Коллектив авторов - Современная зарубежная проза
Последние слова могут объяснить и отношение аргентинского писателя к «Божественной Комедии» — по его мнению, самому сильному произведению мировой литературы. Это рай и ад, которые существуют в легкости художественного мироздания, но совсем не стоит верить в них, потому что нигде, кроме дантовского сознания и настроенного на особую волну сознания читателя, их нет. Борхес уверен, что видения итальянского поэта не ожидают нас после смерти: Данте «создал эту топографию смерти, повинуясь требованиям схоластики и формы своей поэмы». «Думаю, что Данте создал лучшую книгу в мировой литературе, чтобы вставить в нее несколько свиданий с невозвратной Беатриче», — Борхес продолжает славить «Божественную Комедию», не интересуясь ее теологическими проблемами. «Меня меньше всего интересует религиозная ценность “Божественной Комедии”. Я хочу сказать, что мне интересны герои поэмы, их судьбы, но всю религиозную концепцию, мысль о награде и каре, эту мысль я никогда не воспринимал. Думать, что наше поведение может привлечь внимание Бога, думать, что мое собственное поведение — я однажды говорил об этом — может привести к вечным мукам или вечному блаженству, кажется мне абсурдным», — отметил Борхес в беседе с Фернандо Соррентино.
Борхес не хочет, чтобы Бог судил человека, пристрастно фиксируя каждое движение тела и ума. Разве легко согласиться с тем, что в вечности отдается любой случайный возглас, неудачная мысль, которой пристало исчезнуть, просто раствориться, нежели стать аргументом против нерадивой души на Страшном суде? Человек должен иметь право быть невидимым и неслышимым, он нуждается в одиночестве, за которое никто и никогда не предъявит претензий, потому что невозможно постоянно находиться под прицелом всевидящего ока и постоянно метаться от грешных движений естества к покаянию, которое заставляет еще раз пережить содеянное, теперь пережить как ужас и плач. Борхес слишком ценит человека как творческий ум, как свободную мысль, избавляющуюся от телесной зависимости, чтобы расположить личность под Богом, ожидающим покаянных слов о страстных мыслях, суетливых делах, глупых делах. По Борхесу, лучше забыть то, что унижает человека, нежели сделать эту сферу предметов страхов и разбирательств.
В мире Борхеса не Бог смотрит на человека, оценивая его предрасположенность к спасению или погибели, а человек, включив Бога в масштабный контекст культуры, рассматривает все мотивы его фантастической судьбы, отраженной в текстах. Такая перестановка кажется аргентинскому писателю логичным действием: вместо грехов и бытовых истерик объектом созерцания и размышлений человеческого ума (а где здесь взять другой?) становится людское творчество, через века проходящие фантазии, способные уйти от всего животного, унизительно низкого, что необходимо собирать и выбрасывать, собирать и выбрасывать религиозному человеку. Борхесу не хочется заниматься этим. Телесное пусть уйдет в прах, душевно мелкое исчезнет в потоке времени. Потуги наших дел и миазмы наших душ не заслуживают фиксации в вечном образе ада — зачем абсолютизировать то, что ум способен просто не замечать — без борьбы и сожаления? Гораздо интереснее следить за тем, что освобождено от материального груза, за тем, что являет волю к жизни или весьма красивую волю к несуществованию, чем, испугавшись культуры как искушения, сжаться, сделав себя целью божественных угроз, существующих при этом в самом человеке. Борхес предпочитает свободный — еретический — разговор о Боге и не позволяет Богу судить о себе, часто повторяя, что хочет умереть раз и навсегда, вместе с душой и телом.
Литература1. Борхес Х. Л. Собр. соч.: в 4 т. Т. 1: Произведения 1921–1941 годов. 2-е изд., испр. СПб., 2006.
2. Борхес Х. Л. Собр. соч.: в 4 т. Т. 2: Произведения 1942–1969 годов. 2-е изд., испр. СПб., 2006.
3. Борхес Х. Л. Собр. соч.: в 4 т. Т. 3: Произведения 1970-х годов. 2-е изд., испр. СПб., 2006.
4. Борхес Х. Л. Собр. соч.: в 4 т. Т. 4: Произведения 1980–1986 годов. Посмертные публикации. 2-е изд., испр. СПб., 2006.
