А. Тер-Акопов - Мировые религии о преступлении и наказании
Давно с точностью до аксиомы установлено, что мудрый законодатель должен смотреть на себя как на естествоиспытателя; он не изобретает, не делает законы, а лишь формулирует, он «выражает в сознательных положительных законах внутренние законы духовных отношений» [311] ; закон должен приспособляться к правовой природе вещей [312] , являться сознательным отображением жизни [313] ; а идеи, в том числе уголовно-правовые, возникают там и тогда, где и когда для этого и для их реализации созданы объективно необходимые условия. В этом смысле от государства в нормотворческом процессе зависит настолько много, что законодатель своими действиями определяет «нравственную физиономию общества» [314] .
Неблагоприятная криминальная (равно как социально-экономическая) ситуация в современной России отчасти обусловливается соответствующим качеством нашей законодательной, правоприменительной и правоисполнительной деятельности. Это положение наглядно может быть охарактеризовано следующим изречением: все хотят, чтобы право было на их стороне, но мало кто хочет быть на стороне права (и правды), в особенности в современных условиях, когда воздействие основных источников формирования духовности минимизировано либо они находятся в заглушенном состоянии, а поиск национальной идеи, как всегда, многотруден и мучителен.
Для того чтобы право, закон не были «пустым сотрясанием воздуха, пустым звуком» [315] , чтобы они не характеризовались как плохие, мертвые, они должны удовлетворять целой системе взаимосвязанных требований и условий: формальных и материальных, внешних и внутренних, абсолютных и относительных, идеальных и реальных, но главное – требованиям и условиям объективности. Это возможно тогда, когда у закона имеются и «дух», и «буква» (категории близкие, но не совсем тождественные с парными категориями формы и содержания, сущности и явления) [316] . Так что проблема качества законов далеко не исчерпывается технократическими правилами нормотворчества и юридической техники, современное состояние которых также оставляет желать лучшего.
В этой связи вряд ли продуктивными являются своеобразные определения права через естественно-научные категории (и как «математика свободы», и как «физика социума», и как «социальная геометрия»), тем более что известное изречение гласит: если бы геометрические аксиомы затрагивали интересы людей, то они, наверное, опровергались бы. Именно недооценка роли духа закона приводит к тому, что в общественном сознании к современным правовым предписаниям у нас отношение по-прежнему нигилистически-скептическое, а уровень негативных аспектов правосознания всех социальных слоев продолжает оставаться весьма высоким, причем приобретает новые, ранее неизвестные, фантасмагорические проявления (как реакция на нормативы по форме законные, а по существу являющиеся издевательством над законом).
Отсутствие нравственного начала в законе способно превратить его в неправовой, нелегитимный акт, на что обращали внимание многие авторы как в прошлом, так и в настоящем: Ф. М. Достоевский, В. Д. Зорькин, И. И. Карпец, А. Ф. Кони, В. Н. Кудрявцев, Н. Ф. Кузнецова, О. Е. Кутафин, А. С. Кобликов, В. С. Нерсесянц, Р. А. Папаян, М. С. Строгович, А. А. Тер-Акопов, А. М. Яковлев и др.
Так, А. А. Тер-Акоповым, в частности, обоснованы такие важные положения, как роль духовности в механизме преступного поведения и в предупреждении преступного поведения, основные направления реализации христианского Декалога в действующем уголовном законодательстве; убедительно показана существующая тенденция провозгласить нравственность уделом исключительно частной жизни, сузить до предела ее государственное и общественное значение, а актуальные проблемы уголовно-правовой науки заместить вопросами популяризации этой науки, не более того, с учетом известного изречения о том, что «много званых, да мало избранных».
Таким образом, очевидно, что современное уголовное право «недорабатывает» при выполнении своей социально значимой духовно-нравственной функции. Содержание парных категорий «дух/буква» закона применительно к современному уголовному праву имеет определенную специфику.
Как известно, в праве форму нельзя отрывать от содержания, и наоборот: сегодня, как и много веков назад, один и тот же дух должен олицетворять материальные и процессуальные законы (УК РФ, УПК РФ, УИК РФ и др.). Однако на практике налицо явное рассогласование, причем не просто ряда норм, а в целом концепций построения УК РФ, УИК РФ и УПК РФ.
