Из заметок о любительской лингвистике - Андрей Анатольевич Зализняк
Как мы видим, отыскать на карте любой страны географические названия, похожие на слова родного языка любителя, – дело довольно несложное. Понятно, тем самым, что такие находки сами по себе, без лингвистического и историко-географического анализа, не имеют ровно никакой цены в изучении действительного происхождения соответствующих географических названий.
Мы приводили здесь только точные соответствия – нам было важно показать, что даже и при таком жестком условии соответствий обнаруживается очень много.
Но, как уже было отмечено выше, любители в действительности никогда не ограничиваются одними лишь точными соответствиями – они считают позволительными самые разнообразные замены одних букв на другие, равно как перестановку, отбрасывание и добавление букв. Иначе говоря, вместо точного фонетического соответствия любитель удовлетворяется тем, что он сам субъективно оценивает как некоторое сходство.
Понятно, что при таких слабых и неопределенных требованиях к понятию соответствия число случаев соответствия возрастает почти неограниченно. Например, вполне могут быть признаны соответствующими друг другу слова Верона и ворона, Берн и барин, Цюрих и царёк, Кёльн и клён, Бристоль и престол, Лондон и ладонь, Милан и милёнок, Равенна и равнина, Перу и первый, Бразилия и поросль, Мексика и Москва, и т. п. Можно продолжать этот ряд сколь угодно долго.
Разумеется, в подобных сопоставлениях вместо любого выбранного русского слова с равным успехом можно взять и другие русские слова. Например, вместо барин можно взять баран, или бревно, или перина, или Перун; вместо клён – клин, или колено, или калина, или глина, или холёный… Но любитель тем и отличается от научного исследователя, что его совершенно не смущает произвольность и субъективность сделанного им выбора. Ему кажется просто, что он угадал, – и вот он уже с энтузиазмом рассказывает или пишет, что название Кёльн произошло от русского слова клён.
И так же, как и выше, все сказанное, разумеется, приложимо не только к русскому лингвисту-любителю, но и к любому иностранному. Вообразим французского любителя, одержимого таким же энтузиазмом. Он очень быстро объяснил бы нам, что, например, город Клин – это французское colline 'холм', Курск – это course 'ска́чки', Москва – это mousse coite 'тихий мох'. На это его немецкий собрат мог бы возразить: «О нет, совсем не так! Клин – это немецкое klein 'маленький', Курск – это kurz 'короткий', Москва – это Moos-kuh 'моховая корова'».
Читатель здесь, возможно, скажет: что за нелепые выдуманные примеры! К сожалению, при дальнейшем чтении он обнаружит много примеров ровно такого же свойства, но уже не выдуманных, а взятых непосредственно из сочинений лингвистов-любителей.
Любительское прочтение древних текстов
Лингвист-любитель охотно погружается в обсуждение письменных памятников прошлого, совершенно забывая о том, что в прошлом знакомый ему язык был совсем не таким, каким он его знает.
Так, немало отечественных любителей делают попытки прочесть по-русски (т. е. на современном русском языке) те или иные надписи (или другие тексты), относящиеся к различным векам до нашей эры или к ранним векам нашей эры, причем совершенно необязательно на территории России, – например, надписи на этрусских или критских монументах или сосудах.
Ни одно из таких прочтений не имеет никаких шансов оказаться верным уже по той простой причине, что двадцать пять, или двадцать, или пятнадцать веков тому назад язык наших предков был до неузнаваемости непохож на современный русский.
Например, любитель, увлеченный «чтением» этрусских надписей по-русски, вполне может «прочесть» некоторый отрезок какой-нибудь этрусской надписи V века до н. э. как русскую словоформу целый, а другой отрезок – скажем, как словосочетание в начале. Между тем сравнительно-историческое языкознание позволяет с достаточной надежностью утверждать, что 25 веков тому назад в языке, на котором говорили предки современных русских, нынешнее целый выглядело как [koilos jos], а нынешнее в начале – как [un nōkindloi].
