Юлия Черняховская - Братья Стругацкие. Письма о будущем

Обе эти идеи достаточно просты и доступны любому человеку в очень широком социальном диапазоне, что делает их в высшей степени соблазнительными. Нам удалось дожить до того момента, когда социалистическая идея дискредитировала себя полностью – выяснилось, что при попытке ее практического воплощения она заводит своих фанатиков, а с ними и все остальное человечество в кровавый тупик.

Уже сейчас ясно, что и технократическая идея, взятая в чистом виде, ущербна и опасна – она с неизбежностью породит экологическую катастрофу и заведет человечество в неприветливые джунгли второй природы, в мир, где все будет искусственное, даже, может быть, и сами люди. Впрочем, этого мира мы с вами, скорее всего не успеем увидеть. И слава богу.

XX в., уходя, оставляет руины великих идей и прекрасных иллюзий. Новых идей и новых иллюзий он, кажется, не породил. Зато породил много новых страхов»[386].

В 1990-е гг. Б. Н. Стругацкий высказывает другой общественный идеал либерального характера, также смоделированный в работах Стругацких в 1960-е гг.: «Избавившись от иллюзий, братья Стругацкие пришли к другой идее – так называемого справедливого общества. В середине 60-х мы написали роман «Хищные вещи века», в котором, как нам тогда казалось, заклеймили бездуховное общество потребителей-мещан. И только спустя добрый десяток лет мы вдруг поняли: у нас получился мир скорее хороший, чем дурной. Мир, в котором каждому – свое. Каждому по его воспитанию, по его понятиям чести и совести, по его представлениям о свободе личности. Единственное ограничение: «Твоя свобода кончается там, где начинается свобода соседа»[387].

Но это скорее этап развития общественно-политических взглядов Стругацких, чем его результат.

Одной из осей полемики между либералами и коммунистами является вопрос о выборе между политической свободой и социальной справедливостью… Этот вопрос анализируют и Стругацкие. Однозначного выбора между этими ценностями они не делают. Их рассуждения скалываются следующим образом: «Лет пятнадцать назад, – пишут они, – мы впервые задумались над вопросом: возможно ли стабильное общество, в котором высокий уровень благосостояния сочетается с полным отсутствием свободы слова и мнений. Нам представлялось тогда, что наше общество движется именно в этом направлении – во всяком случае, с инакомыслием у нас было уже покончено, а достижение благосостояния казалось делом техники (как в переносном, так и в прямом смысле этого выражения).

Безусловно, такое состояние общества выглядело бы идеальным с точки зрения любой административно-командной системы (АКС).

Самые широкие народные массы материально полностью ублаготворены; научно-технический прогресс денно и нощно поддерживает достигнутый материальный уровень и, более того, всячески норовит его повысить; хорошо оплачиваемые деятели литературы, кино, театра и прочей культуры воспевают существующий порядок и развлекают почтеннейшую публику высоконравственными притчами, поучительными историями и точно выверенными по глубине экскурсами в прозрачные рощи души Нового Человека… Господи, да это же Эдем – в натуральную величину и притом рукотворный, созданный по мановению и благодаря АКС! Всякий инакомыслящий, всякий противник существующего порядка вещей, всякий критик АКС выглядит в этой системе попросту чучелом гороховым, он, собственно, даже не опасен, он смешон.

Мы до сих пор толком не понимаем, почему, но такой мир, видимо, невозможен. Во всяком случае, ни одной АКС в истории человечества создать такой мир не удалось ни в античные времена, ни в эпоху НТР»[388].

Таким образом, может казаться, что Стругацкие не принимают ни сторону российских демократов, ни сторону советских коммунистов. Они не связывают существование жёсткой системы с материальным изобилием, наоборот, на основе своего социального опыта говорят о том, что отсутствие свободы не приносит изобилия. Сам выбор теряет смысл. Тем не менее, они говорят о том, что материальное изобилие не может быть результатом исторического прогресса: «Ведь из самых общих соображений ясно, что колбасное изобилие не может быть венцом исторического процесса. Венцом должно быть нечто другое. Вообще – венцом истории не может считаться то, что уже существует сегодня… Надо полагать все-таки, что впереди нас ждет что-то еще, кроме колбасного изобилия. Так что же?».

