Владимир Алпатов - Волошинов, Бахтин и лингвистика
Различие лингвистики и металингвистики иллюстрируется таким примером. С лингвистической точки зрения романы Достоевского менее интересны, чем произведения Л. Толстого, Писемского, Лескова и др., поскольку там «значительно меньше языковой дифференциации, то есть различных языковых стилей, территориальных и социальных диалектов, профессиональных жаргонов и т. п. …Может даже показаться, что герои романов Достоевского говорят одним и тем же языком, языком их автора» (310). Однако для металингвистики соотношение обратно, поскольку в отличие от перечисленных «писателей-монологистов» там роман «полифоничен», разные точки зрения сопоставлены или противопоставлены под «диалогическим углом» (310–311).
«Диалогические отношения (в том числе и диалогические отношения говорящего к собственному слову) – предмет металингвис-тики. В языке как предмете лингвистики нет и не может быть никаких диалогических отношений» (311). В том числе «не может быть диалогических отношений и между текстами, опять же при строго лингвистическом подходе к этим текстам» (311). Тем самым текст, как и язык, в отличие от того, что заявлено в «Проблеме текста», – явление и языковое, и метаязыковое в зависимости от принятого подхода. «Язык живет только в диалогическом общении пользующихся им. Диалогическое общение и есть подлинная сфера жизни языка. Но лингвистика изучает сам „язык“ с его специфической логикой в его общности, как то, что делает возможным диалогическое общение, от самих же диалогических отношений лингвистика последовательно отвлекается. Отношения эти. должны изучаться металингвистикой, выходящей за пределы лингвистики и имеющей самостоятельный предмет и задачи» (312). Выше, правда, говорилось, что предмет у них один—язык, но по-разному изучаемый.
В языке с точки зрения лингвистики есть логические (например, отрицание) и предметно-смысловые отношения, но чтобы стать диалогическими, эти отношения должны «стать словом, то есть высказыванием, и получить автора, то есть творца данного высказывания, чью позицию оно выражает» (314). Снова слово приравнивается к высказыванию, как в работах круга Бахтина 20-х гг., но не в РЖ. А высказывание в отличие от текста не подвергается переосмыслению и понимается как понятие, не связанное с лингвистикой.
Все, кроме высказывания, может быть предметом и лингвистики, и металингвистики. Главный критерий – соответственно отсутствие или наличие связи с диалогом. Диалогические отношения возможны не только между высказываниями, но и между любыми их частями, в том числе между словами в обычном смысле, внутри высказываний и даже отдельных слов (два голоса), между «языковыми стилями», диалектами и т. п. В этом случае уже речь идет о «не лингвистическом их рассмотрении» (312–313).
В отличие от РЖ и «Проблемы текста» разграничение лингвистической и нелингвистической проблематики ведется на суженном пространстве. Нет ни жанров, ни границ высказывания. Снова, как в самом начале саранских поисков, в центре проблема диалога. Но это было естественно в контексте книги о Достоевском. Разработанная еще в 20-е гг. концепция полифонии, двуголосия естественно была связана с новыми идеями о лингвистике и металингвистике именно таким образом.
Хронологически наиболее поздний текст дошел до читателя раньше всего. Однако при общем значительном резонансе издания 1963 г. этот фрагмент не вызвал особого интереса. Главными читателями книги стали литературоведы, для которых отвлечение от собственно лингвистических проблем не надо было специально обосновывать. А лингвисты прошли тогда мимо.
VI.2.9. Последние годы жизни Бахтина
Встает вопрос о том, насколько Бахтин занимался проблемами лингвистики после 1962 г., когда он перерабатывал книгу о Достоевском. Некоторые сведения об этом дает его интереснейшая переписка с В. В. Кожиновым. Отдельные письма публиковались и раньше, но недавно все тем же Н. А. Паньковым переписка опубликована полностью.[757]
5 июня 1963 г. Кожинов писал в Саранск: «Недавно я беседовал с очень милым и дельным человеком – Н. И. Толстым, правнуком Л. Н., который, в частности, ведет основную работу в журнале „Вопросы языкознания“ (зам. ред.) (Н. И. Толстой тогда был ответственным секретарем журнала. – В. А.). Он расспрашивал о Вас и, узнав, что у Вас есть лингвистические (точнее, металингвистические) работы, выразил самое страстное желание опубликовать что-нибудь (до 2-х а. л. размером) в своем журнале».[758] Далее в том же письме говорится: «Гл. редактор, вне всякого сомнения, полностью поддержит Вас».[759] Главным редактором журнала и тогда был В. В. Виноградов. Ничего, однако, послано не было, и вообще в журнале «Вопросы языкознания» (в отличие от журнала «Вопросы литературы») Бахтин не опубликовался ни разу. Но ученому тогда было не до этого: перерабатывалась книга о Рабле (книга о Достоевском уже была в печати).
