Маруся Климова - Растоптанные цветы зла. Моя теория литературы

Как стороннице точных методов в гуманитарных науках, мне было бы даже интересно подсчитать, сколько нападок должно быть совершено на какого-нибудь автора или же произведение, чтобы те наконец приблизились к совершенству, очистившись от всего лишнего. Наверняка должна существовать какая-то точная цифра. А в эпоху интернета, мне кажется, подобное исследование и вовсе не должно составить большого труда, так как в сети все суждения и оценки вообще можно без особых проблем систематизировать. Тем не менее пока приходится полагаться исключительно на собственную интуицию.

Так вот, по моим наблюдениям, на данный момент абсолютно полного совершенства достиг, например, Петросян, в то время как его коллеге по писательскому цеху Гришковцу еще надо работать и работать. Нет, не так! Точнее было бы сказать: петросян уже достиг совершенства, а над гришковцом еще надо работать и работать. Эти имена, вероятно, правильнее было бы писать с маленькой буквы, поскольку в данном случае речь идет не столько о творцах, сколько об объектах творчества масс. Впрочем, во избежание разночтений можно придерживаться и традиционного написания.

В один ряд с Петросяном я бы сейчас, пожалуй, поставила разве что Гегеля, Маркса, Леонардо де Винчи, Гомера и, возможно, еще Канта. А вот насчет Хайдеггера, Деррида, Фуко, Лакана, Эко, Генри Миллера и, тем более, Жижека (надеюсь, я все правильно написала) у меня есть сильные сомнения. Большинству из них до Петросяна еще, как до Луны пешком.

Не раз приходилось слышать, как актеры и представители других публичных профессий говорят, что во время своих выступлений они выбирают какого-нибудь одного из сидящих в зале и потом уже стараются обращаться только к нему. Это, якобы, помогает им сосредоточиться. Не знаю, субъективно, может быть, и так. Но объективно театр, как и классическая музыка например, держатся исключительно на коллективной солидарности зрителей, которым в подавляющем большинстве случаев просто неудобно друг перед другом слишком громко зевать и кашлять, иначе бы эти виды искусства давно уже прекратили свое существование. Поэтому, если стоящий на сцене человек и обращается мысленно к кому-то одному, то это все равно не более чем иллюзия, ибо в действительности он находится перед достаточно многочисленной группой людей.

Кроме того, это только кажется, что толпа состоит из отдельных личностей. Реально каждый индивидуум где-то процентов на восемьдесят является частью толпы, даже если находится вдали от людей. Что приблизительно соответствует процентному содержанию в человеческом организме воды – это простое мнемоническое правило позволяет мне всегда об этом помнить. Поэтому – с кем бы вы ни общались – лучше не отвлекаться на мелочи и обращаться исключительно к толпе. Тогда, возможно, вас услышат.

Я, даже разговаривая со своими знакомыми и родственниками, иногда мысленно представляю себя Лениным на балконе или же Геббельсом на ступеньках Рейхстага. А Сталин, обращаясь к массам, умел еще и очень выразительно молчать. Его пример тоже может быть полезен.

Все это, правда, совершенно не подходит для письма. Письмо, обращенное кем-либо не то что к толпе, а просто к любому другому субъекту, кроме самого себя, сразу же перестает быть таковым и превращается в разговор. В эпоху интернета, кстати, стало окончательно ясно, что наблюдавшиеся на протяжении последних нескольких веков попытки оживить литературный язык, приблизив его к устной речи, к настоящему моменту утратили всякий смысл. Отныне, общаясь во всевозможных блогах и форумах, массы сами добиваются более-менее полной идентичности подобного рода, даже не ставя перед собой каких– либо дополнительных эстетических сверхзадач. Просто большинству людей очень хочется говорить друг с другом, в том числе и на расстоянии, то есть при помощи письменных знаков, поэтому традиционные формы слов их не устраивают и они их постоянно коверкают и видоизменяют, добиваясь эффекта максимальной достоверности и искренности. Таким образом, у человека возникает ощущение, будто его кто-то понимает, и эта мысль его утешает и поддерживает в минуты усталости от однообразного труда или внезапно нахлынувшей депрессии после тяжелого похмелья.

