Рихард Гаррис - Школа адвокатуры. Руководство к ведению гражданских и уголовных дел
Вам известно показание этой женщины?
Она могла не заметить их.
Эти слова свидетельницы объясняются, по всем вероятиям, тем, что она говорила о деле с другими свидетелями и знала, что в этом отношении их показания расходятся. Таким образом, одно обстоятельство в пользу подсудимого было установлено, и, если принять во внимание запамятование свидетельницы о том, кому принадлежала сдача, обстоятельство это не было лишено значения.
Стаканы стояли на прилавке между вами и подсудимым?
Да.
И пивными кранами?
-Да.
Сколько пивных кранов на прилавке?
Шесть.
Они занимают около двух третей расстояния до се редины прилавка?
Да.
Не отходили ли вы от прилавка, после того как власти и полицейские вышли из трактира?
Отходила.
А кто оставался у прилавка?
Шатун.
Больше никого?
Никого.
Не приходилось ли вам подавать прочим посетителям по другим комнатам, пока деньги лежали на при лавке?
Приходилось.
Здесь мне хотелось бы обратить внимание читателя на довольно обычную ошибку, которую мог бы сделать в эту минуту очень неопытный адвокат. Юному защитнику было бы трудно удержаться от соблазнительного вопроса:
А не мог ли кто-нибудь другой взять деньги? Свидетельница, несомненно, сказала бы «нет!» самым решительным тоном. Это сомнение надо предоставить присяжным, и, если вы сами не выбьете у себя почву из-под ног, они, несомненно, будут сильно склонны думать, что деньги взяты кем-нибудь другим. Следующий вопрос был:
Вы послали Шатуна за подсудимым?
Я послала его к унтер-офицеру.
Вы показали так и на предварительном разбирательстве?
Да.
Оглашается первое показание; оно расходится с настоящим. Там свидетельница говорила, что послала за полицейским; это уже не случайное разноречие; можно думать, что оно произвело на присяжных известное впечатление.
Вы подтвердили это под присягой?
Подтвердила. А все-таки я послала за солдатом, а не за полицейским.
Это уже не только противоречие, это нечто неправдоподобное; это неразумный поступок; присяжные все это видят; на то они и присяжные.
Вопрос:
Вы поручили Шатуну потребовать ареста подсудимого?
Эти слова сказаны таким тоном, что перед свидетельницей мелькает возможность оказаться в ответе за неосмотрительное требование; она отвечает с величайшей решительностью, не без некоторого негодования.
Никому я этого не поручала.
И жалобы против подсудимого не заявляли?
Никогда!!
В голосе свидетельницы по крайней мере два восклицательных знака.
Допрашивается Шатун. Он показывает, что его послали за унтер-офицером, а не за полицейским.
На вопрос, куда положил подсудимый взятые им деньги, свидетель отвечает:
Почем я знаю? Может, в шапку спрятал.
Это был глупый ответ; но я склонен думать, что два-три предыдущих глупых на вид вопроса привели свидетеля в состояние, подготовившее его к глупому ответу. Это бывает.
Унтер-офицеру было задано несколько простых вопросов:
Сколько времени вы состоите на военной службе?
Десять лет.
И произведены в унтер-офицеры?
Точно так.
Вы были дежурным в тот день, когда вы и подсудимый задержали дезертира?
Точно так.
Вы стояли рядом с ним и разговаривали в то время, когда сдача лежала на выручке?
Точно так.
Трогал он деньги?
Я этого не видал.
Мог он взять деньги так, чтобы вы не заметили?
Нет, не мог.
За этим последовала характеристика подсудимого свидетелями защиты. Но это не было лубочное изображение канатного плясуна в пестрых тряпках и блестках, а простое изображение обыкновенного человека в будничном платье; эта характеристика сама по себе отводила, так сказать, место вероятностям и невероятностям дела; защитник не пытался играть на слабостях присяжных; его рисунок обращался только к их здравому смыслу; и, вняв здравому смыслу, они, после краткого совещания, вынесли ответ: не виновен.
После окончания дела старший местный полицейский чиновник высказал предположение, что Шатун не пошел сразу за полицейским, как значилось в актах предварительного расследования, из опасения, чтобы тот не арестовал его по подозрению в этой же краже, а это могло бы кончиться для него не слишком хорошо.
Как бы то ни было, в свидетельских показаниях заключалось существенное разноречие, и это обстоятельство, наряду с другими, и привело к успешному концу.
