Ф. Ильясов - Русский МАТ

Глава III. ПОЭЗИЯ НЕИЗВЕСТНЫХ АВТОРОВ

ПрологПрирода женщин сотворила,богатство, славу им дала,Меж ног отверстье прорубила,Его пиздою назвала.

Пизда — создание природы,Она же — символ бытия,Оттуда лезут все народы,Как будто пчелы из улья.

Пизда! О жизни наслажденье,Пизда — вместилище утех!Пизда — небес благословленье!Пизде и кланяться не грех.

У женщин всех пизда — игрушка,Мягка, просторна — хоть куда,И, как мышиная ловушка,Для нас открытая всегда.

Повсюду всех она прельщает,Манит к себе толпы людей,И бедный хуй по ней летает,Как по сараю воробей.

Итак, замужние и вдовы,И девы (целки тут не в счет),Позвольте мне вам напередСказать про еблю два-три слова.

Ебитесь все вы на здоровье,Отбросив глупый, ложный стыд, —Позвольте лишь одно условьеПоставить, так сказать, на вид:

Ебитесь с толком, аккуратней —Чем реже еться, тем приятней,И боже вас оборониОт беспорядочной ебни.

От необузданности страстиВас ждут и горе, и напасти,Вас не насытит уж тогдаОбыкновенная елда.

Глава IДом двухэтажный занимая,У нас в Москве жила-былаВдова, купчиха молодая,Лицом румяна и бела.

Покойный муж ее мужчинаЕще не старой был поры,Но приключилася кончинаЕму от жениной дыры.

На передок все бабы слабы,Скажу, соврать вам не боясь, —Но уж такой ебливой бабыВесь свет не видел отродясь.

Покойный муж моей купчихиБыл парень безответный, тихийИ, слушая жены приказЕе еб в сутки десять раз.

Порой он ноги чуть волочит,Хуй не встает, хоть отруби,Она ж и знать того не хочет:Хоть плачь, а все-таки еби!

В подобной каторге едва лиПротянешь долго. Год прошел,И бедный муж в тот край сошел,Где нет ни ебли, ни печали.

Вдова ж, не в силах пылкость нраваИ женской страсти обуздать,Пошла налево и направоИ всем, и каждому давать.

Ее ебли и молодые,И старики, и пожилые —Все, кому ебля по нутру,Во вдовью лазили нору.

Глава IIТри года жизни бесшабашнойКак день, для вдовушки прошли,И вот томленье муки страстной,И грусть на сердце ей легли.

Всех ебарей знакомых лица,Их ординарные хуиПриелись ей, и вот вдовицаГрустит и точит слез струи.

И даже в ебли час обычныйЕй угодить никто не мог:У одного — хуй неприличный,А у другого — короток.

У третьего — уж тонок очень,А у четвертого мудеПохожи на капустный коченИ зря колотят по манде.

То сетует она на яйца —Не видно, точно у скопца,То хуй не больше чем у зайца…Капризам, словом, нет конца.

Ее уж то не занимало,Чем раньше жизнь была красна.Чего-то тщетно все искалаИ не могла найти она.

Вдова томится молодая,Вдове не спится — вот беда.Уж сколько времени, не знаю,Была в бездействии пизда.

И вот по здравому сужденьюО горьком жребии своем,Вдова, раскинувши умом,Пришла к такому заключенью:

Чтоб сладить мне с лихой бедою,Придется, видно, сводню звать:Мужчину с длинною елдоюУж та сумеет отыскать.

Глава IIIВ Замоскворечье, на ПолянкеСтоял домишко в три окна.Принадлежал тот дом мещанкеМатрене Марковне. Она

Жила лет сорок в тех краях,Жила без горя, без печали.Ее везде, во всех углахЗа сваху ловкую считали.

И эта целочная жрица,Преклонных лет уже девица,Свершая брачные дела,Прекрасной своднею слыла.

Наскучит коль купчихе сдобнойПокой с супругом-стариком, —Устроит Марковна удобноСвиданье с ебарем тайком.

