Григорий Прутцков - История зарубежной журналистики (1945—2008)
Институты ЕС не могут вылечить социальные и экономические болезни своих государств-членов. Они могут помочь в лучшем случае Польше, Венгрии и Чехии, всем новым членам ЕС разобраться в тысяче предписаний, которые были преждевременно навязаны им в качестве acquis communitaire. Но ЕС не может оказывать им финансовую помощь, даже приблизительно равную той, которую он оказывал ранее ирландцам, испанцам или грекам, или участвовать в подъеме их благосостояния в той мере, в которой западные немцы вносят вклад в благосостояние восточных. Скорее, правительства и парламенты всех европейских стран и их общественное мнение сами должны осознать свои болезни и недостатки и сделать необходимые выводы.
То же самое касается и Германии. Неважно, кто придет к власти осенью этого года[46], он или она должны знать: «Агенда—2010» Шредера[47] хоть и появилась поздно, была все равно правильна. Однако и она ни в коей мере не была достаточной. Речь о «новом толчке» Германии, произнесенная президентом Романом Херцогом в 1997 году и содержащая многочисленные и далеко ведущие предложения по терапии страны, все еще остается правильной. Однако мы не должны упускать из внимания застой восточногерманского процесса реформирования, проявляющийся экономически и психологически, поскольку именно он — самый важный из всех немецких факторов болезни. Кто бы ни был у власти, ему понадобится мужество, чтобы признать истину со всеми вытекающими отсюда последствиями, и необходимость этого не отличает нас от всех наших соседей по ЕС.
Невозможность прояснения полномочий и распределения голосов в рамках ЕС сравнима с провалом Европейского оборонного сообщества в 1954 году; тогда это привело к замешательству и отчаянию, однако не прекратило дальнейшее развитие европейской интеграции. Провал Конституции ЕС — перелом костей, а не полный паралич. Однако это не препятствует ни одной из стран-членов решать свои проблемы и лечить свои болезни.
Достижение, равного которому не было в истории
Хотя в обозримом будущем не предвидится европейской эйфории, это все же не повод для пессимизма. Его место займет реализм. Европа ни в коем случае не подошла к своему концу. Ведь у сегодняшних европейцев те же самые гены, что и у прошлых поколений. Эти наследственные черты позволили европейцам вынести огромные жертвы двух мировых войн и национал-социалистской, фашистской и коммунистической диктатур, а также заново восстановить свои общественные структуры — с большой затратой сил, однако без гражданских и иных войн. Ни один из живущих ныне европейцев не был когда-либо свободнее, чем сейчас, ни один не жил когда-либо в большем благосостоянии — громадное достижение! Добровольное и без насилия со стороны произошедшее объединение в единый союз пятисот миллионов европейцев, разделенных на 25 наций с 20 языками, образовавшимися в течение столетий и тысячелетий, остается единичным примером в мировой истории. В этом ничего не изменит и провал голосования по Конституции ЕС.
Возможны и различные другие пути развития ЕС. Вполне возможно, что останется незавершенным уже начатый процесс дополнительного расширения ЕС. Возможно и сужение ЕС до зоны свободной торговли с общими институтами; англичане были бы вполне этим довольны. Возможно, что Европарламент и без конституции добьется принятия, по крайней мере, насущно необходимого проведения через парламент всех брюссельских решений. Однако возможно также, что через несколько лет посредством слаженного взаимодействия нескольких правительств и государств образуется внутреннее ядро Европы.
Мы, немцы, живущие бок о бок с девятью непосредственными соседями в центре Европы, обладая самым многочисленным населением и самым мощным народным хозяйством, должны осознавать: у нас нет никаких стратегических задач мирового масштаба в других частях планеты; самой важной нашей задачей было и остается поддержание тесных мирных связей со всеми нашими соседями. И через сто лет они останутся нашими соседями, а Франция и Польша — важнейшие из них еще со времен европейского средневековья. Мы, немцы, в этом становящемся все более перенаселенным мире еще сильнее, чем все остальные наши соседи, заинтересованы в Европейском союзе.