Коль скоро есть возможность, что деяние, вменяемое в вину вашему клиенту, было совершено другим лицом, вы стоите на перекрестке двух дорог; почти все зависит от того, какой вы изберете путь; а это зависит от того, что у низших животных называется «непогрешимым инстинктом». У людей это называется рассудком, и рассудок часто ошибается.
3. ДЕЛО ПЕРЕПЛЕТЧИКА
Следующее дело имеет совсем другой характер, но кажется не менее полезным примером. Сами по себе улики не столь решительны, но они опасны своим сочетанием. Здесь можно сказать в виде общего замечания о косвенных уликах, что, хотя часто говорится, будто косвенные улики не лгут, они, однако, еще более опасны, ибо нередко вводят в заблуждение своей кажущейся правдивостью. Эти улики, как факты, которые не могут быть никакими нынешними усилиями устранены из действительности, иногда бывают опасно обманчивы и лживы по своей мнимой связи с обвинением. Перекрестный допрос не может устранить из действительности факт; но вы можете изменить вид факта; можете снять с него обманчивую оболочку или неестественную окраску; можете внимательно рассмотреть его и выяснить его качественное значение и, самое главное, можете взвесить его. Один внешний вид может придавать ему кажущуюся прочность и вес; на самом деле оно может оказаться легче мыльного пузыря.
Обращаюсь теперь к обстоятельствам упомянутого выше дела.
Один почтенный ремесленник, которого я назову Марксом, обвинялся вместе с неким другим лицом,— назовем его Пинчером,— в краже и укрывательстве восьми накладок, представлявших заглавия книг, нашиваемые на корешки переплетов, и около двадцати тетрадок сусального золота. Частный обвинитель был владелец большого переплетного заведения; Пинчер состоял у него на службе. Объяснения потерпевшего сводились к следующему: «Я купил десять накладок на распродаже. На них имеется особая пометка. Я купил все, какие были в продаже. В их числе были некоторые из накладок, предъявленных суду. На предъявленных трех или четырех тетрадках сусального золота имеются частные отметки, сделанные булавкой; эти отметки были сделаны, потому что у нас стал пропадать товар». На некоторых других накладках обвинитель опознал свои штемпеля, сделанные попорченным инструментом и потому сохранившие неточность в оттиске. Таких накладок в продажу не поступало; инструмент, которым делались штемпеля, был представлен к делу. Пинчер сознался в краже как накладок, так и сусального золота, и по его указанию агент сыскной полиции произвел обыск у Маркса. Перед этим он нашел на столе в помещениях частного обвинителя слова золотого заголовка, изготовлявшегося подсудимым Марксом по полученному им заказу.
Войдя в квартиру подсудимого, агент сказал:
Мне надо взглянуть на книги комиссии АВС, которые сданы вам в переплет.
Какие книги? — воскликнул Маркс.— У меня никаких книг нет.
Агент сказал:
Ввиду вашего заявления я приступлю к обыску.
В это время к Марксу зашел посетитель, и Маркс предложил ему выпить стакан пива в соседнем трактире. Агент пошел за ними, и они вернулись втроем. «Тут,— объяснял агент,— я видел, как Маркс посмотрел на своего сына с особенным выражением, я высказал ему это и прибавил, что обыщу весь дом». Он произвел обыск и нашел большое количество накладок с надписями, в том числе и те, которые были приобщены к делу и признаны обвинителем по штемпельным оттискам попорченного инструмента.
Когда агент нашел эти накладки, Маркс сказал:
Эти накладки у меня находятся около четырех или пяти лет.
Было доказано, что инструмент был поврежден не более пяти или шести месяцев тому назад. Подсудимый явно солгал.
Были найдены и другие накладки с упомянутыми выше особыми отметками; потерпевший утверждал под присягой, что это те самые, которые были куплены им на распродаже. Спустившись в подвальное помещение, агент заметил огонь в печи и, отодвинув поднос, прислоненный к очагу, увидал в золе несколько горевших листков сусального золота; несколько золотых обрывков валялось на полу.
Это что такое? — спросил агент.
А мы собираемся чай пить,— сказала одна из работниц.
Что ж, у вас чай из золота пьют? — игриво спросил агент.— Не дорого ли
Он вынул золото из печки; там оказались три или четыре тетрадки с упомянутыми выше частными отметками потерпевшего. Маркс был арестован.