6 октября1964 г., вернувшись из Чехословакии, Кожинов писал о встрече с видным ученым Я. Мукаржовским: «Он проявил самый живой интерес к Вашим работам – особенно, когда я – конечно, очень кратко—рассказал о замысле книги „Жанры речи“ (a propos: она пишется?)».[760] Отсюда ясно, что Бахтин рассказывал Кожинову об идее книги во время их предшествующих встреч. Но в ответ 29 октября Бахтин, еще не кончивший доделки по «Рабле», писал: «Приниматься за новую работу мне сейчас очень трудно: и „Рабле“ мешает, и нездоровье, и, по правде говоря, перспектив не видно».[761] В письме от 5 ноября (в том самом, где Кожинов высказал свое мнение по поводу авторства МФЯ) собеседник Бахтина писал: «Огорчает меня, что Вы не находите в себе желания заняться Вашей „металингвистикой“».[762] Отсюда видно, что предполагавшаяся книга должна была сочетать идеи РЖ с появившейся позднее концепцией ме-талингвистики. В письме от 21 ноября Кожинов выражал надежду на то, что в следующем 1965 г. «Рабле» будет уже лежать на столе, а рукопись «Жанров речи»—в издательстве «Наука».[763] Первое пожелание осуществилось, второе, увы, нет.
Когда книга о Рабле, наконец, вышла, Бахтин обьявил о намерении писать новую книгу, где хотел обобщить свои лингвистические тексты 1950-х и начала 1960-х гг., а также и некоторые пограничные с литературоведением исследования более раннего времени. В 1965 г. в журнале «Вопросы литературы» появилась статья «Слово в романе» (сокращенный вариант рассматривавшейся выше одноименной работы), в предисловии к которой Бахтин писал: «Эта небольшая статья представляет собой фрагмент из книги о жанрах речи, над которой в настоящее время работает автор. Книга посвящена исследованию тех специфических типов или жанров речи, которые складываются в различных условиях устного общения людей и в разных формах письменности, в том числе в разных формах художественной литературы».[764]
Вновь о книге ученый рассказывал в интервью саранской газете: «Я сейчас пишу книгу о речевых жанрах. Это будет проблемная работа, преимущественно на материале русского романа. Безусловно, с экскурсами и в зарубежную литературу. Работа в основном готова. К лету нынешнего года она, надеюсь, будет окончательно завершена. Обьем ее – 15–20 печатных листов».[765]
Однако написана книга так и не была. Бахтин, которому в 1965 г. исполнилось 70 лет, часто болевший и всегда с трудом оформлявший свои идеи в законченное целое, не смог это сделать. С книгами о Достоевском и Рабле было легче: там основу составлял написанный ранее текст, а тут самый сложный для Михаила Михайловича этап работы еще предстоял. И сил на этот этап не хватило.
Но надо обратиться и к рукописям Бахтина 60-х гг. До недавнего времени они были неизвестны читателю. Однако в 2003 г. вышел шестой том его собрания сочинений,[766] включающий в себя тексты последних полутора десятилетий жизни ученого. Теперь можно видеть, что никаких готовых «проблемных работ» (или даже работ, близких к готовому состоянию) у Михаила Михайловича не было. Были ли его интервью еще одной мистификацией? Или же у него действительно существовали обширные творческие планы, не реализованные из-за болезней? Содержание тома показывает, что после опубликования в первой половине 60-х гг. двух больших книг ученый почти не написал ничего. Немногие законченные тексты тех лет давно опубликованы. А рукописное наследие не содержит сколько-нибудь связных и протяженных текстов, аналогичных «Проблеме речевых жанров» или хотя бы «Заметкам 1961 г.». В основном это короткие наброски тезисного характера, напоминающие «Язык и речь». Эти наброски вновь снабжены обстоятельным и содержательным комментарием Л. А. Гоготишвили. Они посвящены разной тематике, но вопросы металингвистики по-прежнему занимают в них видное место.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
МФЯ И СОВРЕМЕННАЯ ЛИНГВИСТИКА