Габриэль Гарсиа Маркес
Д. А. Кондратова
В 50–70-е годы XX в. в мировую литературу буквально ворвался латиноамериканский роман. Большую известность завоевали книги, созданные кубинцем Алехо Карпентьером, гватемальцем Мигелем Анхелем Астуриасом, мексиканцами Хуаном Рульфо и Карлосом Фуэнтесом, бразильцем Жоаном Гимараэнсом Розой, парагвайцем Аугусто Роа Бастосом, аргентинцем Хулио Кортасаром, колумбийцем Габриэлем Гарсиа Маркесом, перуанцем Марио Варгасом Льосой. В отличие от европейских романистов, обращавшихся к мифу с позиций современного сознания, латиноамериканцы оперируют им в качестве равноценной реальности, способной вторгаться в привычную, образуя причудливые формы и образы. Культурное своеобразие региона наложило свой отпечаток на литературу. Карпентьер писал: «Америка с ее девственным пейзажем, с ее историей и своеобразным миром, с ее многочисленным индейским и негритянским населением, с ее плодотворным смешением рас и культур далеко не исчерпала сокровищницы своих мифов. Да и что такое история Америки, как не летопись реально-чудесного?» [3].
«Магический реализм» становится ведущим направлением латиноамериканской прозы. Пожалуй, самым знаковым представителем этого жанра является Габриэль Гарсиа Маркес, чей роман «Сто лет одиночества» стал настоящим литературным откровением.
Габриэль Гарсиа Маркес родился 6 марта 1928 г. в городке Аракатака в прикарибской зоне Колумбии. Вскоре он был оставлен на попечение деда, отставного полковника-ювелира, и бабки, приходившейся мужу двоюродной сестрой. Атмосфера дома, в котором царили полумистические воспоминания о прошлом, оказала большое влияние на творчество писателя. В одном из интервью Маркес назовет своего деда одним из самых главных учителей, оказавших влияние на становление личности, выбор жизненного пути, развитие способностей и наклонностей: «Дед был искусным ювелиром, изготавливал из золота рыбок, кольца, цепочки, браслеты и многое другое. Я рос в его доме. Он многому научил меня, рассказывал о гражданских войнах, в которых участвовал, растолковывал явления природы. Я просто засыпал его вопросами о значении того или иного слова, и дед часто был вынужден обращаться за помощью к словарю. Не было такого случая, чтобы он не удовлетворил ненасытное любопытство внука. Полковник Маркес — единственный из моих близких, кто понимал меня» [1].
В 1947 г. в газете «Эль Эспектадор» публикуется первое художественное произведение Гарсиа Маркеса — рассказ «Третье смирение», написанный под влиянием Кафки. «Когда я был совсем еще юным, мне попал в руки сборник рассказов Кафки «Метаморфозы». Я пережил настоящий шок, читая эту книгу. Помню, я подумал: «Вот оно! Если это и есть литература, значит стоит писать». Кафка показал мне, что то, что я считал запрещенным, недопустимым в литературе, на самом деле можно и нужно делать». В числе своих литературных учителей Маркес называет Уильяма Фолкнера и Вирджинию Вульф, а также никарагуанского поэта Рубена Дарио [1].
В 1955 г. выходит его первая отдельная книга «Палая листва». Впервые упоминается городок Макондо, где впоследствии будут разворачиваться события, описанные в его романах и повестях. В повести «Палая листва» отчетливо звучит тема одиночества — одна из центральных в творчестве Маркеса. В ней также проявляются своеобразные отношения Маркеса со временем: все действие происходит за полчаса, между «свистком паровоза и криком выпи», но в реальности переплетающихся воспоминаний разных людей проходит более полувека.
В 1956–1957 гг. Гарсиа Маркес живет в Париже, работает для нескольких газет и серьезно занимается творчеством. В 1957 г. заканчивает повесть «Полковнику никто не пишет», отмеченную заметным влиянием Хемингуэя, о чем Маркес сам неоднократно говорил. Произведение отличается лаконизмом и скупостью в использовании выразительных средств; о немощи, голоде и горе старика-полковника автор повествует с беспристрастностью репортера, однако эта простота обманчива — добиваясь художественной и психологической убедительности повествования, Маркес переписывал повесть 11 раз. Под его пером вечное ожидание письма полковником становится метафорой человеческого существования.
В 1967 г. был опубликован главный роман Маркеса под названием «Сто лет одиночества», сразу завоевавший бешеный успех во всем мире.
Сам Маркес называет «Сто лет одиночества» «поэзией будней». На сюжетном уровне это семейный роман, повествующий о нескольких поколениях рода «обреченных на одиночество», с вкраплением мифологических элементов, заканчивающийся «библейским вихрем», сметающим с лица земли хрупкий, пришедший в негодность мир. Уникальность манеры повествования Маркеса состоит не только в смешении быта и сказки, оставляющем щемящее чувство неразгаданной загадки, но и в авторском видении созданного мира, преисполненном не удивления, а твердой уверенности в реальности происходящего, которое передается читателю. История семьи Буэндиа «представляет собой цепь неминуемых повторений, вращающееся колесо, которое продолжало бы крутиться до бесконечности, если бы не все увеличивающийся износ оси». Время в романе относительно, автор свободно путешествует по его вертикали. Маркес избрал плавную и вместе с тем достаточно динамичную манеру повествования в стиле хроник, записанных образным, красочным языком.
