Вардан Айрапетян - Толкуя слово: Опыт герменевтики по-русски

Карточный джокер — образцовый иной, он изображается шутом, в 52 листа колоды не входит и может заменить собой любую нужную игроку карту. Предшественник джокера, появившегося к 1850 в США, это Шальной, по-французски le Fou, из особой колоды тарок/тарó: ее отличие от обычных карт — «триумфы», 21 нумерованный козырь от Паяца до Мира и еще один козырь без номера. Шальной, который может считаться и 22-ым и нулевым. Сам по себе он достоинства не имеет, но подобно нулю в позиционной записи чисел умножает достоинство других карт, отсюда итальянская поговорка essere соте il matto nei tarocchi «быть как Шальной в тароке», т. е. «быть всюду желанным». К Шальному см. Е. Копманс и П. Ферхёйк, «Веселая проповедь» нищ., с. 107—19.

Деревенский дурачок по детским воспоминаниям В. Топорова (в интервью Известиям, 20.5.1998): «До войны мои родители летом снимали домик в деревне. Почти в каждой деревне был свой дурачок, который что только не вытворял с языком. Для него язык был самой жизнью. Городское население утратило это живое ощущение.»

Не движение вперед по пути, а рост вверх на месте отличает дурака, это двойственный иной, в ком сходятся крайности, мировой человек, соотносительный с мировым деревом и брáхманом, о которых см. Брахм, и другие работы В. Топорова. Он дерево деревом — «туп и глуп, или бесчувствен», глуп ведь как дерево у Гоголя: балда «шишка, нарост», «палица, дубина», «балбес, дурак», например пушкинский Балда, вахлак «пузырь, волдырь», «желвак, шишка, нарост», невежа и невежда, «простак», болозень «мозоль» и блазень «малый и глупый» и благой «добрый, хороший», но и «злой, дурной» или блажной «дурной»: санскр. brahman и bráhman «жрец», ср. близость к дураку попа; «Вздулся иной как пузырь водяной» — многозначительно это иной, «шишка на ровном месте», «Порожний колос выше стоит», «Порожний мех надувается», «вздулся как тесто на опаре». «Спесь не ум», «Чванство не ум, а недоумье». «Гордым быть — глупым слыть» (СВРЯ, ст. Дерево. Балда, Вахлак. Блазн и Благищ Мертвые души. 1.6; СРНГ 4. с. 73 сл., и 3, с. 76; Р. послов, пог… с. 383; ПРН, с. 445, 731 и 729).

Волос вянет у Мельникова-Печерского (На Горах, 1.12); «Чего-чего теперь они ни плетут на нас!.. Волос даже вянет…»; мы бы сказали уши вянут — шуточный перенос. Вянуть и вялый противоположны растущему, торчащему, упругому, сочному.

Лучи дневного света — волосы Солнца-женщины, а Месяц-мужчина лысый (обращение убийцы к месяцу «гляди, плешивый!» в балладе П. Катенина, взятое под защиту Пушкиным), и ночь это время мрачной мысли и злого промысла. Говорят, что можно поседеть за одну ночь от горя или страха, а у Хармса (Синфония № 2) «Марина Петровна, благодаря меня, совершенно облысела, как ладонь. Случилось это так: пришёл я однажды к Марине Петровне, а она трах! и облысела.»

К двойственности дурака-малого: отмеченное М. Покровским в Соображ. изм. знач… 3 (с. 47), мнимо противоречивое выражение большой малый вырос—одним словом, детина. Сюда же Юрий Казаков. Нестор и Кир (2 сл.):

— молодой парень, красавец, так же кудряв, как и отец, только золотоволос, румян, широк в плечах, белозуб и синеглаз, — но дурачок, картавый…

Красавец, хищное животное, бронзовый кудрявый белозубый бог — тупая идиотическая сила. «Февраль, — сказал вчера про него Нестор. — Дня одного не хватает!» Прекрасное и ужасное видится мне в этом Кире, в его физической мощи, в его загадочных бормотаньях, в какой-то юродивости и в блаженном созерцании мира.