В 1987 г., в разгар «перестройки», Стругацкие пишут, что слияние культур, и формирование новой культуры, которая может стать основой для коммунистического общества, идёт полным ходом[389].

Анализируя ситуацию, сложившуюся в России, Аркадий Стругацкий говорит, что слияние её с этой метакультурой неизбежно: «До сих пор ни одна страна в изоляции не выживала. Хотя нынче мы от коммунизма дальше, чем кто-либо. Потому что коммунизм – это квинтэссенция нормального бытия».

«Нет никакого критерия для разумного определения нравственных норм, – говорит Аркадий Стругацкий в ходе той же дискуссии. Всем сердцем своим он на стороне прогресса, как каждый интеллигентный человек. Но в том мире прогресс выступает в такой форме, когда ничего, кроме отвращения, вызвать не может. Мы говорим: человечество отягощено огромным количеством пороков и язв, зла. Но оно просуществовало сто тысяч лет и доказало, что оно жизнеспособно. Через мор, глад, гибель культуры – через все проходило человечество. И я не говорю, что будет хорошо. Я говорю – будет. Будущее существует. Вот это и есть оптимизм конца XX века».

Что меня сейчас интересует? Да, в общем-то, то же, что и раньше. Завтрашний день. Послезавтрашний день. Почему они так похожи иногда на вчерашний и позавчерашний? «Куда ж нам плыть?» И так далее. Просто сейчас, когда исчезла цензура, когда можно писать ВСЕ, мысли, естественно, крутятся исключительно в пределах реального мира, а образы более не норовят уйти в пучины подтекста. Зачем писать о выдуманной Океанской империи, когда перед глазами – дымящиеся и опасные руины империи совершенно реальной? Этот реальный мир, который грузно и страшно ворочается сегодня вокруг, как потревоженное чудовище, гораздо интереснее. И никто не знает, что может произойти завтра – при том, что, в общем-то, понятно, что будет через 30–40 лет. Какая «парадоксальная планета Морохаси» может сравниться по загадочности своей и непредсказуемости с невероятной планетой Земля?»[390]

В 2000 г. Б. Н. Стругацкий даёт однозначно негативную оценку результатам перестройки и возвращается к идее социального оптимизма:

«… период «дикого капитализма» преодолеем без особого труда. Причины для такого оптимизма: огромный потенциал (не только и не столько сырьевой, сколько духовный), весьма значительный уровень урбанизации, высокий уровень индустриализации, очень высокий образовательный уровень».

Тем не менее, его концепция идеального общества видоизменяется. По его мнению, абсолютной интеллектуальной свободы в будущем обществе не быть не может: «Поймите, господа фантасты: будущее, в котором нам хотелось бы жить, невозможно. Оно противоречит устройству человека, его генотипу. Так же, как противоречат ему Десять заповедей. Должно быть, они написаны для какого-то другого мыслящего существа. Хотя какое-то приближение к идеалу возможно. Мир, в котором высшим наслаждением для людей является их деятельность, в принципе возможен»[391].

Формирование взглядов Стругацких началось в 50-е гг. XX в. Ведущей идеей в этих взглядах начиная с 1963 г. и до сегодняшних дней является «концепция идеального общества». В 2000-е годы Б. Н. Стругацкий во многом возвращается к тем социально-политическим позициям, которые были поколеблены у него с братом в 1980–1990-е гг. Он по-прежнему остаётся приверженцем концепции «идеального общества», и до последних дней жизни был склонен считать, что эта стадия общественного развития наступит, правда намного позднее, чем предполагалось в первоначальных прогнозах КПСС.

Так первому этапу формирования общественно-политической концепции Стругацких соответствуют 1953–1963 г. В этот период Стругацкие находятся под влиянием «Проекта Третьей программы КПСС» и успехов СССР в освоении космоса.

Второму этапу соответствуют 1964–1968 гг., этот период можно назвать «критическим». Он начинается со скандала в Манеже на выставке абстракционистов, связанного с именем Н. С. Хрущёва и заканчивается двумя событиями разного плана – Чехословацким кризисом с одной стороны, и переломом в развитии фантастики с другой.

Третий этап развития общественно-политической концепции Стругацких можно назвать периодом «идеологического вакуума» и он связан с замедлением развития общества в 1970-е гг. с одной стороны, и поворотом на западный путь развития в 1980-е гг. с другой. Выход из кризиса идеологии Стругацкие так и не нашли.