Иль по другой какой причинеСвою жену муж не ебет,И та заскучит по мужчине —И ей Матрена хуй найдет.

Иная, в праздности тоскуя,Захочет для забавы хуя, —Моя Матрена тут как тут, —Глядишь — бабенку уж ебут.

Порой она входила в сделку:Иной захочет гастрономСвой хуй полакомить — и целкуК нему Матрена тащит в дом.

И вот за этой, всему светуИзвестной своднею, тайкомВдова отправила каретуИ ждет Матрену за чайком.

Глава IVВошедши, сводня помолилась,На образок перекрестясь,Хозяйке чинно поклониласьИ так промолвила, садясь:

"Пошто позвала, дорогая?!Али во мне нужда какая?Изволь: хоть душу заложу,А уж тебе я угожу.

Коль хочешь, женишка спроворю,Аль просто чешется пизда —В таких делах я завсегдаТвоему могу помочь я горю.

Без ебли, милая, зачахнешь,И жизнь-то станет не мила…Уж для тебя, что просто ахнешь,Я ебаришку припасла."

"Спасибо, Марковна, на слове, —На это молвила вдова, —Хоть ебарь твой и наготове,Но пригодится мне едва.

Мелки в наш век пошли людишки!Хуев уж нет — одни хуишки,Чтоб хуя длинного достать,Весь мир придется обыскать.

Мне нужен длинный хуй, здоровый,Не меньше чем восьмивершковый.Я мелкому не дам хуюПосуду пакостить мою.

Мужчина нужен мне с елдою,Чтобы когда меня он еб,Под ним вертелась я юлою,Чтобы глаза ушли под лоб.

Чтобы дыханье захватило,Чтоб я на свете все забыла.Чтоб зуб на зуб не попадал,Чтоб хуй до сердца доставал."

Матрена табачку нюхнулаИ, помолчав минуты две,О чем-то глубоко вздохнулаИ так промолвила вдове:

"Трудненько, милая, трудненькоТакую раздобыть елду.С восьми вершков ты сбавь маленько —Тогда, быть может, и найду.

Есть у меня тут на приметеОдин парнишка. Ей-же-ей,Не отыскать на целом светеТакого хуя у людей!

У жеребца — и то короче.Ему не то что баб скоблить,А — будь то сказано не к ночи! —Лишь впору им чертей глушить.

Сама я, грешная, смотрелаНамедни хуй у паренькаИ, увидавши, ошалела —Как есть пожарная кишка.

Собою видный и дородный,Тебе, красавица, под стать,Происхожденьем благородный —Его Лука Мудищев звать.

Но вот беда: сейчас ЛукашкаСидит без брюк и без сапог —Все в кабаке пропил, бедняжка,Как есть до самых до порток".

Вдова в волнении внималаРассказам сводни о ЛукеИ сладость ебли предвкушалаВ мечтах о дивном елдаке.

Не в силах побороть волненья,Она к Матрене подошлаИ со слезами умиленьяЕе в объятья привлекла.

"Матрена, сваха дорогая,Будь для меня ты мать родная:Лукашку завтра же найдиИ поскорее приведи!

Дам денег, сколько ты захочешь,А ты сама уж похлопочешьОдеть приличнее ЛукуИ быть с ним завтра к вечерку".

"Изволь, голубка, беспременноК нему я завтра же пойду,Окопирую преотменно,А вечерком и приведу."

И вот две радужных бумажкиВдова выносит ей в руке,И просит сводню без оттяжкиСходить немедленно к Луке.

Походкой быстрой, семенящей,Матрена скрылася за дверь,И вот вдова моя теперьВ мечтах о ебле предстоящей.

Глава VВ ужасно грязной и холоднойКаморке возле чердакаЖил вечно пьяный и голодныйШтык-юнкер выгнанный, Лука.

В придачу к бедности чрезмернойИмел еще одну бедуОн: толщины неимовернойСемивершковую елду.

Ни молодая, ни старуха,Ни блядь, ни девка-потаскуха,Узрев такую благодать,Ему не соглашались дать.

