Покровский Иосиф - История римского права
Мало по — малу этот элемент обязанности, заботы, все более и более выступает на первый план, и положение опекуна коренным образом изменяется; самые права его являются лишь средством для выполнения лежащей на нем обязанности. Не охранение своих возможных в будуем прав, а забота о чужих правах составляет общую задачу его деятельности. Ввиду этого в источниках позднейшего права опека определяется уже как некоторое «onus» (бремя) для опекуна, как некоторое «munus» (обременение, pr. In. 1. 25 и In. 1. 17).
При этом опека является munus publicum, общественной повинностью, в двояком направлении.
Прежде всего, в этом определении заключается мысль о том, что опека в смысле заботы о лицах, которые сами о себе забоиться не могут, есть общая обязанность государства. Эта мысль была совершенно чужда старой опеке: если у малолетнего или безумного не было ни опекуна по закону (вследствие отсутствия родственников), ни опекуна по завещанию, то он в старом праве вовсе оставался без опеки, так как не было лиц, которые имели бы на нее право. во второй половине республики точка зрения государства меняется. Lex Atilia, закон неизвестного времени, но во всяком случае до 186 г. до Р.Х. (до senatusconsultum de Bacchanalibus), предписала в таких случаях назначать опекуна магистратам — именно претору cum majpre parte tribunorum plebis, то есть при участии народных трибунов. Так как lex Atilia имела в виду только Рим и Италию, то впоследствии Lex Julia Titia (или два закона — lex Julia и lex Titia?) возложила в провинциях ту же обязанность на провинциальных правителей. Таким образом, рядом с двумя старыми видами опеки, tutela legitima и testamentaria, появился третий — так называемая tutela dativa (хотя термин dativa применяется иногда и к tutela testamentaria).
Вместе с тем постепенно усиливается контроль государства над деятельностью опекунов. Во многих случаях они должны на те или другие акты испрашивать разрешение властей. Опекунские дела разростаются настолько, что делаются специальной компетенцией известных органов власти; таковыми являются в период империи сначала консулы, потом особые praetores tutelares, а в провинциях провинциальные правители при участии органов муниципального самоуправления. Эти последние несут даже субсидиарную ответственность перед опекаемым за плохое управление рекомендованных ими опекунов.
С другой стороны, опека делается munus publucum, общественной обязанностью, и для отдельных граждан. Если раньше быть опекуном составляло право, от которого каждый мог свободно отказаться и которое можно было свободно переуступить (in jure cessio tutelae по отношению к женщине засвидетельствована еще классическими юристами), то теперь это — обязанность, освобождения от которой можно просить только при наличности известных уважительных причин (excusationes) и о переуступке которой путем частного соглашения не может быть речи.
Одним словом, опека изменяется в самом своем существе и в позднейшем императорском праве принимает приблизительно тот вид, который она имеет в законодательствах современных.
Римское право различает исстари два вида опеки: опеку в собственном смысле, tutela, и попечительство, cura, но принципиального различия между обоими видами нет. Разница сводится только к тому, что в тех случаях, когда необходимо при заключении сделки согласие опекуна, это согласие при tutela выражается в форме auctoritatis interpositio, а при cura в виде простого consensus curatoris. Auctoritatis interpositio давалась непременно тотчас же при самом заключении сделки опекаемым и в виде ответа опекуна на соответствующий вопрос контрагента («Auctor ne fis? — Auctor fio»), меж тем как consensus curatoris мог быть дан и не in continenti, а ранее или позже волеизъявление самого опекаемого.
Роль опекуна (tutor) или куратора (curator) может быть различна, смотря по характеру недееспособности, послужившей основанием для учреждения опеки. Иногда эта недееспособность будет полной (малолетний, безумный); тогда опекун или попечитель должен вполне заменять подопечного, должен самостоятельно вести все его дела. В других же случаях недееспособность будет лишь частичной (несовершеннолетний, расточитель); тогда акты чистого приобретения, только улучшающие положение опекаемого (так называемые negotia lucrativa — например, принятие подарка), последний может совершать и сам; для всех же остальных актов (отчуждение имущества, вступление в обязательство и т. д.) необходимо согласие опекуна или попечителя; в таких случаях роль опекуна будет лишь ролью подкрепляющей действия опекаемого.
Когда опекуну приходилось заменять опекаемого и самому вести все его дела, то для древнего прва возникало затрудение в том, что оно не знало представительства при заключении сделок, то есть возможности заключения сделки одним лицом от имени и на счет другого. Вследствие этого опекун или попечитель обыкновенно действовал, как negotiorum gestor: он заключал все сделки на свое имя и лишь уже затем (например, по достижении малолетним возраста) переносил все приобретения права на подопечного. Но это затруднение отпало, когда в эпоху формулярного процесса претор стал давать actiones utiles с перестановкой субъектов: тогда опекаемый получал прямо иски против лиц, заключивших сделку с его опекуном.