Уже одного этого достаточно, чтобы стала понятна пропасть, отделяющая любительские «прочтения» такого рода от всего того, что позволительно всерьез рассматривать как варианты расшифровки.
Конечно, попытки этого рода делаются не только в России, но и в других странах. Ту же древнюю надпись, которую российский любитель пытается прочесть по-русски, немецкий любитель попытается прочесть по-немецки, армянский – по-армянски. Везде с одинаковым шансом на успех. Кажется, впрочем, в современной России такие попытки во что бы то ни стало приписать своему языку некое всемирное распространение в древности производятся интенсивнее, чем в большинстве других стран, что, увы, не свидетельствует о благополучии ее морального климата.
В среде лингвистов с давнего времени бытует смешная шутка «Этруски – это русские». Ее можно произносить, почти «проглатывая» конечную гласную в слове это, и тогда получается особенно забавно.
А вот у лингвистов-любителей это совсем не шутка, а важнейший «научный» постулат. На приравнивании этрусков к русским построена целая серия любительских сочинений разных авторов.
Для людей, далеких от лингвистики, нелишне пояснить, почему приравнивание слова этруски к фразе это русские может быть только шуткой. О произвольности того допущения, что предки русских в древности каким-то образом оказались в Италии, мы здесь говорить не будем; ограничимся чисто лингвистическими соображениями.
Во-первых, слово русский в первом тысячелетии до нашей эры в славянском мире скорее всего еще вообще не существовало; а в том маловероятном случае, если оно все же существовало, оно должно было иметь вид [rous-isk-os]. Во-вторых, основным названием этрусков у латинян было tuscī (ср. современное Toscana, первоначально 'страна этрусков') – из более раннего turscī, ср. оскское название этрусков turskum и греческое tyrsēnoi (с вариантом turrēnoi, откуда название Тирренского моря). Латинский вариант etruscī был явно вторичным. (Не говорим уже о том, что самоназвание этрусков было вообще совершенно иным – rasna.) В-третьих, это русские – это целое предложение; а не существует никаких примеров того, чтобы наименование народа строилось как предложение (в частности, как предложение со словами, обозначающими 'это', 'вот', 'these are').
Фантазии об истории
Нужно обратить внимание также на еще один аспект применения любительской лингвистики.
Увлечение любительской лингвистикой в принципе может быть проявлением чистой любознательности. В этом случае автор искренне пытается угадать истину, не имея заранее установки на то, какая именно истина ему желательна.
Но, к сожалению, нередко приходится сталкиваться и с такой любительской лингвистикой, которая явно порождена стремлением обосновать некую более общую идею – чаще всего некоторую версию происхождения и истории целого народа. Практически всегда это версия, приукрашивающая (в частности, героизирующая или обеляющая) историю собственного народа.
Надо заметить, что потребность в таких версиях обычно возникает у представителей тех народов, которым в ходе истории приходилось страдать от притеснений со стороны более могущественных соседей и которым нужны какие-то дополнительные моральные опоры для самоутверждения. И весьма прискорбно видеть подобный эффект у российских авторов, у которых, казалось бы, нет оснований для комплекса неполноценности, коль скоро Россия уже много столетий представляет собой сильное и независимое государство.
Так, например, лингвисты-любители, вдохновившиеся идеей русско-этрусского тождества, не только смело читают этрусские надписи по-русски, но и очень охотно используют эти свои прочтения в качестве обоснования тезиса о широкой экспансии русских в древности.
В частности, в одном из таких сочинений мы читаем[11]:
«Из этих надписей следует, что Москва существовала не только до Рима, но именно по ее приказу этруски воздвигли этот город, назвав его в духе русских традиций (например, Владимир – "владей миром") Миром. Другое дело, что слово Мир, написанное в русской традиции, согласно этрусским правилам следовало читать в обратном направлении, и он стал вычитываться, как Рим[12]. В Риме, созданном этрусками, для которых родным был русский язык, а неким солдатским жаргоном – язык этрусский, следовательно, довольно долго звучала русская речь. И лишь много позже, когда в Рим стали переселяться латины, они,