И вот один, любви не зная,Он одиноко в свете жилИ, хуй свой длинный проклиная,Печаль-тоску в вине топил.

Хотите нет, хотите верьте,Но про него носился слух,Что он елдой своей до смертиЗаеб каких-то двух старух.

Но тут позвольте отступленьеМне сделать с этой же строки,Чтоб дать вам вкратце поясненьеО роде-племени Луки.

Весь род Мудищевых был древний,И предки нашего ЛукиИмели вотчины, деревниИ пребольшие елдаки.

Из поколенья в поколеньеПередавались те хуи, —Как бы отцов благословенье,Как бы наследие семьи.

Один Мудищев был Порфирий,При Иоанне службу несИ, хуем подымая гири,Порой смешил царя до слез.

Покорный Грозного веленью,Он раз убил с размаху двухСвоей елдой, без затрудненья,В опале бывших царских слуг.

Благодаря своей машинеСлужил один Мудищев, Лев,При матушке-Екатерине —Красавец, генерал-аншеф.

Сказать по правде, дуракамиВсегда Мудищевы слыли,Зато большими елдакамиОни похвастаться могли.

Но все именья, капиталыСпустил Луки распутный дед,И наш Лукаша, бедный малый,Был неимущим с детских лет.

Судьбою не был он балуем,И про него сказал бы я:Судьба его снабдила хуем,Не давши больше ни хуя.

Глава VIНастал и вечер дня другого.Одна в гостиной ждет-пождетКупчиха гостя дорогого,А время медленно идет.

Вдова пред вечером в пахучейПодмылась розовой водеИ смазала на всякий случайГубной помадой по пизде.

Хоть всякий хуй ей был не страшен,Но тем не менее, в видуТакого хуя, как Лукашин,Она боялась за пизду.

Но чу! — звонок. О миг желанный!Прошла еще минута, две —И гость явился долгожданный —Лука Мудищев — ко вдове.

Пред ней стоял, склонившись фасом,Дородный, видный господинИ произнес пропойным басом: —"Лука Мудищев, дворянин".

Он вид имел молодцеватый:Причесан, тщательно побрит,Одет в костюм щеголеватый,Не пьян, но водкою разит.

"Ах, очень мило… Я так многоО Вашем слышала…" — вдоваКак бы смущалася немногоСказать последние слова.

"Да, мог бы смело похвалитьсяПриродным даром я своим,Но лучше в деле убедиться,Чем доверять словам чужим".

И, продолжая в том же смысле,Уселись рядышком болтать,Но лишь одно имели в мысли —Как бы скорей ебню начать.

Чтоб не мешать беседе томной,Нашла Матрена уголок,Уселась там тихонько, скромно,И принялась вязать чулок.

Вдова наедине с Лукою,Не в силах снесть сердечных мук,Полезла трепетной рукоюВ прорез его суконных брюк.

И под ее прикосновеньемЛукашин хуй воспрянул в миг,Как храбрый воин пред сраженьем, —Могуч, и крепок, и велик.

Нащупавши елдак, купчиха,Вся разгорелася огнемИ прошептала нежно, тихо,К нему склонясь "Лука, пойдем!"

Глава VIIИ вот вдова вдвоем с Лукою,Она и млеет, и дрожит,И кровь ее бурлит рекою,И страсть огнем ее палит.

Срывает башмачки и платье,Рвет в нетерпеньи пышный лифИ, обе сиськи обнажив,Зовет Луку в свои объятья.

Мудищев тоже разъярилсяИ на купчиху устремился,Тряся огромною елдой,Как смертоносной булавой.

Ее схватил он поперек,И бросив на кровать со взмаху,Заворотил на ней рубахуИ хуй всадил ей между ног.

Но тут игра плохая вышла —Как будто кто всадил ей дышло!Купчиха начала кричатьИ всех святых на помощь звать.

Она кричит — Лука не слышит,Она еще сильней орет,Лука ж, как мех кузнечный дышит,И знай ебет, ебет, ебет.

