А. Тер-Акопов - Мировые религии о преступлении и наказании
В итоге в утвержденном царем 22 марта 1903 г. Уголовном уложении оказалось 37 глав и 687 статей, а первая глава Особенной части была по старинной традиции посвящена «нарушениям ограждающих веру постановлений» (ст. 73–98).
Ее содержание [226] почти не подверглось изменению по сравнению с предыдущим (Уложением 1845 г.) законом. Несмотря на снижение объема запретов более чем в 3 раза (с 81 до 26 статей), базовые составы (о богохулении и порицании веры, о срыве богослужения, о совращении в иное вероисповедание, о надругательстве над телом умершего и нарушении правил погребения, об оскорблении священнослужителей во время отправления последними своих обязанностей) сохранились. Не изменилась и практика дифференциации ответственности (по составам) и индивидуализации наказания (размер санкций) в зависимости от веры (православие, инохристианство либо прочие религии), места учинения преступления (помещение церкви, часовня, молитвенный дом), субъективной стороны («заведомо» или «по неразумию, невежеству или в состоянии опьянения»), особенностей предмета преступления (духовные святыни или освященные предметы), времени (во время богослужения или нет), способа (с насилием или нет).
Вместе с тем за пределами специализированной главы закона остались такие поступки, прежде признаваемые религиозными криминальными деликтами, как лжеприсяга, хищение имущества церквей, подача челобитных, помощь раскольникам, разрытие могил. О последнем составе по Уложению 1845 г. скажем особо. Подобные поступки одновременно посягали на два объекта – нравственность и церковные (христианские) устои, поскольку служили проявлением языческих пережитков. В России разрытие могил чаще всего базировалось на суевериях, совершаемое не только для того (преимущественно), чтобы прервать засуху и вызвать дождь. Труп и его части, как установил А. Левенстим, являлись также талисманами, а кости и внутренние органы, в ряде случаев, служили целебным средством или орудием порчи [227] .
В Уголовном Уложении 1903 г. заметно снизился размер наказаний за большинство посягательств на интересы церкви. В ряде случаев уравнена или почти уравнена [228] ответственность за преступления против православия и других религий, а бывшее законодательное противопоставление различных ветвей христианства вообще опущено (ст. 73–75, 78, 80 и др.), либо все вероучения охраняются в равной мере (например, заключением в исправительном доме на срок не свыше трех лет карались действия по совращению из одного вероисповедания в другое посредством насилия над личностью или наказуемой угрозы – ст. 87).
«У-1903» по единодушному мнению зарубежных и отечественных, дореволюционных, советских и современных ученых, было лучшим законодательным актом по борьбе с преступностью начала XX века [229] .
Казалось бы, бери и пользуйся! Ан нет: открытые на Западе «законы Паркинсона», «закон Мэрфи», «принцип Питера» и т. п. созданы как будто специально для России: «то, что у них – лишь исключения на фоне общей рациональной обустроенности жизни, – утверждал Ю. М. Лужков [230] , – для нас привычная повседневность». И продолжал: а) «мы должны сформулировать такие законы, которые помогали бы предусматривать искажение результатов еще на стадии постановки задач»; б) «ярче всего закон неизбежных искажений проявляет свое действие, когда мы берем заемные образцы. Делаем один к одному, а получается нечто, от чего иностранцы просто балдеют»; в) у нас государство «как бы закладывает законные нарушения в свои предписания. Кладет чиновнику маленькую зарплату в расчете, что тот сам о себе позаботится. Вводит налоги, которые немыслимо выполнить. Создает систему противоречивых законов, которые невозможно не нарушить»; г) в России «самый кайф – когда должность дает возможность мешать кому-то делать то, что ему позарез нужно, а подношение можно взять за то, что перестанешь мешать»; д) «мы не любим продумывать последствия: русский на трех сваях крепок – авось, небось да как-нибудь»; е) наш закон «все и немедленно» – по этому принципу мы проводили национализацию в семнадцатом и приватизацию в девяносто втором»; ж) наши девизы – «ломать не строить» («сломать – это пожалуйста! Просить никого не надо. Никто даже не торгуется»); «сама пойдет» и «схватится, никуда не денется»; «в общем и целом» («у нас обожают начала, но совершенно невозможно добиться, чтобы что-то было доведено до конца»); «тяп-ляп»; з) наши летучие законы – времянки («мы все лепим как бы на время, на живую нитку – законы, дороги, пятиэтажки»), любви к крайностям («либо баба вдребезги, либо мужик пополам») и вечного боя («мы ищем решение проблем в борьбе, а не в работе», «субботник для нас более приемлем, чем ежедневная уборка мусора»).
