Галина Синило - История мировой литературы. Древний Ближний Восток
Соперничество Урука и Аратты составляет содержание и другой поэмы – «Энмеркар и Энсухкешданна» («Стены вздымаются в лазурном сиянии…»[372]), но на этот раз спор затевает надменный правитель Аратты Энсухкешданна, который потребовал, чтобы Энмеркар признал его верховную власть и «переселил» богиню Инанну в Аратту. Речь идет о том, кто из царей станет супругом Инанны в столь важном для Древнего Двуречья обряде «священного брака». Владыка Аратты бесцеремонно заявляет в послании, отправленном Энмеркару:
Пускай он мне подчинится, пусть ярмо мое наденет!А когда он мне подчинится, да, когда он подчинится,то и он и я:Он воистину с Инанною в Эгаре проживает,Но и я буду жить с Инанною в Эзагине[373],храме лазурном, в Аратте.Он возлежит с ней на ложе, на сияющей постели.Но и я с нею возлягу в сладком снена изукрашенном ложе.Он в ночных сновидениях Инанну видит.Я же лик к лику с Инанною буду вместе при ясном свете.Воистину съест он жирного гуся.А я не съем жирного гуся[374].Я гусиные яйца соберу в корзину,я птенцов его сложу в короб:Маленьких – для моего котелочка, больших —для моего большого чана.Гусь не будет жить на речном бреге.Все правители мне подчинятся,трапезовать я с ними буду. [172]
В свою очередь возмущенный Энмеркар требует от царя Аратты покорности: «Воистину в Уруке Инанна живет, а что такое Аратта? // В твердыне Кулаба она проживает – на что ей чужедальние чистые Сути? // И пять лет пройдет, и десять пройдет – она в Аратту не пойдет! // Да и зачем ей идти в Аратту, // Ей, великой светлой госпоже Эаны?» [174–175]. Энмеркар грозно обещает, что именно Энсухкешданна «съест жирного гуся».
На помощь правителю Аратты приходит колдун (машмаш) Ургирнунна. Он тайком пробирается в Эреш недалеко от Урука и проникает в священные загон и хлев, где стоят корова и коза богини Нисабы – «госпожи дикой коровы»:
Он молвит корове слово, он говорит с ней, как с человеком.«Корова, кто ест твои сливки, кто молоко твое выпивает?»«Мои сливки ест богиня Нисаба.Молоко мое пьет богиня Нисаба». [177]
То же самое отвечает и коза. От Нисабы и ее священных животных зависит все пропитание Урука. С помощью заклинаний Ургирнунна делает так, что у коровы и козы пропадает молоко:
«Корова, сливки твои – в голову!Твое молоко – в твое чрево!»Корова, сливки ее ушли в голову, ее молоко ушло в чрево. [177]
В результате все хлева и овчарни Урука приходят в запустение, городу грозит голод. Тогда два пастуха Нисабы – Машгула и Урэдина – при помощи бога солнца Уту и колдуньи из Эреша – старой Сагбуру – решают перехитрить жреца Аратты: бросая в воду таинственный волшебный нун, они выуживают из воды новых и новых животных, причем не только домашних, но и хищных – волка, тигра, льва. Ургирнуна страшно напуган силой Сагбуру: «Чародей! Потемнел его лик, смешался разум» [179]. Урукская колдунья упрекает араттского в неразумии:
Чародей, в чародействе ты разумеешь,но где твой рассудок?Как в Эреш, град Нисабы,Град, кому Ан и Энлиль решают судьбы,Изначальный град, что Нинлиль возлюбила,Как мог ты прийти колдовством заниматься?! [180]
Как ни просит пощады Ургирнуна, Сагбуру убивает его: «Старая Сагбуру чародея за язык потянула. // На брегу Евфрата его бросила тело» [180]. Энсухкешданне ничего не остается, как признать превосходство Энмеркара («Ты владыка – возлюбленный Инанны. // Только ты один возвышен. // Инанна праведно тебя избрала для своего святого лона. // Воистину ты ее любимый» [180]) и сдаться на милость победителя. Поэма завершается концовкой, типичной для жанра литературного спора:
Так в споре между Энмеркаром и ЭнсухкешданнойЭнмеркар превзошел Энсухкешданну.Хвала тебе, богиня Нисаба! [181]
Уже в этих сказаниях об Энмеркаре, построенных как литературные споры, большую роль играют волшебные мотивы. Они целиком доминируют и в наиболее обширной группе шумерских героических сказаний, где в качестве главных героев фигурируют Лугальбанда и его сын – прославленный Гильгамеш. Все они теснейшим образом связаны с мифологией и по жанру напоминают волшебную или богатырскую сказку. В них впервые обозначились мотивы и сюжеты, широко представленные в мировом сказочном фольклоре и эпической литературе разных народов.