Услышав крики эти, свахаСпустила петельку с чулка,И шепчет, вся дрожа от страха: —"Ну, знать, заеб ее Лука!"

Но через миг, собравшись с духом,С чулком и спицами в руках,Спешит на помощь легким пухомИ к ним вбегает впопыхах.

И что же зрит? Вдова стенает,От ебли выбившись из сил,Лука же жопу заголил,И жертву еть все продолжает.

Матрена, сжалясь над вдовицей.Спешит помочь такой бедеИ ну колоть вязальной спицейЛуку то в жопу, то в муде.

Лука воспрянул львом свирепым,Матрену на пол повалилИ длинным хуем, точно цепом,Ей по башке замолотил.

Но тут Матрена изловчилась,Остатки силы напрягла,Луке в муде она вцепиласьИ напрочь их оторвала.

Взревел Лука и тут старухуЕлдой своей убил как муху,Еще с минуту постоялИ сам бездыханный упал.

ЭпилогИ что же? К ужасу МосквыНаутро там нашли три трупа: —Средь лужи крови труп вдовыС пиздой, разорванной до пупа,

Труп свахи, распростертый ниц,Лука Мудищев без яицИ в жопе десять медных спицПечально завершали блиц.

ПослесловиеНароду много собралось,Купцы за гробом чинно шли,И на серебряном подносеМуде Лукашины несли.

За ними — медики-студенты.В халатах белых без штанов,Они несли его патентыОт всех московских бардаков.

(фрагмент)Граф Фомич был барин видный,В своем возрасте солидный,И умен был, и речист,Только на хуй был не чист.

Он не брезговал модисткой,Проституткой и юристкой,И немало светских дамПривлекал к своим мудам.

В день один ненастный, длинный,Граф сидел в своей гостиной,— Нализавшись коньяку,Сел поближе к огоньку.

Тут с опухшей с пьянки рожей,Появляется в прихожейСтарый заспанный лакейСтарикашка Патрикей.

— Что тебе, хуй старый, надо?— Граф вскричал ему с досадой.Старикашка на вопрос Отвечал:— "Письмо принес!"

"Милый граф! — письмо гласило,— Без тебя я вся изныла!Вся как кошка извелась,— Три недели не еблась!

Как уехал муж мой Павел,Мне и хуя не оставил!А без хуя пропадешь,— Приезжай, хоть поебешь!"

Прочитав письмо до точки,Граф немедля, без отсрочки,Почесав свое яйцо,Выбегает на крыльцо.

"Эй, ебена мать, возница!"Подлетает колесница,И гремя по мостовойПонесла его стрелой.

Он вошел, она в кровати,— Вся раздета донага,Ноги свесив до пола,Обольстительно мила.

Тут наш граф разоблачился,К энтой даме приложился,— Стал он к ебле приступать,За пизду ее хватать.

В блестящий век ЕкатериныНа все парады и балыСлетались пышно и картинноЕкатеринины орлы.

И хоть интрижек и историйОрлы плели густую сеть,Из всех орлов — Орлов ГригорийЛишь мог значение иметь.

Оставим о рейтузах сказки,Мол, будто хуй в них выпирал…Я расскажу вам без прикраски,Как Гриша милости сыскал.

Увидев как-то на парадеОрлова Гришу в первый раз,Екатерина сердцем блядиПришла в мучительный экстаз.

Еще бы, — Гриша рослый, крупный…И жемчуга его зубов,И пламя взоров неотступноНапоминают про любовь.

Вот вам причина, по которойЕго увидев раз иль два,Екатерина к мысли скоройС ним о сближении пришла.

Изрядно вечером напившисьС друзьями в шумном кабаке,Храпел Григорий, развалившись,Полураздетый, в парике.

Но растолкал его успешноК нему прибывший вестовой:— Мон шер, простите, вам депешаОт государыни самой.

— Депеша? Мне?! — вскочил Григорий,Пакет вскрывает вгорячах,По строчкам взгляд летает скорыйИ ужас вдруг застыл в очах.