Смеющийся Вл. Соловьев в описании Сергея Маковского: «И всё менял в нем смех. Закатится — прекрасной верхней части лица как не бывало, один судорожно разверстый темным зевом разорванный рот, и хохот — высоким, истерическим, захлебывающимся воплем каким-то. Всякий раз становилось немного жутко.» — Портреты современников (гл. Владимир Соловьев и Георг Брандес). И его же статья Последние годы Владимира Соловьева (из книги На Парнасе «Серебряного века»):

В нем поражала эта двойственность, или точнее — раздвоенность. Начиная с самой внешности. Длинный, худой, аскетический. Верхняя часть лица (хочется сказать — лика) светится умом и мечтательной грустью: прекрасный прямой лоб, очень близорукие глаза глубоко-синие, лучистые, густые черные брови и длинные до плеч вьющиеся волосы, разлетающиеся во все стороны серебристыми прядями… Но большой рот с широкими пунцовыми губами, прикрытый седеющей бородой, становится вдруг безобразным, разверзаясь пастью с нецелыми зубами, как зальется он своим неистовым, стонущим на высоких нотах, клокочущим хохотом. Воистину пугал этот хохот: если в аду смеются, то не иначе — приходило в голову…

«Рад дурак празднику» (ПРН, с. 821). ведь праздник праздный или порожний, красный, иной день: иное к иному. Ср. «И дурак празднику рад». «Всякая душа празднику рада». «И дурак праздники знает, да будней не помнит», «Ленивому всегда праздник». «Богатому завсе/ежедень праздник», «Богатый и в будни пирует, бедный и в праздник горюет». «Доброму человеку — что день, то и праздник», «Доброму человеку что ни день, то праздник, а злому и в праздник будни», «Праздник придет — гостей приведет», «Кто празднику рад, тот до свету пьян». «Видно, что с праздника: идет да пизду утирает» (с. 821, 501. 511. 79. 97 и 126: Р. послов. пог… с. 80: Р. посл, погов., с. 102: Завет., с. 489). А вот Флоренский в письме с Соловков от 29.2–1.3.1936 дочери Ольге (ФСС 4, с. 400):

Праздник есть праздник, против него нельзя возражать, но вредно и ложно искать постоянного праздника и подменять ими будни. С. И. страдает именно этим недостатком, ей нужен сплошной праздник (м.б. был нужен, теперь не знаю) и она умеет прекрасно их устраивать. Но забывая о буднях или не желая знать их, она остается неудовлетворенной и несытой. Ошибка многих!

К этому дурацкому ряду: у «сугубо сексуальной» (В. Пропп, Ритуальный смех в фольклоре) сказки АТ 559 про царевну Несмеяну, которую надо рассмешить, чтобы на ней жениться, есть разновидность — сказка АТвс 559* про молчаливую царевну, которую надо разговорить. Поедающему, смеющемуся и говорящему рту соответствуют срамные губы, а переносное ягодицы было названием щек, скул, например (Сб. Кирши Дан., л. 17) ягодицы как (бы) маков цвет. Соитие заменяется смехом в слове хахаль, это прикрытое ёбарь, ср. Не давала ебарю, | не давала хахалю — (Р. эрот., с. 501); в песне Белоз., 655:

Они сели, посидели.Лягли, полёжали.Они стали, отряхнулись.Оба усмехнулись.Оба усмехнулись.Со тово-то стало смеху.Стало брюхо пухнуть.

Так и в Однажды красавица Вера — Николая Олейникова и Однажды Андрей Васильевич шел по улицеЙЙЙ (концовка) Хармса, ср. в его же Грехопадении или познании добра и зла. Эразм Роттердамский. Похвала Глупости (11): «Нет, умножает род человеческий совсем иная часть, до того глупая, до того смешная, что и поименовать-то ее нельзя не вызвав общего хохота.»[118]

К теплолюбию дурака с холодными ушами: «Душа прохладу любит, а плоть пар» (ПРН, с. 303). Плотские, телесные дураки согревают друг друга, а умные с их огненной душой («Как в кремне огонь не виден, так в человеке душа» — с. 305) каждый сам по себе. Душа горит, отсюда горе горькое и горькие/горючие слезы, ср. печаль, пот (< *pok-t-: *pek-), печень, т. е. «запекшаяся», пекло. Четверостишие Ходасевича Пробочка:

Пробочка над крепким иодом!Как ты скоро перетлела!Так вот и душа незримоЖжет и разъедает тело.

Вряд ли дурак и весь холодный, раз он любит тепло, это противоречило бы его связи со светом. Впрочем, светятся холодным светом гнилушки ночью.