Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах - Натан Альтерман
Проходят месяцы и годы. Отчаялась душа. Города в погосты превратились, кладбища перерыты, в поля превращены, леса изрублены, камни в песок перемолоты, реки поменяли свои русла, тысячи звезд с неба упали, миллионы душ ввысь унеслись. А Господь не вспомнил о скорбящей душе, и сама она ничего прекрасного не нашла.
Думает душа: «Беден мир, и все люди — нищие духом, дела их ничтожны. Где сыщешь возвышенное? Суждено мне вечно скитаться!»
Так в раздумьях блуждает душа. И вдруг красное пламя бьет ей прямо в глаза. Посреди черной, тяжелой ночи — красные языки пламени. Откуда такой огонь? Из окна…
Бандиты в масках напали на дом еврея. Один держит в руках лучину, другой — острый нож и говорит: «Стоит тебе, человек, хоть одно движение сделать, как нож пройдет сквозь твое тело». Остальные бандиты рыщут по комодам и все ценное кладут в карманы и мешки.
Еврей неподвижно стоит у ножа и безучастно смотрит, как грабят его добро. Все застыло в нем: даже волос в серебристо-белой его бороде не шевельнется. «Благословенно имя Господа, — думает еврей. — Наг я вышел из матери моей, нагим и возвращусь. Бог дал, Бог и взял»[87], — шепчут его уста.
Бандиты открывают шкаф за шкафом и забирают драгоценные наряды, каменья. Еврей молчит.
Но вот бандиты нашли мешочек…
— Не сметь трогать! — крикнул еврей.
То были его последние слова. Нож сделал свое. Кровь из сердца обагрила мешочек.
Бандиты схватили его, полагая, что в нем хранятся самые драгоценные вещи. Они ошиблись и зря пролили кровь. В нем не оказалось ни серебра, ни золота, ничего стоящего, лишь немножко земли.
Это была «святая» земля, которую набожный еврей загодя купил, так как, когда наступит его час, она понадобится для совершения похоронного обряда…[88]
Схватила душа пропитанный кровью комок земли и с ним предстала пред вратами неба…
И дар ее был принят.
3
Второй дар
— Помни, — сказал ангел душе, выпроводив ее в путь и закрыв врата неба, — еще два дара.
— Бог поможет, — ответила душа и весело понеслась вниз.
Но радость со временем исчезла. Мчится время, а душа ничего возвышенного не видит и не находит.
И вновь ее одолевают грустные мысли: «Как живой поток, — думает она, — излился мир по воле Бога. Течет и течет этот поток. Но чем дольше он течет, тем больше песка и пыли он вбирает в себя. Мир становится нечистым, почти грязным. А потому все меньше и меньше даров для неба можно найти в земной жизни. Люди измельчали, их благодеяния и прегрешения ничтожно малы, пылинки. Не узреть их глазом!»
«Повелел бы Бог, — думает душа, — взвесить все добрые и нечестивые дела вселенной, стрелка весов тоже не колебалась бы, стояла бы на одном месте… И вселенную принудили бы скитаться между светлым небом и мрачной геенной. А ангел-покровитель вечно боролся бы с ангелом-обвинителем, как вечно борется свет с тьмой, тепло с холодом, жизнь со смертью.
Вселенная колышется, но она не в состоянии ни подняться, ни спуститься. Поэтому всегда будут свадьбы и разводы, рождения и похороны, любовь и ненависть. Всегда, всегда…»
Вдруг раздался звук рогов и труб… Душа видит немецкий город (средневековый, разумеется). Покривившиеся стены сжимаются кольцом вокруг ратуши. На площади толпится народ в цветастых костюмах. Много голов смотрит из окон, многие сидят на балконах или лежат на крышах домов.
У ратуши стоит стол, покрытый зеленой скатертью с золотой бахромой. За столом — члены магистрата в бархатных костюмах с застежками, в собольих шапках с белыми перьями и бриллиантовыми запонками. В самом центре сидит сам магистр. На голове у него покачивается искусно сработанный бронзовый орел.
В стороне стоит еврейская девушка, неподалеку от нее десять ландскнехтов в натянутых поводьях держат дикого коня. Магистр поднимается со своего места, берет в руки бумагу и читает приговор: «Эта девица-еврейка совершила тяжкое преступление, которого даже милосердный Господь никогда не простит ей. Она украдкой вышла из гетто в дни святого праздника нашего и расхаживала по нашим чистым улицам. Своими бесстыжими глазами она оскверняла наше священное шествие, наши святые иконы, что мы с молитвою и под барабанный бой несли по городу. Проклятые уши ее вобрали пение наших в белое одетых детей и звук святых бубнов.
Кто знает, не дьявол ли эта девица? Чего хотел этот дьявол в образе красивой иудейки? Нельзя отказать ей в красоте. О, на это дьявол мастер! Посмотрите, — обратился магистр к народу, — на дерзкий взгляд, на невинно опущенные ресницы. Взгляните на это бледное лицо, которое стало еще бледнее за время пребывания в тюрьме. Посмотрите на ее длинные тонкие пальцы, сквозь которые просвечивает солнце. Дьявол задумал развратить святые души. Это ему удалось. Один из рыцарей не устоял