— Пропал, пропал… Теперь уж знаю,Погибло все… О мой творец!Меня немедля вызываютК императрице во дворец.

Вчера дебош я с мордобоем,Насколько помнится, создал.И выручили меня с боемВсе те же несколько солдат.

Теперь меня зовут к ответу.Конец карьере! Я погиб!Иван, закладывай карету!Парик мне пудрою посыпь!..

А вот, друзья, что дальше было:Подъехал Гришка ко дворцу,Идет по лестнице уныло,Готовый к страшному концу.

Поднявшись, стражу встретил он.Начальник стражи: — Ваш пароль?— Кувшин! — он был предупрежден.— За мною следовать изволь.

— Зачем ведут меня — не знаю,И вызван на какой предмет?О боже! Я изнемогаю…Придется, знать, держать ответ.

И вдруг портьера распахнулась,И он ЕЕ увидел вдруг…Она Орлову улыбнулась:— Орлов? Ну, здравствуйте, мой друг!

Гвардеец мигом на колениПред государыней упал:— По высочайшему веленью,Царица, к вам я прискакал.

Казнить иль миловать велите!Пред вами ваш слуга и раб…Она лакеям: — Уходите!Потом ему: — да, я могла б

Тебя нещадно наказать,Но я совсем не так злорадна.Мне хочется тебя ласкать— Так ласка мне твоя приятна!

Дай руку и иди за мноюИ не изволь, мой друг, робеть,Коль хочешь ты своей женоюМеня на эту ночь иметь.

Он ощутил вдруг трепетанье,Блеск глаз ее, огонь ланит…Язык его прилип к гортани,Невнятно Гриша говорит:

— Ваше Величество, не смеюПоверить я своим ушам!К престолу преданность имею,— За вас и жизнь, и честь отдам!

Она смеется, увлекаяЕго с собою в будуар.И быстро мантию сменяетНа белый пышный пеньюар.

Царица, будучи кокоткой,Прекрасно знала к сердцу ход.К алькову царственной походкойОна его, смеясь, ведет.

Вот он с царицей у альковаСтоит подавлен, потрясен.Не ждал он случая такого.Уж не с похмелья этот сон?

Она ж, полна любовной мукиИ лихорадочно дыша,Ему расстегивает брюки…В нем еле теплится душа.

— Снимите, черт возьми, лосины!Ну что стоишь ты, словно пень?!Орлов дрожит, как лист осины,Совсем безрукий, как тюлень.

Хоть наш герой и полон страху,Сильнее страха юный пыл.Спустила Катя с плеч рубаху —И в изумленьи он застыл…

И молодое тело, плечи,Ее упругий пышный бюст,Меж ног кудрявый ее куст,Сразили Гришу, как картечью.

Исчезнул страх. Застежки, пряжкиОстервенело Гриша рвет.И ослепительные ляжкиГолодным взором так и жрет.

Звук поцелуев оглашаетЕе роскошный будуар.Орлов елдак свой вынимает,В груди горит желанья жар.

Его царица упреждаетИ, нежной ручкой хуй держа,Раздвинув ноги, направляетЕго в свою пизду, дрожа.

И, навевая страсти чары,Моей возлюбленной чете,У изголовья милой парыАмур кружился в высоте.

Амур! Амур! Немой свидетельНеописуемых картин.Скажи, не ты ли сцены этиНам навеваешь? — Ты один!

У всех племен, у всех народовЛюбви поэзия одна.И для красавцев, и уродовОна понятна и родна.

Перед Амуром нет различий,Ни этикета, ни приличий,Чинов и рангов — все равны!Есть только юбка и штаны.

Однако, к делу! ПродолжаюОписывать событий ход.Зачем я, впрочем, называюСобытьем этот эпизод?!

— Ой, ой! — она под ним завыла,— Поглубже, миленький, вот так!Целуй меня! Ах, что за силаТвой изумительный елдак!

Ну что молчишь?! Скажи хоть слово!— Да я не знаю, что сказать.— Я разрешаю сквернословить.— Сиповка, блядь, ебена мать!