Две поэмы посвящены Лугальбанде и примыкают к сказаниям о споре между Уруком и Араттой (точнее, являются своеобразным дополнением к ним). Действие одной из них, условно названной С. Н. Крамером «Лугальбанда и Энмеркар»[375], а также именуемой «Лугальбанда и гора Хуррум», или «Лугальбанда во мраке гор» (по первой строке в русском переводе – «Царь в те дни поход на град за мыслил…»[376]), начинается с того, что Энмеркар в сопровождении многочисленного войска отправляется в Аратту с целью завоевать ее. Среди воинов – семь особенно доблестных героев, «что богинею Ураш созданы, молоком дикой корвы вспоены», «герои могучие они, порождение Шумера они, семя государево они» [182]. Эти семь героев, несмотря на свое важнейшее после Энмеркара положение в урукском войске («Семерица эта – главари главарям, // Вожаки вожакам, // Всем верховодам они верховоды» [182]), безымянны, однако есть еще восьмой, который носит имя Лугальбанда. Но когда войско Энмеркара достигает горы Хуррум, с Лугальбандой случается непонятное: силы оставляют его, он не может шевельнуть ни рукой, ни ногой (это странное оцепенение напоминает летаргический сон). Опечаленные друзья решают уложить его в укромном месте в ущелье, кладут у изголовья боевой топор, привязывают к поясу железный кинжал и оставляют массу провизии на тот случай, если герой очнется:
Стоянку, словно гнездо, ему устроили.Финики, фиги, сыры во множестве,Хлебцы сладкие, чем больные питаются,В корзинку из пальмовых листьев уложенные.Жир нежнейший, свежие сливки —провизию хлевов и загонов,Яйца с маслом, яйца, запеченные в масле,Пред ним, как на столе накрытом, чистом, они расставили.Пиво сладкое, с сиропом из фиников смешанное,На подставке, запасы первосортного масла,Как на стол, перед ним поставили. [183]
И далее еще на 20 клинописных строк следует перечисление яств и напитков, оставленных заботливыми друзьями для Лугальбанды. При этом глаза героя остаются широко открытыми, но всем своим обликом он напоминает мертвого, губы его сжаты и невозможно различить его дыхания:
Свои очи – колодцы, полные водою,Светлый Лугальбанда широко раскрыл.Свои губы – створки дверные солнцаБратьям своим он не открыл.Приподняли затылок – нет дыхания. [184]
Воины решили, что если Лугальбанда действительно умрет, они заберут его тело на обратном пути: «И когда из Аратты возвращаться будем, // Отнесем его тело к кирпичам Кулаба» [184]. С болью, с рыданиями братья и друзья оставляют Лугальбанду в мрачном ущелье и отправляются дальше в путь:
Так братья и други егоСветлого Лугальбанду в ущелье горном мрачном оставляют.Со слезами и стонами,С воплями и рыданьями,В печали и в горестиСтаршие братья, старшие братья Лугальбандыдальше в горы отправились. [184]
Покинутый всеми, герой остается один, и жизнь еще теплится в нем. Через два с половиной дня (или, как с присущей ему эпической неторопливостью говорит повествователь, «когда к двум дням прибавилась еще половина дня») Лугальбанда поднимает голову навстречу восходящему солнцу – богу Уту – и обращается к нему с мольбой о спасении: «На небо к Уту воздел он очи, // Словно пред отцом родным, пред ним заплакал…» [185]. Уту склоняется к мольбе героя: «И Уту внял его слезам, // Жизненной силе его в ущелье горном мрачном вернуться дал» [185].
Вслед за этим Лугальбанда обращается к планете Венере – богине Инанне, «благородной блуднице[377], что из ворот святого блудилища выходит», к той, «что ложе делает сладостным» [185], и просит, чтобы она не дала ему погибнуть на горе Хуррум:
Инанна, дочерь Зуэна,Что ему в стране, как быку, главу воздела,Ее блески-сиянья, словно яркие звезды,Ее звездный лик осветил горы,И к Инанне, к небу воздел он взоры,Словно пред отцом родным, он пред нею заплакал,Свои руки благие во мраке гор к ней поднял:«О Инанна, дом родной мне возврати,град родной мне возврати!» [186]
Инанна также откликается на просьбу Лугальбанды и дает окрепнуть его жизненным силам, окутывая его своей лаской: «Инанна вняла его слезам. // Силы жизни его, словно спящего Уту, укрыла, // Как платком шерстяным, в тихой радости сердца закутала…» [186].
Вслед за Инанной на небосклоне появляется ее божественный отец – бог луны Нанна (Зуэн – «молодой месяц»), чей сияющий лик озаряет мрачные горы (метафорически он уподобляется сияющему быку, пожирающему черное поле, т. е. освещающему черное небо):
