Живой как жизнь. О русском языке - Корней Иванович Чуковский
Даль был датчанин, и, защищая датчанина от поляка, наши патриоты обнаружили много природного юмора.
Наконец, нужно сказать и то, что г. Бодуэн пальцем не тронул Даля. Все написанное Далем осталось в словаре как было, а г. Бодуэн в особых скобочках иногда вставлял по нескольку слов от себя, кое-что добавлял, кое-что комментировал, не посягнув ни на одну самомалейшую строчку Даля, и, таким образом, все восклицания этих господ о «членовредительстве», о «Дале наизнанку», об издевательстве над памятью Даля тоже испускаются ими pour rire[71].
* * *
Но думаю ли я, ввиду этого, что г. Бодуэн де-Куртенэ выполнил свой труд превосходно?
О, нет, я этого вовсе не думаю. Напротив, я думаю, что от такого труда он и сам далеко не в восторге.
Г. Бодуэн – человек поэтической складки и любит широчайшие обобщения. Когда ему в ранней юности пришлось однажды составить какой-то словарь, он отнесся к нему с омерзением: «Подобное бессмысленное занятие должно было иметь роковое влияние на молодой ум, – повествует он в своей биографии. – Я стал апатичен, равнодушен ко всему, не находил никакого удовольствия в труде… Правда, я оправился впоследствии, но то, что было раз потрясено, не могло уже никогда возвратиться к своей прежней энергии».
О составлении словаря он рассказывает, как о тяжелой болезни, и это немудрено.
«Начавши свою деятельность именно в направлении обобщений, я был теперь сильно парализован в своих стремлениях», – жалуется он, вспоминая словарь.
И при том у него боевой темперамент,– до словарей ли ему!– «Пристрастие к полемике и публицистическим выходкам – одна из характерных черт литературной деятельности Бодуэна де-Куртенэ, повредившая ему очень много, как в практическом, так и в научном отношении»,– пишет он сам о себе[72].
«Увлекающийся характер! – говорит о нем проф. Булич. – Увлекающийся характер заставляет его разбрасываться и размениваться иногда на стрельбу из пушки по разным воробьям».
Горячая голова, полемист, поэт, увлекающийся и разбрасывающийся, – это ли составитель словаря? В предисловии к подновленному Далю он и сам говорит, что взялся за словарь «неохотно». – «И теперь почти сожалею об этом!» Еще бы! Мы все сожалеем об этом. А как бы сожалел об этом Даль, если бы был теперь жив!
* * *
За ту четверть века, которая прошла со времени второго издания Даля, Россия изменилась чрезвычайно.
Крестьянство расслоилось, возникли новые общественные классы, городская культура вошла в свои права, – и ведь не глухонемые подверглись всему этому, ведь сказалось же все это в наших речах и понятиях! Ведь фабричный уже не то говорит о Боге, что говорил Антон Горемыка, – и о чертях не то, и о щах не то, – новый опыт великого народа должен был создать и новое жизнеощущение; новое жизнеощущение – новые слова, новые оттенки слов, новые сентенции, пословицы и т. д. Г. же Бодуэн ничего этого не заметил, прошел мимо всего этого, – и современная эпоха, которую он должен был отразить, так и осталась неотраженной.
Он, даже страшно сказать, проворонил слова:
– Босячество.
– Босячить.
– Босячествовать.
А это ли не современные слова! «Босяк» как социальная категория, как романтический образ, возникший пред нами в конце девяностых годов и окрасивший собою всю эпоху – можно ли об этом забыть!
И не дико ли? Слово «плакат» для г. профессора все еще значит: «паспорт для людей податного сословия»! – и только.
«Паспорт для людей податного сословия»! У нас уже есть плакатные художники, выставки плакатов, – неужели же на этих выставках выставляются паспорта податного сословия!
Говоря о гондолах, г. Бодуэн позабыл гондолу воздушного шара, а перечисляя альбомы, упустил из виду альбом для фотографических карточек, и – шутка ли! – у него нет даже слова, которое так недавно было у всех на устах:
– Бойкот, бойкотировать!
Это ли, согласитесь, не рассеянность!
Но нельзя сказать, чтобы г. Бодуэн так-таки совершенно прозевал всю современную жизнь. Вот, например, что это?! Неужели я ошибся?! В четвертом томе на столбце 1577 нахожу такие два слова:
– Сергей Городецкий!!!
Ссылка на Сергея Городецкого! До чего это превосходно. Я рад несказанно. Наука снизошла со своих высот, она не посмотрела на то, что г. Городецкий – «декадент» и «щегленок» (как прозвал его К. Д. Бальмонт), она и «щегленка» сделала авторитетом! Как же она отнеслась к Короленке, к Глебу Успенскому, к Чехову, если Сергей Городецкий для нее указчик и опора.
Вот, например, у Глеба Успенского есть милое слово «перекабыльство». Он записал его в тульской губернии. И разъяснил его в «Нравах Растеряевой улицы» так:
«Слово это происходит от „кабы“. Разговор, в котором „кабы“ упоминается часто, – очевидно разговор не дельный. Таким образом, „перекабыльство“ – то же, что бестолковое „галдение“ в разговоре и бессмыслица в поступках» (т. 1, с. 7).
Но г. Бодуэн на Глеба Успенского «ноль внимания»! Никакого «перекабыльства» в словаре его нет.
У Чехова, я помню, читал в «Свирели»:
«Прежние баре наполовину генералы были, а нынешние – сплошной мездрюшка».
Где это слово у г. Бодуэна? Или это великолепное слово из «Мужиков»:
– Недобытчик! (Мужик, который живет на счет семьи, не зарабатывая).
Какое дело г. Бодуэну до Чехова! У Достоевского есть слова «раскапризиться», «самоотчетность», – как смел г. Бодуэн отвергнуть самого Достоевского!
«Я вообще читаю очень мало»,– признается о себе г. Бодуэн, и зовет самого себя «невежей»[73], но от этого читателю не легче!
Вот у Толстого слова:
– Распустеха.
– Ушлепанный.
– Сверхсильный[74].
Но, заметив Сергея Городецкого, г. Бодуэн почти не заметил Толстого. И тот иностранец, который прочтя в «Воскресении» слово: «дурашные деньги», заглянет в словарь к Бодуэну за справкой, узнает, что это деньги – «смешные»!
– Земля все иляк! – говорит кто-то у Писемского.
– У, кулугурка! – говорит своей жене Игнат Гордеев.
– Без облыни (без обмана), – говорится у Короленка.
Всем этим г. Бодуэн пренебрег и оставил себе одного лишь Сергея Городецкого.
Недавно у Печерского-Мельникова меня поразили слова: «изящный страдалец».
«Послание изящного страдальца преосвященного Аввакума» (т. VII, с. 19).
Что значит «изящный страдалец»? Нет объяснения у г. Бодуэна? Впрочем, г. Бодуэну не до того. Списывая из сомнительных источников разные «уривы» и «ленды», он, например, пропустил такие слова:
Первогильдейный.
Протокольность.
Растерянность.
Голодушный.
Перебултыхнуть.
Захребетничество.
Ритуал. Ритуальный.
Просто не верится, что до таких пределов