— Ну что ты, Гриша, это грубо!Нельзя же так, хоть я и блядь…А все же как с тобою любо!Как ты умеешь поебать!

Тут, разъярившись, словно лев,Набравшись храбрости и силы,Григорий крикнул, осмелев:— А встань-ка раком, мать России!..

Любови служит хмель опорой.Найдя вино в шкапу за шторой,Орлов бутылку мигом вскрылИ половину осушил.

И, выпив залпом пол-бутылки,Орлов, неистов, пьян и груб,Парик поправил на затылкеИ вновь вонзил в царицу зуб.

Облапив царственную жопу,Ебется, не жалея сил.Плюет теперь на всю Европу— Такую милость заслужил.

Подобно злому ефиопу,Рыча как зверь, как ягуар,Ебет её он через жопу,Да так, что с Кати валит пар.

Теперь Орлов в пылу азартаБез просьбы Кати, как дикарь,Отборного лихого матаПред нею выложил словарь:

— Поддай сильней, курвяга, шлюха!Крути мандою поживей!Смотри-ка, — родинка, как муха,Уселась на пизде твоей!

Ага, вошла во вкус, блядища!Ебёшься, как ебёна мать.Ну и глубокая пиздища!Никак до матки не достать.

Орлов не знал, что Кате сладко,Что он ей очень угодил,Что длинный хуй, измяв всю матку,Чуть не до сердца доходил.

Орлов ебёт, ебёт на славу.О жопу брякают муде.Ебёт налево и направо,Да так, что все горит в пизде!

— Ой, милый, глубже и больнее!— Катюша просит впопыхах,С минутой каждой пламенея,Паря, как птица в облаках.

— Что там ты делаешь со мною?Она любила смаковать:Во время каждой ебли новойСебя словами развлекать.

— Что делаю? Ебу, понятно.— Орлов сердито пробурчал.— Чего, чего? Скажи-ка внятно!..— Ебу-у-у, — как бык он промычал.

"Ебу, ебу", — какое слово!Как музыкально и красно!Ебанье страстное ОрловаС Катюшей длится уж давно.

Но вот она заегозилаПод ним, как дикая коза,Метнулась, вздрогнула, завыла,При этом пернув три раза.

Орлов, хоть был не армянином,Но все ж при этом пердеже,Задумал хуй, торчащий клином,Засунуть в жопу госпоже.

Хуй был с головкою тупою,Напоминающей дюшес.Ну как с залупою такоюОн к ней бы в задницу залез?

Там впору лишь залезть мизинцу!Другая вышла бы игра,Когда бы на хуй вазелину…Ведь растяжима же дыра!

Он вопрошает Катерину:— Кать, не найдется ль вазелинХочу тебя я в жопу еть.— Ах, вазелин, он, кстати, есть.

Достала банку с вазелином,Залупу смазала сама:— Григорий, суй, да вполовину,Иначе я сойду с ума.

— Катюша, ты трусливей зайца…Вдруг крик всю спальню огласил:— Ой, умираю!.. — Он по яйцаЕй с наслажденьем засадил.

Она рванулась с мелкой дрожью.И в то же время хуй струейСтрельнул, помазанницу божьюВсю перепачкав молофьей.

— Хочу сосать! — она сказала,И вмиг легла под Гришу ниц.Платочком хуй перевязалаДля безопаски у яиц.

Чтоб не засунул хуй свой в горло,И связок ей не повредил…Как давеча дыханье сперло,Когда он в жопу засадил!

Она раскрыла ротик милый,Изящен был его разрез.И хуй разбухший, тупорылыйС трудом меж губками пролез.

Она сосёт, облившись потом.Орлов кричит: — Сейчас конец!Она в ответ: — Хочу с проглотом!Кончай, не бойся, молодец!

Он стал как в лихорадке биться,Глаза под лоб он закатил,И полный рот императрицеВ одну секунду напустил.