Поскольку народы Европы имеют за собой более чем тысячелетнюю историю национального развития, образование союза не может быть завершено за несколько десятилетий лишь только министрами и дипломатами. ЕС нуждается в согласии и воле своих граждан. На опыте растущего бессилия отдельно действующих небольших и средних государств, который еще предстоит испытать, граждане будут постепенно приобретать понимание необходимости единого союза. Для этого нужны время и выдержка. Жан Моне, Роберт Шуман, Жискар д’Эстен, Жак Делор, многие из прежних государственных деятелей знали: только шаг за шагом мы можем преодолеть укорененный в истории эгоцентричный национализм европейцев. Сегодняшние государственные мужи и слишком рьяные брюссельские комиссары должны равняться на эти примеры!
Перевод доктора Анны Розэ
Морис Лесан[48]
Большой развод
«Наш разговор закончен!» — кричали манифестанты, шествуя по улицам города.
Мы не сомневаемся в том, что этот крик, вырывающийся из груди, больше, чем просто какой-то рекламный слоган, — это популярная формулировка того большого развода, который произошел между улицей и властью.
Это развод, который всегда провозглашали анархисты, разоблачая непорочность власти, эта пропасть, которая разделяет народ и правительство, это развод, осознание которого до сих пор было неясным, осознание, которое утверждается и уточняется день ото дня.
Наконец-то стало понятно, что проблемы не решаются путем разговоров, что не надо бежать при звуке популярных требований и национальных гимнов, что гнев людей не успокаивается одним изменением «этикеток».
Де Голль ничего не понял — от этого его предохраняет его тщеславие — он продолжает говорить с французами так, как будто его поддерживает Объединение в поддержку Республики.
Он отдает себе отчет в том, что авторитет режима, полного высокомерия, самодовольства, презрения к «кепи», стал более чем относительным (последние события полностью доказали это).
Сегодня Де Голль снизошел до того, чтобы услышать требования представителей профсоюзов, но слышит он их только тогда, когда сам посчитает нужным.
Подвергнутые издевательствам, обманутые правительством, теперь они видят, что их требования отодвинуты на задний план.
Они переместили борьбу из «зеленого сукна» на улицу, из парламента — в оккупированные заводы и начали бунтовать. Движение приняло серьезный оборот, и оно будет действительно очень трудным для всех старых лис.
В действительности нужно, чтобы эта элита была очень глупой и очень невежественной для того, чтобы завести ее в тупик. Она бы размышляла о приключениях Карла Десятого, автора таких же постановлений и уступающего только силой. Так же глупый, как Де Голль, он верил, что спас свой режим усилением власти.
Но это было слишком трудно.
Народ требовал его отставки без права на возвращение.
В нынешней ситуации правительство совершило бы большую ошибку, если бы поверило, что ему удалось заслужить уважение профсоюзных организаций, что это народ отказывается уважать государство.
Потому что когда будет заключено соглашение между профсоюзными конфедерациями и приверженцами режима, оно будет принято и студентами Сорбонны, и рабочими, оккупирующими заводы, и крестьянами, принимающими участие в демонстрациях перед префектурами.
Те и другие, может быть, откажутся подписывать это соглашение, от составления которого они были тщательно отодвинуты. Их называют неконтролируемыми. Они принимают власть и порядки кого угодно, они чересчур подвержены влиянию. И именно такое движение, встряхнувшее всю страну, очень типично для революции.
Он не намеревается предоставлять одним то, в чем он отказывает другим, разрушать Карла Десятого, чтобы унаследовать Луи Филиппа. Требования должны быть в определенных рамках, которых хотят еще больше ограничить некоторые. Но тогда анархия будет протестовать, мещанин придет в ужас! Никакого возобновления работы, парализованная экономика, страна без коммуникаций, без транспорта и — вскоре — без продовольствия.
Нет!
Анархия как беспорядок или, вы слышите, это буржуазная, капиталистическая и государственная система. Именно она ответственна за бедность, именно она ответственна за эту искусственную преступную экономику, экономику, которая продает чудодейственный порошок, за «Франс-диманш», когда она не изготовляет машины смерти.
Вы хотите восстановить порядок, говорите вы?
Какой порядок?
Миллиардеров, старые трудящиеся, которых мы находим повешенными в их кабинетах, молодые, которым с детства внушается великолепие и мудрость системы, рабочие, которые сокращают покупательную способность, капитализм, который надувает своих покупателей, политики, которые хотят все решить за всех, и полицейские, которые наказывают тех, кто не соглашается с этим. Власти, которая забирает миллионы, чтобы отдать их помпе международных рэкетиров... Это тот порядок, по которому вы так ностальгируете? Мы — нет.