Исходя из того, что в наши дни письменная речь где-то процентов на восемьдесят – я предпочитаю придерживаться уже обозначенных тут мной пропорций – стала абсолютно тождественна устной, сегодня не составляет большого труда предсказать и перспективы дальнейшего развития литературного языка. Я думаю, что этот язык будет становиться все более правильным, сухим, витиеватым, герметичным и поэтому глубоко чуждым и непонятным большинству людей. Как индивидууму, обращающемуся исключительно к самому себе, писателю совершенно не обязательно, чтобы в его книгах присутствовали какие-то чрезмерно живые и доверительные интонации, ибо он и так все о себе знает и не нуждается в дополнительных подтверждениях подлинности написанного им самим. Наоборот, используемый им язык должен быть таким, чтобы его никто не смог заподозрить в чрезмерной искренности и прочих банальных чувствах, способных свидетельствовать о том, что автор разделяет со своими читателями иллюзию взаимопонимания, то есть, по сути, ничем от них не отличается. Главной целью литературы всегда было возвышение одного человека над толпой. И язык является важным средством для ее достижения, которым никогда не стоит пренебрегать.

Стиль – давно уже не человек, а профессия. Это и составляет главную проблему современных писателей, для которых наличие своего индивидуального стиля всегда было чуть ли не главным условием их профпригодности.

Некоторые говорят: «Все люди одинаковы», – и подразумевают при этом, что все вокруг ужасно завистливы, думают только о бабках, выслуживаются перед начальством, стараются всячески нагадить ближним и т. д. и т. п. Другие, наоборот, считают, что все люди разные: одни бывают скромными, другие – гордыми, третьи очень щедры, а вот некоторые за копейку удавятся. Но это не совсем так. Различие между людьми носит куда более тонкий, я бы сказала, стилистический характер. Каждый человек отмечен каким-то своим неповторимым безумием, задвигом или отклонением. В этом смысле люди даже чем-то похожи на птиц: есть воробьи, есть синицы, галки, чайки, голуби, но стоит только кому-нибудь бросить на землю горсть хлебных крошек, как все они в едином порыве, отринув отличия, слетаются к этому месту.

В связи с наступившим годом заплатила все членские взносы и с ужасом обнаружила, что общая сумма приблизилась к трем тысячам. Это ж надо! И главное, за что? За удовольствие раз в год видеть эти рожи? Ну, разве что Союз кинематографистов позволяет мне бесплатно ходить в кино, а так… Нет, собрания «творческих союзов» я, естественно, не посещаю, но взносы-то все равно надо кому-то отдавать. А для этого необходимо куда-то идти, подниматься по лестницам, то есть совершать множество лишних движений, которые, ко всему прочему, далеко не всегда оказываются полезными для здоровья, особенно психического.

Самая гнетущая атмосфера царит почему-то в Доме журналистов – не знаю даже, чем это объяснить, видимо, специфика профессии накладывает отпечаток. В принципе я не верю в воздействие потусторонних сил, включая и так называемую эманацию стен, но там на стенах висит достаточное количество фотографий и портретов, чтобы и такого коллекционера триллеров и серийных убийц, как я, повергнуть в глубокую депрессию.

На втором месте – писатели. Дом писателей, как известно, давно сгорел, поэтому никаких портретов в местах своей временной дислокации члены правления, видимо, просто не успели развесить, однако не так давно мне все-таки довелось побывать на собрании: зашла за справочником и новым удостоверением. Вот это настоящий паноптикум, словами не передать! Один похожий на огромный шар жутик сколотил группу сторонников и выдвинул себя на должность председателя Союза. Из его речи я поняла, что он бывший военный, побывал в Афганистане и консультировал режиссера «Девятой роты», однако тот внял далеко не всем его советам, иначе бы зрители увидели еще более впечатляющее и правдивое кино. Но это все детали. Самое главное, что, избрав для себя столь тернистый путь общественного деятеля, он зачем-то стал членом партии «Яблоко» и «Мемориала», то есть даже не догадался вступить в «Единую Россию». К сожалению, я так и не дождалась итогов голосования, но, если присутствовавшие там все же выбрали именно его, то, боюсь, уже в следующем году мне придется платить чуть более скромную сумму взносов, поскольку одним творческим союзом в нашем городе, скорее всего, станет меньше. Ну, и ладно. Во всем есть свои положительные моменты. Придя домой, я даже из любопытства заглянула в интернет. Оказалось, что этот хроник, прежде чем посвятить себя литературе, действительно служил замполитом в Афганистане, где «был контужен и получил два тепловых удара» – именно так сказано в его автобиографии. И если это правда, тогда все понятно: этот факт многое объясняет. Хорошо, кстати, что я сразу навела справки, поскольку к настоящему моменту его фамилия окончательно вылетела у меня из головы и мне почему-то никак не удается ее вспомнить.