Окончательный приговор российского политического долгожителя, в 2010 году все-таки выброшенного более молодыми политиками на «свалку», таков: «…сегодня все жалуются, что мы живем не по законам. А это неверно. Мы живем по законам. Но Паркинсона». У нас царствуют «законы не причин, а тенденций. Не статистики, а ситуации. Не физики, а судьбы. Но законы. Но иного уровня. Но работают. Но неизвестно, почему…»
Лужков – не пионер в разборе ментальных странностей русской души. Согласно грустному наблюдению незабвенного П. А. Вяземского о том, что «русский Бог не всегда бывает богом осмотрительности и благоразумия» [231] , по неписаной русской традиции именно самые удачные законы не применяются либо вообще не вводятся в силу. Так случилось и с Уголовным уложением 1903 года.
Вначале, законом от 7 июня 1904 г., были введены в действие Общая часть, а в Особенной части – полностью глава III (о бунте), частично – главы IV (о государственной измене), V (о смуте), VII (о противодействии правосудию), XXI (о подлоге), XXXVII (о преступных деяниях по службе государственной и общественной), законами от 16.06.1905 г. и 4.03.1906 г. частично глава V (о смуте). Позже, по закону от 14.03.1916 г., наконец-то вошла в силу и глава II (о нарушении ограждающих веру постановлений), но с утратой двух статей и корректировкой 8 статей. Большинство же положений очень тщательно подготовленного и потому весьма качественного уложения так и не вошли в силу до упразднения монархии, победы Февральской и Октябрьской революций.
Почему? Обычно называются две причины: первая – напуганные перспективой буржуазно-демократической революции «верхи» предпочли либеральному Уложению 1903 г. чрезвычайное законодательство, внесудебную расправу, различные «временные правила», черносотенные погромы, карательные экспедиции и столыпинские виселицы [232] ; вторая – быстро были введены в действие «важнейшие с точки зрения интересов монархии разделы закона (о государственных и религиозных преступлениях) [233] .
Принятие Положения 1903 г. оказалось провозвестником бурного периода отечественной истории, последовавшего после первой русской революции 1905 г. Началу брожения способствовали многие обстоятельства, в том числе позор японской войны, «ходынка», провокационная деятельность охранки, активность подпольщиков, безволие самодержца… но главным фактором выступала историческая закономерность.
Россия как часть Европы и мира жила не в вакууме, она когда-то должна была начать настоящий, а не показной переход к капитализму и буржуазно-демократическим свободам. В русле этого движения правящие круги были приговорены признавать ранее немыслимое – равенство конфессий, веротерпимость, свободу совести. Конечно, в царской России определенные свободы у подданных и у представителей инославных вероисповеданий имелись, но на уровне феодального мировоззрения; этому соответствовал и феодальный тип уголовно-правовой охраны религии [234] , с которым буржуазные революции на Западе к началу XX века уже покончили.
По мнению исследователей, революция 1905–1907 гг., подготовленная всем ходом социально-экономического и политического развития России, наряду с другими демократическими требованиями выдвинула и проблему свободы совести. Революция заставила царское правительство вплотную заняться вопросами церковной политики. Стратегическая цель этой политики заключалась в спасении самодержавия и его верного союзника – православной Церкви от крушения. Сущность – в постепенном переходе от феодальных порядков к буржуазным. Тактика – в постоянном лавировании, поддержании конституционных иллюзий с помощью законодательных уступок, манифестов, указов и т. д. [235] . Лавирование – внешний признак слабости и неуверенности.
Почувствовав слабину государственной власти и некоторые трудности в сохранении прежних форм ее союзнических отношений с РПЦ, либералы, а также обиженные самодержавием или алчущие его полномочий лица бомбардировали прежде неприступную крепость обвинениями и нетерпеливыми требованиями дальнейших уступок, расшатывая и веру большинства населения.
В самое кризисное время будущий вождь Советского государства выступил со статьей «Социализм и религия», в которой выдвинул бескомпромиссное требование об отделении Церкви от государства и школы от Церкви. «Только выполнение до конца этих требований, – писал он, – может покончить с тем позорным и проклятым прошлым, когда Церковь была в крепостной зависимости от государства, а русские граждане были в крепостной зависимости у государственной Церкви, когда существовали и применялись средневековые, инквизиторские законы (по сию пору остающиеся в наших уголовных уложениях и уставах), преследовавшие за веру или за неверие, насиловавшие совесть человека…» [236]