Та связок чуть не повредила…Едва от страсти не сгорев,Всю молофейку проглотила,Платочком губы утерев.

Орлов уж сыт. Она нисколько.— Ты что — в кусты? Ан, нет, шалишь!Еще ебать меня изволь-ка,Пока не удовлетворишь!

— Эге, однако, дело скверно.Попал я, парень, в переплет.Не я ее — она, наверно,Меня до смерти заебёт…

Дроча и с помощью миньета,Она бодрить его взялась.Орлов был молод. Штука этаЧерез минуту поднялась.

А за окном оркестр играет,Солдаты выстроились в ряд.И уж Потемкин принимаетКакой-то смотр или парад.

— Мне нужно быть бы на параде,Себя на миг хоть показать…Как трудно мне, царице-бляди,И власть, и страсть в одно связать.

И снова на спину ложится,И подымает ноги ввысь…Да, Гриша и императрица,Уж не на шутку разъеблись.

Скрипит кровать, трещит перина,А на плацу шагает рать:— О славься днесь, Екатерина!О славься ты, ебена мать!

Промчалась весть в Валдае на горах —В пустыне жил монах.Преобразуяся в девицу, бесК нему в пещеру влез.Монах, увидя то, вскочилИ хуй вздрочил,Оставя книгу и очки,Разъёб он черта тут в клочки!Едва черт всталМонаху так сказал: —Отец, претолстыми хуямиВоюешь ты прехрабро с нами.С тех пор уж черти по миру не бродятИ чернецов в соблазн уж не приводят.Ужасна им чернецка власть —Боятся чернецу, чтоб на хуй не попасть.

Каким виденьем я смущен!С боязни дух и сердце ноет.Я зрю — ах! хуй в пизду впущен,Жена, стояща раком, стонет.Без слез слаба она терпетьДыры трещанья, раздираньяОт толстой плеши препиранья,Возносит глас: "Престань о еть!"Не внемлет плач, не чует страхНе зрит, что дух жены трепещет,Ярясь, ебет ее монах,Храпит, меж бедр мудами плещет.Прекрепко движет лядвеи,Изо рта пену испущает,Достать до печень ее чает,Чтоб всласть кончать труды свои.Мертва почти жена лежит,Но плешь седова старца тамо,И слезть, пришедши в жар, не мнит,Ебет ее еще упрямо,Брадой махая с клобуком,Ревет как вол он разъяренный,Что еть телице устремленныйНичуть не слабшим елдаком…

1.Если б так хуи летали,Как летают птицы,Их бы тотчас же поймалиКрасные девицы.Все расставили бы сетки,Посадили б в нижни клетки.

2.Если б плавали пиздушкиТак, как плавают лягушки,Около б болот мудушкиПонастроили избушки.А хуи бы острякиВсе пошли бы в рыбаки,И закинувши сеть,Зачали пизду бы еть.

Случилось старику в гостях приночевать.А где? Нет нужды в том, на кой черт толковать, —На свадьбе, на родинах, да пусть хоть на крестинах;Вот нужда только в чем седому старичище,Молодка тут была, собой других почище.Молодка не дика,Хуй встал у старика.А хуй уж был таков, как нищего клюка.Однако ночь ему не спится,Старик встает, идет искать напиться,Не в кадке он пошел черпуть ковшом кваску,А к той молодке, что навела тоску.Она спала тогда уж в саму лутчу пору —Отворен путь к пизде,И нет нигдеЗапору.Затрясся старый хрыч, хуй стал его как кол,Он шасть ей за подолИ непригоже цап молодушку за шорстку!Над сонною пиздой хрыч старый ликовал,Хуй чуть не заблевал,Старик пришел в задор такой, что до зарезу."Что, — мнит, — ни будет мне, а сух я прочь не слезу!"Рубаху только лишь молодке засучил —С молодки сон сскочил,Та слышит не мечту, не сонную грезу,Подумала сперва, что кошка ищет крыс,Кричала кошке: Брысь!Но как опомнилась, зрит вместо кошки буку,Схватила у себя меж ног той буки руку: —Кто тут? — она кричит. — Ах, государи, тать!Хотела встать, покликать мать.Тут струсил мой старик, не знал куда деваться,Не знал чем оправдаться. —Небось, — сказал, — я ничего не утащу,Хотелось мне попить, я ковшичка ищу.