Первоначально опекун, заведуя делами опекаемого, не был ничем ограничен в своей деятельности: он мог заключать всякие сделки, мог продавать вещи опекаемого, закладывать их и т. д. Средствами для защиты интересов опекаемого были только или accusatio suspecti tutoris, возбуждение кем — либо уголовного преследования против подозрительного опекуна, которое может повести к его отстранению, или же actio rationibus distrahendis — иск, предъявлявшийся по окончании опеки и имевший деликтный характер: опекун, растративший имущество опекаемого, отвечал in duplum, как fur nec manifestus; но, как иск деликтный, actio rationibus distrahendis в случае смерти опекуна не могла быть предъявляема против его наследников.
Эти средства с течением времени были признаны недостаточными, и преторский эдикт еще в конце республики создает новые иски: для отношений по поводу опеки — actio tutelae directa и contraria, а для отношений по поводу попечительства — actio negotiorum gestorum, а также directa и contraria. При помощи actio directa опекаемый по окончании опеки (или новый опекун при смене) может требовать отчета от опекуна и возмещения своих убытков не только от него самого, но и от его наследников, и не только в случае растраты, но и в случае нерадивости или бездеятельности. При помощи actio contraria опекун, в свою очередь, может требовать от опекаемого уплаты понесенных им расходов: но вознаграждения за ведение опеки римское право не знало.
Для лучшего обеспечения интересов опекаемых к этим искам присоединяются затем дополнительные средства: во — первых, входит в обычай требовать от опекуна при самом вступлении его в должность обеспечения — satisdatio rem pupilli salvam fore, а, во — вторых, в период империи признается законная ипотека опекаемого на все имущество опекуна.
Но все эти средства могут оказаться безрезультатными при несостоятельности опекуна. Ввиду этого усиливающаяся забота государства об интересах опекаемых приводит мало — помалу к различным ограничениям опекуна в самой его деятельности. Так, уже цивильное право запретило опекуну акты дарения. Гораздо большее значение имеет сенатское постановление 195 г. по Р.Х., известное под названием oratio divi Severi (fr. 1. D. 27. 9): оно запретило опекунам и попечителям отчуждение сельской недвижимости опекаемого (praedia rustica и suburbana), кроме некоторых случаев, в которых, однако, необходимо предварительное разрешение со стороны опекунских властей (decretum de alienando). Император Константин распространил затем это запрещение на другие более ценные вещи, так что в конце концов роль опекуна свелась к роли простого хранителя имущества да к ведению текущих неотложных дел.
При несомненном общем характере опеки и попечительства во всех тех случаях, где они имеют место, все же в отдельных видах опеки замечаются известные различия.
1. Tutela impuberum и cura minorum. Наиболее частый случай недееспособности — это несовершеннолетие. Человек правоспособен уже с самого момента своего рождения: он может тотчас же оказаться обладателем огромного состояния и участником самых сложных юридических отношений. Но очевидно, что признать за ним тотчас же и дееспособность нельзя. Вследствие этого всякое право уже с самых древних времен откладывает дееспособность человека до достижения им известной степени физической и психической зрелости. Вопрос заключается только в том, какими признаками определить наступление этой зрелости, достижение совершеннолетия.
Обычный для нас прием — установление известного, для всех одинакового возраста — древнему праву чужд: решающим признаком там является обыкновенно достижение физической, половой зрелости — момента, когда ребенок превращается в мужа. Момент этот не для всех людей одинаков, вследствие чего определение этого момента для каждого отдельного лица составляет обыкновенно дело его семьи, и признание совершеннолетним выражается в каких — либо внешних знаках — смене детской одежды на одежду взрослых и т. п. Также точно и римское право долгое время различие между puberes и impuberes строило на этом единственном признаке половой зрелости. Но если с этим неопределенным признаком мог мириться примитивный оборот, то с развитием экономической и деловой жизни он оказывался решительно непригодным; условия этой жизни требовали установления какого — либо определенного, для всех одинакового, возраста совершеннолетия. Для женщин этот вопрос был фиксирован обычаем несколько ранее, чем для мужчин: уже в эпоху классических юристов совершеннолетие наступает для них с достижением 12 лет. Относительно же мужчин мы еще среди классических юристов встречаем разногласие: сабиньянцы стоят еще всецело на старой точке зрения («qui habitu corporis pubes apparet, id est qui generare possit»), меж тем как прокульянцы признают совершеннолетними всех, достигших 14 лет; есть рядом и среднее мнение (Приска), в силу которого необходимо достижение 14 лет, но сверх того и половой зрелости (Ulp. reg. XI. 28). Ко времени Юстиниана перевес склонился на сторону мнения прокульянцев, которое и было санкционировано в «Corpus» (pr. Jn. 1. 22).
