Таково теоретически правильное положение для выборного права массы, независимо от исторических условий, видоизменяющих эти отношения. Но это не мешает государству даровать высшие права известным категориям лиц во имя общественной пользы. Это составляет неотъемлемое его право.
На этом основано различие аристократических и демократических элементов в политической жизни. Мы видели, что это различие коренится в самом общественном строе. Оно неизбежно проявляется и в политической области, как скоро общество призывается к участию в государственных делах. Здесь оно даже усиливается, ибо оно получает юридическую организацию и связывается с государственными интересами. Основное требование состоит в том, чтобы владычествовали образованные классы, которые одни обладают способностью ясно понимать и обсуждать политические вопросы; а так как образованные классы суть зажиточные классы, и соединение достатка с образованием составляет высшую гарантию привязанности к общественному порядку, то установление известного имущественного ценза составляет совершенно рациональное требование политического устройства. Если этот ценз достаточно низок, он может вмещать в себе все демократические элементы, имеющие вес и значение. Но чистая демократия противоречит этому требованию. Она является полным отрицанием начала способности, а потому никогда не может быть идеалом политического устройства. Но так как масса заключает в себе значительнейшую часть граждан, существенные интересы которых связаны с вопросами, решаемыми законодательством, то нельзя ей отказать в праве голоса, особенно когда в ней пробуждается политическая жизнь. Надобно только, чтобы участие её не было преобладающим. Это достигается различными сочетаниями ценза, которые дают каждому элементу подобающее ему место в общем устройстве.
Но цензом в одной или в нескольких степенях не ограничиваются условия способности. Он служит регулятором демократических элементов государственной жизни; для аристократических же элементов требуется иное. И они вырабатываются общественной жизнью; но в политической сфере к этому присоединяются идущие от поколения к поколению предания и привычка к государственным делам. На этом зиждется сила наследственной аристократии. Там, где она создалась историей, она составляет весьма важный элемент политического порядка. Но для того, чтобы выдвинулся такой разряд людей, необходимо постоянное, идущее из рода в род участие его в верховной власти. Без этого условия он теряет своё государственное значение. Политическая аристократия не есть сословие, то есть известный класс людей, пользующихся особыми правами и привилегированным положением в обществе. Политическую аристократию составляют лица, которые по собственному праву являются членами собрания, облечённого долей верховной власти. Сословный порядок представляет, как мы видели, известную ступень развития гражданского общества, которая окончательно уступает место общегражданскому строю. Политическая аристократия, напротив, вызывается потребностями государства и может сохраняться там, где сословный порядок исчез. Однако и тут она держится только собственной, внутренней крепостью; закон не властен её создать, ибо это не лист белой бумаги, на котором можно писать, что угодно, это живая общественная сила, которая существует только там, где она имеет глубокие корни в прошлом и нравственный авторитет в настоящем. Аристократию нельзя вызвать к жизни по произволу; она вырабатывается историей.
Для выяснения этих отношений необходимо рассмотреть само строение государства и, прежде всего, устройство верховной власти, как владычествующего в нём элемента.