Горюет девушка, горюет день и ночь,Не знает, чем помочь,Такого горя с ней и сроду не бывало —Два вдруг не лезут, а одного хуя мало!

— Приятель, берегись, пожалуй, ты от рог!Жену твою ебут и вдоль, и поперек. —А тот на то: — Пускай другие стерегут,А мне в том нужды нет, вить не меня ебут.

"Ебёна мать" — не значит то, что мать ебёна, —Ебёной матерью зовут и Агафона,Да не ебут его, хоть надо разъебать, —Он все пребудет муж, а не ебёна мать!

"Ебёна мать" — ту тварь ебёну означает,Что из пизды хуишки извлекает, —Вот тесный смысл сих слов, но смысл пространный знатьНе может о себе сама ебёна мать.

"Ебёна мать" — в своем лишь смысле не кладется,А в образе чужом повсюду кстати гнется.Под иероглиф сей все можно приебать, —Синоним всем словам: "Ебёна мать".

"Ебёна мать" — как соль телам, как масло — каше,Вкус придает речам, беседы важит ваши,"Ебёна, — может, — мать" период дополнять,Французское жонфутр, у нас — "ебёна мать".

"Ебёна мать" — тогда вставляют люди вскоре,Когда случается забыть что в разговоре,Иные и Святых, не вспомнив как назвать,Пхнув пальцами по лбу, гласят — "ебёна мать!"

"Ебёна мать" — еще там кстати говорится,Когда разгневанный с кем взапуски бранится,Но если и в любви надлежит оказать,То тоже, но нежней скажи: "А, брат, ебёна мать!"

"Ебёна мать!" — кладут и в знак местоименья,К таким, которые у нас без уваженья,Как хочешь, например, ты имярека назвать,Вот так его зови: "Эйты, ебёна мать!"

"Ебёна мать" — уж ты, — значит к тебе презренье,Уж — "Я, ебёна мать!", — значит к тебе почтенье,"Что за ебёна мать?!" — есть недоумевать,А храбрости есть знак: "Кто нас? Ебёна мать!"

"Ебёна мать, дурак!" — в проступке есть улика,"Дурак, ебёна мать!" — значит вина велика,"Я дам, ебёна мать!" — то значит угрожать.А не хотеть — вот так: "О! Ох! Ебёна мать!"

"Ебёна мать!" — и сердце значит умиленно,Как кто раскается в своих грехах смиренно,Из глубины души начнет вон изгонятьС пороком те слова: "Ах! Я, ебёна мать!"

"Ебёна мать!" — еще присягой нам бывает,Коль, например, тебя напрасно кто клепает,И образ со стены не надобно снимать,Скажи, лишь перекрестясь: "Как! Ба, ебёна мать!".

"Ебёна мать же ты!" — значит не догадался,"Ой ты, ебёна мать!" — о нем значит, дознался"А! А! Ебёна мать!" — значит в беде поймать,А пойманный гласит: "Вот те, ебёна мать!"

"Ебёна мать" — душа есть слов, но если в оныхНе прилучается замашек сих ебеных,Без вкуса разговор и скучно речь внимать,Вот как ЕБЁНА МАТЬ нужна: "Ебёна мать!"

Итак, друзья, я умираю,Упершись хуем в потолок,А сам дрожащею рукоюДержу пизду за хохолок.Мой гроб в могилу опустите,Посыпьте крышку табакомА на могиле напишите:"Он был хорошим ебаком".А на поминки позовитеШтук двадцать девушек-блядей,Их хорошенько отъебитеЗа упокой души моей!

Вешния воды.Чудные сны.Злые восходыСтранной весны.Годы как спицы.Водоворот.Чорныя птицы,Хуй тебе в рот.

(Фрагменты)