Рихард Гаррис - Школа адвокатуры. Руководство к ведению гражданских и уголовных дел
В почтовом отделении вообще бывали недосмотры; таким недосмотром могло объясняться и отсутствие записи о предоставлении шиллинга подсудимым.
Было возможно, что шиллинг не был представлен подсудимым по недосмотру.
Прошло два месяца, прежде чем его внимание было обращено на обстоятельства происшествия.
За это время через его руки прошло бесчисленное количество писем, как подлежащих, так и не подлежащих оплате со стороны адресатов.
Он с полной откровенностью признал, что письмо должно было поступить к нему для доставки, утверждая лишь, что не может припомнить обстоятельств, при коих получил его.
Обвинитель имел, быть может, основания заключить по главному (на первый взгляд) направлению перекрестного допроса, что защита будет основана исключительно на споре о тождестве личности; на этом обстоятельстве он и сосредоточил главную силу обвинительной речи; однако защитник заявил, что сомнения в личности нет, ибо тождество признано собственноручным донесением подсудимого. Действительно, спорный вопрос заключался в том, был ли шиллинг получен подсудимым с целью корыстного обмана,— причем было установлено, что он служил в своей должности десять лет, и все свидетели давали о нем превосходные отзывы,— или, получив шиллинг, он забыл представить его по принадлежности, или, наконец, не был ли шиллинг своевременно представлен им и занесен на приход в какую-нибудь другую приходную ведомость. Трудно было предположить, чтобы человек столь хороших нравственных качеств продал себя за один шиллинг.
Свидетели защиты подтвердили безупречное прошлое подсудимого, присяжные без малейшего колебания оправдали его. Я не решусь сказать, что обвинение было направлено по ложному пути, но нельзя утверждать безусловно, что, если бы защитник вовсе не затронул вопроса о тождестве личности, обвинитель не воспользовался бы этим как признанием факта и не устранил бы этого обстоятельства из своей речи. Тогда его красноречие направилось бы именно на те второстепенные обстоятельства и мимолетные предположения, которые казались столь незначительными под ветерком непринужденного перекрестного допроса, но успели пустить корни, а потом и разрослись в большие вероятности под благодатным действием теплой и искренней защитительной речи. А там показались лучи нравственных качеств подсудимого и бросили такой веселый солнечный свет на присяжных, что последние не захотели смотреть в мрачные трущобы возможной виновности и — оправдали.
Дело это казалось вполне безнадежным на первый взгляд; но в тем случаях, когда можно установить прочную нравственную характеристику подсудимого, дело редко может быть действительно безнадежно. Скажу кстати, что, выставляя свидетелей для нравственной характеристики, лучше, по моему мнению, выставить многих, чем двух, трех. Одна снежинка не более другой, но когда их много, они заметнее, плотнее, а иногда белизна их становится и неотразимой. Судьи часто говорят: «Кажется, лучших отзывов ждать нельзя, г-н защитник?» Правда, милорд; и в вашем строго логическом уме все новые хвалители подсудимого будут мнимой величиной; Пифагорова теорема также представляется доказанной обычным теоретическим рассуждением в ваших глазах; но присяжные, пожалуй, предпочли бы, чтобы перед ними смерили оба квадрата и, разделив их на мелкие квадратики, разложили последние в большой квадрат. Как прикажете быть в таком случае, милорд? Я скажу: давайте свидетелей; двое, трое, может быть, еще не произвели впечатления, а вот еще один; почему, не знаю, но он пришелся по душе тому, другому, третьему присяжному; он им свой человек; его отзыв о подсудимом станет для них решающим, хотя бы все прочие казались пустыми словами. Поэтому я скажу: чем больше свидетелей о нравственных качествах подсудимого, тем лучше, особенно когда вся защита основана на характеристике.
Из этого примера можно видеть также, что на перекрестном допросе не следует открывать противнику все свои карты. Допрос этот должен служить защите, а не обвинению. Устанавливайте нужные факты, но не вывешивайте их напоказ: искусный обвинитель превратит их в пугала для птиц.
Это дело может также служить некоторым пояснением теории о том, что «государственное обвинение может действовать нецелесообразно».
Письменное заявление подсудимого со всеми его признаниями казалось недостаточным в глазах короны; потребовалась куча свидетелей в удостоверение того, что почтальон был тот почтальон, который признал, что он был тот самый почтальон, о котором в своем донесении он упоминал как о почтальоне, вручившем письмо адресату. Другими словами, было признано нужным доказывать, что подсудимый был подсудимый, а не кто-либо другой.
