Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах - Натан Альтерман
Наши стражники поймали ее. Дьявол даже не сопротивлялся. Иначе и быть не могло. Стоит чистым дотронуться до нечистого, как он немедленно теряет всю дьявольскую силу свою. И вот наш приговор о дьяволе в образе иудейки: привязать ее длинные волосы к хвосту дикого коня. Пусть он несется по нашим улицам и тянет за собой девицу, посмевшую нарушить наш святой закон. Пусть кровь иудейки омоет камни, оскверненные ее ногами!»
Раздался неистовый вопль одобрения. Когда публика успокоилась, спросили девушку, какое будет ее последнее желание.
— Прошу несколько булавок, — ответила она.
— Она повредилась умом от страха, — сказал магистр.
— Нет! — спокойно ответила девушка. — Именно это мое последнее желание. Булавки!
Ее просьба была удовлетворена.
— Теперь привяжите ее, — распорядился магистр.
Стражники приволокли девушку и привязали ее черные длинные косы к хвосту дикого коня.
— Дайте дорогу! — крикнул магистр.
Поднялся страшный шум. Все ринулись к лошади: кто с кнутом, кто с нагайкой, а кто просто с платком.
Лица горели, глаза блестели. Никто в шуме не заметил, как осужденная приколола край платья к своим ногам, глубоко воткнув в них булавки. Девушка позаботилась, чтобы тело ее не заголилось, когда ее будут волочить по улицам города.
Только душа-странница это заметила.
— Дорогу лошади! — распорядился магистр.
Ландскнехты отпустили коня. Он сорвался с места. Свист нагаек, кнутов и платков напугал его. Испуганный конь обогнул рынок и понесся по улицам и переулкам…
Душа-странница успела вытащить окровавленную булавку из ноги девушки и полетела к небу.
— Еще один! — напомнил ей ангел.
4
Третий дар
Снова ближе к земле спускается душа. Только еще один дар достать бы ей.
Проносятся годы, и снова скорбит душа. Мир, кажется ей, сделался еще меньше, и люди совсем измельчали, как и их дела, добрые и злые.
Подумала душа: «Если Бог, да будет благословенно имя Его, остановил бы движение мира и судил бы его сразу целиком и полностью, что получилось бы? У весов Всевышнего появился бы ангел-заступник с белоснежным мешком в руках и ангел-обвинитель с грязным. Из них на чаши весов посыпались бы одни мелочи. Стрелка неподвижно застыла бы посредине. Ничтожно малые „дела“, одни пылинки-былинки. Какой тут вес и перевес! Как поступил бы Бог в таком случае? Какое решение Он принял бы? Вернулся бы к хаосу и к тьме над бездной[89]? Или сказал бы миру: лети, лети, впредь пребывай между геенной и раем, любовью и ненавистью, слезой умиления и дымящейся кровью, между колыбелями и гробами…»
Но душе было суждено освободиться от этих грустных раздумий. Звуки барабана отвлекли ее. Где она?
Душа-странница не узнает ни времени, ни места. Но она видит площадь у тюрьмы. Солнечные лучи цепляются за железные прутья маленьких окон. Они скользят и по ружьям, что солдаты прислонили к стенам тюрьмы. С нагайками в руках солдаты построились в две шеренги друг против друга. Будут гнать «сквозь строй».
Кого?
Какого-то человека в рваной рубахе на тощем теле и с ермолкой на полуобритой голове.
За что?
Кто знает? Давным-давно это было. Не за воровство ли, не за убийство ли? Скорее всего, навет[90]…
Солдаты смеются; зачем их так много, осужденный не выдержит, на полпути помрет.
Но вот человек пошел между шеренгами. Его бьют, а он не падает.
Солдаты злобствуют. Как, он еще жив! Он еще двигается!
Нагайки свистят, удары становятся все сильнее и сильнее. Тело человека корчится в муках и сочится кровью.
— У-га, у-га! — кричат солдаты.
Одному из них удалось сбить ермолку с головы несчастного…
Секунда колебания, и человек твердо решил поднять ермолку, чтобы прикрыть голову. Он нагнулся, надел ее и продолжал идти между шеренгами солдат. Наконец не устоял и упал… Душа-странница тут же подхватила ермолку и полетела к небу.
Третий дар ее был также принят.
Праведники постарались: врата рая раскрылись перед странствовавшей душой.
Автор книги «Урим ве-тумим» сказал:
— Дары замечательные, красивые, но бесполезные.