Данное обстоятельство связано со многими факторами, требующими отдельного научного осмысления [317] , и не в последнюю очередь со стремлением упростить, дифференцировать усложненный судебный процесс по уголовным делам. Только зачем при этом нарушать принципы судопроизводства (которые, как известно, должны брать свое начало из природы вещей), размывая предметы правового регулирования материального и процессуального законодательства, и тем самым не упрощать, а еще больше усложнять?
Уже имеются десятки решений Конституционного суда РФ по вопросам о соотношении УК РФ, УПК РФ и УИК РФ, и Конституционный суд РФ вправе оперировать при этом конституционно-правовым смыслом и, видимо, конституционно-правовым духом.
Правоприменитель же связан более жесткими императивными рамками: он обязан руководствоваться только законом, иногда – несовершенным, зачастую – не свободным от досадных погрешностей и недоразумений.
Между тем категория «дух» должна относиться не к доктрине и не к правоприменению, а непосредственно к закону.
В самом уголовном законодательстве содержатся определенные идеи о том, что уголовное законодательство обеспечивает безопасность человека на началах справедливости и гуманизма, для всех и для каждого. В целом в действующем уголовном законодательстве в основном реализовано христианское Десятисловие на уровне «не убий», «не укради» и т. п. Но в том-то и дело, что, как и в философии, в уголовном праве общего не существует, оно всегда проявляется в единичном. Так что поиск национальной идеи, а вместе с ней и уголовноправовой идеи, т. е. духа уголовного закона, продолжается.
Отрицать формационный, классовый путь формирования и развития отечественного законодательства, в том числе уголовного, который ныне маскируется, объективных оснований не имеется. В разных формациях имеются плюсы и минусы, нравственные и аморальные нормы, а истина, как всегда, находится посередине. В этой связи весьма уместны слова Л. Н. Толстого о том, что из всех наук самой главной является наука о том, как научиться делать как можно больше добра и как можно меньше зла.
Взаимодействие категорий духа и буквы закона не ограничивается их сравнением с парными категориями формы и содержания. Оно гораздо глубже, как сущность и явление, орган и его функции. Как известно, сущность является, а явление существенно. А в первичности органа или его функций приоритет также имеет спорный характер: орган определяет функцию или функция порождает орган? Ответ, как видно, из области основного вопроса философии о первичности сознания либо бытия. Отражая объективную природу правовых явлений, дух закона иначе как в его букве объективирован быть не может, поэтому право выступает как единство правовой сущности и явления.
Чего недостает современному уголовному законодательству, а вслед за ним и праву в обретении единства духа и буквы, формы и содержания, сущности и явления? Это, в общемто, хорошо известно.
Представляется необходимым существенно переработать УК РФ на предмет определения действительной преступности содержащихся в нем деяний, в том числе сквозь призму обеспечения безопасности человека не только через нормативистский критерий запрещенности (уголовной противоправности), но и посредством критерия общественной опасности.
Юристам известно, что ныне реально применяются 15–20 составов преступлений, что практику применения ряда из них, в том числе организацию приготовления к убийству, к терроризму, к незаконному обороту наркотических средств, оружия и т. п., порой продуцируют сами правоохранительные органы своими оперативными мероприятиями, псевдоэкспериментами и контрольными закупками, а «мертвые», ненужные нормы продолжают существовать.
Нуждается в конструктивно-критическом переосмыслении содержание ряда разросшихся экономических преступлений. Не следует расширять пределы уголовной репрессии с учетом, например, того, что не всякий обман, злоупотребление доверием, финансовая пирамида в век рыночной, т. е. рискованной, экономики есть уголовно наказуемое мошенничество в том смысле, как оно ныне сформулировано в УК РФ.
Действительно, в настоящее время практически любой сетевой маркетинг можно оценить как финансово-экономическую пирамиду и, следовательно, квалифицировать его как организованное хищение путем мошенничества в особо крупном размере. Между тем налицо добровольные гражданскоправовые, хотя и рискованные, отношения, а первые подобные пирамиды строило само государство, переходя с социалистических на капиталистические рельсы. Эти действия не должны наказываться, как некоторые убийства, десятью годами лишения свободы.