2. ДЕЛО ПОЛИЦЕЙСКОГО
По другому делу судился полицейский, обвинявшийся в краже девяти шиллингов и десяти с половиной пенсов. Факты, установленные свидетелями, заключались в следующем. Подсудимый при содействии унтер-офицера местного полка задержал дезертира и, представив его по начальству, зашел в трактир и заказал два стакана пива. Когда пиво было подано, он заплатил сиделице три пенса. В эту минуту человек, которого я назову Шатуном, стоял, облокотившись на выручку, почти лицом к лицу с подсудимым и его спутником унтер-офицером. Перед ним также стоял стакан пива. В то время, когда все трое стояли у прилавка, в трактир вошла женщина, потребовала стакан пива и положила на выручку золотую монету в полсоверена. Сиделица унесла монету в заднюю комнату, чтобы разменять ее, а женщина, взяв свой стакан, прошла в другую комнату, с наружной стороны прилавка. Спустя минуту или две сиделица принесла сдачу (предполагаемую сумму похищенного), состоявшую из серебра и меди, и положила ее на прилавок между унтер-офицером и полицейским; здесь деньги пролежали около пяти минут. Сиделица, женщина вполне порядочная и в честности которой сомнений не возбуждалось, утверждала под присягой, что по прошествии пяти минут видела, как полицейский взял сдачу и опустил ее себе в карман. Она ничего не сказала по этому поводу, потому что забыла, кому принесла сдачу. После этого солдат и полицейский поспешно допили свое пиво и вышли из трактира. Через минуту или две женщина подошла к прилавку и спросила сдачу. Сиделица тотчас же вспомнила, что видела, и воскликнула: «Да ведь полицейский взял деньги!» Шатун, вмешавшись в разговор, сказал: «Он; я видел, как он взял».
Все трое вышли на улицу; солдата не было видно; его казармы стояли напротив трактира; полицейский был в расстоянии приблизительно ста ярдов; он шел в другую сторону. Сиделица просила Шатуна догнать и вернуть его.
Однако Шатун, вместо того чтобы пойти за полицейским, пошел, по-видимому, за унтер-офицером. На судебно-полицейском разбирательстве сиделица удостоверила только, что послала его за подсудимым и потом почти до девяти часов вечера не видала его (это обстоятельство необходимо иметь в виду при дальнейшем изложении). Шатун подтвердил, что видел, как подсудимый взял деньги, и кроме того показал, что сначала сходил за унтер-офицером, потом вернулся в трактир и пошел за подсудимым, которого застал в участке; там он сделал заявление о происшествии, и полицейский был арестован. Унтер-офицер показал, что видел деньги на прилавке за минуту до своего ухода из трактира вместе с подсудимым. Были ли деньги на прилавке, когда они выходили, он не помнил.
Таковы были данные обвинения. Улики прямые. Стоит признать достоверным показание сиделицы или Шатуна, и виновность доказана.
Свидетелей факта со стороны подсудимого не было. Защите, следовательно, оставалось извлечь что можно из перекрестного допроса и доказывать малую вероятность кражи, опираясь на безупречное прошлое подсудимого.
На перекрестном допросе были установлены следующие обстоятельства (прошу читателя не забывать приведенных выше данных из показаний свидетелей обвинения).
Во-первых, защитник предложил несколько вопросов женщине, давшей сиделице золотую монету:
Был ли кто-нибудь в трактире, когда вы вошли?
Кажется, никого не было.
Вы положили монету на выручку?
Да.
И только.
Во-вторых, затем была допрошена сиделица.
Какой длины у вас прилавок?
Пять футов.
Кто первый вошел в трактир?
Шатун.
А потом?
Солдат и полицейский.
А потом?
Женщина.
Мужчины, войдя в трактир, сразу подошли к при лавку?
Да. Свидетельница прибавляет: - Женщина могла не заметить их, когда вошла в трактир.
Вопрос:
Почему вы это говорите? Молчание.
Вам известно показание этой женщины?
Она могла не заметить их.
Эти слова свидетельницы объясняются, по всем вероятиям, тем, что она говорила о деле с другими свидетелями и знала, что в этом отношении их показания расходятся. Таким образом, одно обстоятельство в пользу подсудимого было установлено, и, если принять во внимание запамятование свидетельницы о том, кому принадлежала сдача, обстоятельство это не было лишено значения.
