А Макаров - К истокам Тихого Дона
«Ветка сирени»
Шолохов неоднократно стремится подчеркнуть враждебное отношение повстанцев и особенно Григория Мелехова, главного героя повествования, к генералам и «кадетам», то есть фактически к своим освободителям, пришедшим в составе Донской армии. Все эти попытки выглядят клеветой на казаков, когда мы сравниваем шолоховские строки, например, с воспоминаниями Кудинова о незабываемой минуте соединения повстанцев с прорвавшейся ударной группой Донской армии:
«В то время, когда неведомые пушки [группы Секретева под ст. Казанской] громили красные ряды, из главного штаба армии восставших была передана весть по всем дивизиям о соединении с конницей генерала Секретева. Передать впечатление той радости, которая охватила армию восставших, я не берусь. Я... помню только одно, что в штабе звон телефона не прекращался; трубка мною из рук не выпускалась; все вызывали командующего, и на вопрос: «Говорит командующий, что угодно?», но вместо какого-либо ответа слышалось бесконечное «ура» множества голосов...
Генерал Секретев в стан. Вешенской был встречен почетным караулом из седых стариков...
При вступлении частей армии восставших в Усть-Медведицкую, все и все смеялось и плакало от радости».[68]
Первые достоверные сведения о восставших Войсковому кругу в Новочеркасск были доставлены летчиками, летавшими в район восстания. Поручик Веселовский, одним из первых попавший в Вешенскую, докладывал Войсковому кругу 8 [21] мая 1919 года:
«— С чувством тревоги опускались мы недалеко от станицы (Вешенской). Но вскоре тревога рассеялась. Нас окружили женщины и дети, поднявшие ужасный рев, рассказывая о всех ужасах и насилиях «Коммунии». Но в этих слезах искрилась счастливая надежда на нашу помощь. Трудно передать картину встречи.
Торжественный колокольный звон, радостный и бодрящий, впервые огласил мертвые до того улицы станицы. Весь путь нашего следования был усыпан цветами. Кругом раздавались здравицы Войсковому Кругу, отцу-Атаману и Войску. Был отслужен благодарственный молебен...
Больные и раненые просили передать, что восстали они сами без офицеров и благодарили за присланный табак...»
Летчик оглашает далее приветственные телеграммы из станиц Казанской и Мигулинской, в которых называют их весенними ласточками, принесшими с собой надежду на жизнь...
«Был бы табак, — говорят казаки, — а снаряды и оружие добудем».
«Теперь же разрешите передать вам (обращается к председателю Круга) цветы, присланные вам вешенцами». Летчик, при гробовом молчании, развертывает газетную бумагу и вынимает несколько увядших веток сирени — эмблему надежды. Буря аплодисментов огласила залу. Многие смущенно, виновато улыбаясь, подносили платки к глазам. Многие плакали навзрыд.
С видимым волнением и слезами на глазах В.А.Харламов (председатель Круга) бережно принимает цветы...»[69]
Какие же черствость и равнодушие к казачеству должен был нести в себе Шолохов, чтобы одно из самых ярких, радостных событий в судьбе казаков — братскую помощь Донской армии и ее соединение с повстанцами — так показать в «Тихом Доне»: с самогонкой, фанаберией генералов, дикой пьянкой. Ни одного теплого слова не нашел Шолохов для освободителей.
И насколько противоположны эти лживые, фальсифицированные эпизоды общему духу «Тихого Дона» с его вниманием к мельчайшим деталям казачьей жизни и точным воспроизведением ее колорита! Насколько несовместимы они по внутреннему пафосу, душевным переживаниям, например, с чувствами бурной радости и счастья освобождения, которые читатель встречает у полюбившихся героев буквально на соседних страницах:
«— Натальюшка! Родимая моя! Наши едут!.. — плача навзрыд, причитала выскочившая из кухни Ильинична...
[Пантелей Прокофьевич], спеша и прихрамывая, вошел на родное подворье — побледнел, упал на колени, широко перекрестился и, поклонившись на восток, долго не поднимал от горячей выжженной земли свою седую голову».
(VII, 4, 519)VI. Проблема «соавтора» в романе «Тихий Дон»
Наше текстологическое исследование подошло к определенному логическому рубежу. Хотя возможности дальнейшего изучения текста далеко не исчерпаны и привлечение специалистов филологов, лингвистов, этнографов, психологов безусловно может еще больше углубить наши представления о нем. Для решения поставленных вопросов материала накоплено достаточно.
Выявленные особенности «Тихого Дона» коренным образом меняют ситуацию вокруг проблемы авторства: собран и систематизирован значительный объем сведений о тексте романа, таких важных характеристиках, как органичность и цельность повествования, историческая достоверность и хронология описываемых событий и т.д. Дискуссия по проблеме авторства, в которой звучало до последнего времени много априорных и порой спекулятивных суждений, получает солидное основание. При этом все полученные результаты наглядны и доступны восприятию и проверке любым непредвзятым читателем или исследователем.
Первым важным выводом стало обнаружение и выделение двух принципиально отличающихся друг от друга слоев романа.
Разнородность текста. «Вставные» фрагменты
Расслоение, «раздвоение» «Тихого Дона» мы обнаружили уже в случаях грубых нарушений достоверности описываемых событий. В таких эпизодах, как «петлюровцы под Старобельском», «ст. Ольгинская» или «пароход из Марселя», читатель сталкивается не просто с ошибкой автора в том или ином вопросе.Отклонение от достоверности, противоречивость эпизодов остальному тексту, несовместимость с ним столь значительны, что при чтении возникает стойкое ощущение раздвоения: рядом с привычным, широкоизвестным на сегодняшний день образом вдруг возникает другая фигура с иными чертами. Особенно четко это выступает в эпизоде с «последней турецкой войной».
Сами по себе эти разрозненные «ошибки», конечно, не могут рассматриваться как прямое доказательство гипотезы «двух авторов». Но именно здесь начинает проявляться расслоение опубликованного Шолоховым текста «Тихого Дона» на две принципиально разные части.
Эпизод с «генералом Фицхелауровым» подвел к изучению большого количества фрагментов, написанных на основе заимствования из книг других авторов и составляющих внутренне единый и обособленный от основного слой текста. Общий объем этих фрагментов в сравнении со всем «Тихим Доном» невелик, но их роль в композиции и структуре частей романа, где заимствования встречаются, следует признать весьма значительной.
Так, заимствования встречаются:
во второй половине 4-й части — в 4 главах из 10;
в пятой — в 11 главах из 32;
в шестой (до начала восстания) — в 4 главах из 14;
в седьмой — в 4 главах из 29.
Зачастую именно эти фрагменты служат соединительной тканью текста основного повествования, частично восполняя разрывы во времени и в развитии действия.
Типологическое единство этим весьма разнородным по происхождению и содержанию отрывкам придают несколько общих характеристик:
— их генезис: прямое заимствование из ряда опубликованных в стране и за ее пределами книг или переложение их содержания;
— иллюстративность большинства эпизодов, отсутствие в них основных персонажей, слабая связь содержания с остальным текстом;
— наличие серьезных ошибок, нарушение единства и цельности изложения именно там, где заимствования соединяются с основным текстом,
— «раздвоение», когда одно и то же событие, дата, название, понятие по-разному отображается и вводится в различных частях текста, заимствованной и основной,
— общий принцип датировки событий в заимствованных эпизодах — слепое копирование хронологии источника;
— два принципиально различных, несовпадающих хронологических ряда, возникающих при описании событий, один из которых соответствует заимствованному тексту, а другой — основному;
— выраженная общая тенденциозность при обработке вставляемых фрагментов в соответствии со стандартами советской пропаганды 20-х годов, которая вступает в явное противоречие с духом и внутренним пафосом основного текста.
Использование исторической мемуарной литературы в художественных произведениях общепринято. Можно назвать множество примеров от «Войны и мира» Льва Толстого до «Красного колеса» Александра Солженицына. Однако «Тихий Дон» — особый случай. Он выделяется уже тем, что распределение заимствований крайне неравномерно. Появляясь лишь с середины четвертой части, они исчезают в конце седьмой. На предшествующих первым заимствованиям страницах рассказывается о событиях не менее масштабных и значительных, но ни одного случая прямого заимствования здесь обнаружить не удалось. Если автором и использованы какие-то источники, то характер их введения в повествование иной: они полностью «переплавлены» и растворены в ткани романа, «пропущены» через главных героев.
