Майя Тугушева - Под знаком четырёх
а образ убедителен. Даже имя героя или героини должно соответствовать идее образа, как соответствует имя Мойра так звали древнегреческих богинь, отмерявших человеку срок жизни, — безжалостной преступнице из романа «Почему они не спросили у Эванс?» (1934). Стремление Кристи найти подходящее имя — не надуманная потребность. Достаточно вспомнить, как обстоятельно выбирал Пушкин имя своей любимейшей героине; мы не можем, неспособны представить также, чтобы Лизу Калитину звали бы, например, Марфой, и столь же предопределенными логикой романных обстоятельств «Отцы и дети» кажутся почти пророческие имена Аркадий («счастливый») и Евгений («жизненный»). Между прочим, последнее имя вообще, очевидно, было любимо писателями XIX века и употреблялось ими, чтобы выразить таким образом психологическое качество персонажа. Так оно у Пушкина, так у Тургенева. И у Бальзака тоже. Эжен де Растиньяк, Эжени Гранде, имя которой Достоевский, переводя роман, не пожелал оставить во французском звучании, что тоже симптоматично. Он дал его в русском варианте, звучащем значительнее, весомее и печальнее, — Евгения Гранде.
И как многозначительны — уже по принципу иронического контраста — другие имена у Кристи: и Шеппард в «Убийстве Роджера Экройда», и в романе «Карман, полный ржи» имена главных героев: Персивэйл, Ланселот, Элейн, детей мистера Фортескью, имена безупречных, благородных, прекрасных собой рыцарей Круглого стола и красавицы-принцессы Элейны! Как же изменились эти герои в романе Кристи, как переосмыслены священные эти имена! «Принцесса» Элейн почти радуется насильственной смерти отца, потому что теперь получит свои деньги, и она спешит открыть тайные объятия «блудному» жениху. А вот прижимистый скупец Персивэйл (былой Парсифаль), не смеющий защитить жену от издевательств отца, грубияна и деспота, иначе и наследства можно лишиться. Такие современные рыцари — бесчестные меченосцы наживы, и прекрасный Ланселот хуже всех. Он дьявольски зол и вероломен, но его дьяволиада имеет самое низменное объяснение: деньги и власть любым способом. Цель оправдывает средства.
Ланселота Фортескью, перевертыша, оборотня, принявшего облик прекрасного рыцаря, разоблачила «старая кошка» — так непочтительно зовут старых дев современные молодые ланселоты — мисс Марпл, воплощение стабильности, традиций и самой Справедливости, Справедливости карающей, но беспристрастной. В отличие от судьи Уоргрейва из романа «Десять негритят» (1939), она к тому же воплощение здравого смысла, неподвластного субъективным симпатиям и антипатиям. И то, что сам судья может быть изощренно жестоким убийцей; и то, что вершительницей Высшего Суда случается быть старой, хрупкой, одинокой мисс Марпл, не облеченной никакими общественными званиями, говорит, в частности, и о трагедии неверия автора в неукоснительную власть и силу социальной справедливости. Трагическое мироощущение современного человека, его беззащитность во враждебном, злом мире отразились и в детективном романе Кристи, и это, возможно, одно из самых убедительных свидетельств трагичности XX века, если вспомнить то чувство прочной защищенности, которое внушает читателю шерлокиана. Это — опасный, опасный, опасный мир, — твердит нам Кристи, — и в этом повинны сами люди. Вот почему на несколько апокалиптическое замечание мистера Венейбла о дьявольской силе зла («Конь Блед») следует иронический ответ миссис Оливер: зло, действительно, могущественно, но не дьявол тут виноват — «…мне дьявол всегда казался таким глупцом. Конечно, в моих романах часто выступает этакий магистр зла — людям это нравится, но, право же, ему приходится все труднее и труднее… Гораздо легче, если у вас в романе действует обычный муж, который желает отделаться от жены и вступить в брак с гувернанткой. Это намного правдоподобнее!» И прав инспектор полиции Лежен; выследив преступника, на первый взгляд совершенно безвредного и даже несколько забавного фармацевта Осборна, он говорит Марку Истербруку, что «…зло не есть нечто сверхъестественное. Это нечто надчеловеческое… преступник не может быть велик, потому что он всегда меньше, чем человек».
Вот, между прочим, в чем также заключается секрет популярности Кристи — не только в том, что, как значится на суперобложке одной из посвященных ей антологий, она писатель, «доставивший больше удовольствия большему числу читателей, чем любой другой ее современник» (то же самое пишут о Сименоне). Конечно, если исходить из того, что главное назначение литературы — доставлять удовольствие, развлекать, то Кристи и Сименон могут поделить эти лавры поровну. Но у Кристи (и у Сименона) всегда содержится нравственная посылка, чего не мог отрицать даже ее противник Чандлер, в этом отношении с ней полностью солидарный: «преступник должен быть наказан». И если сыщику не удается решить эту задачу, читатель испытывает раздражение. Может быть, это слишком сильно сказано, а все-таки Чандлер прав: то, что, например, в рассказе Конан Дойла «Палец инженера» преступникам удается безнаказанно бежать, оставляет у читателя большую неудовлетворенность.
Обложка болгарского издания романа «Убийство в алфавитном порядке» 1968 г. Рядом — рецензия на роман «Занавес» в шведской газете
Кристи видела в себе и просветительницу массового читателя, который не будет обращаться к интеллектуальной прозе в поисках ответов на вечные вопросы бытия. Ведь он хочет не только чтобы его развлекли, но объяснили, подсказали, как ему жить в мире и чего ждать от окружающих его людей и от будущего. И Агата Кристи стремилась ответить на эти вечные вопросы, но, конечно, трезво оценивала пределы своих возможностей, когда дело касалось художественности и социально-психологической глубины. «Если бы я могла писать так, как Мюриэл Спарк или Грэм Грин, я бы до потолка подпрыгнула от радости», — заметила она однажды.
Но к романам Кристи читатель обращается не за глубиной анализа характеров и психологических ситуаций. В своем жанре она сумела достигнуть «потолка» потому, что могла заинтересовать и профессорскую, интеллектуальную среду например, обсуждением проблемы личной свободы и «права» убивать во имя высшей цели (которое утверждает миллионер Элистер Блант), и женского равноправия, и манипуляции сознанием человека, и возрастающей для него опасности окружающего мира, и разгула псевдознания, вакханалии суеверий. Но есть в ее романах и нечто соответствующее массовому стремлению забыть о страшной реальности за чтением о более простых, «элементарных» страхах, тем более, что читатель знает: защитники справедливости Пуаро, мисс Марпл или инспектор Лежен (Джэпп, Крэддок и т. д.) найдут убийцу, и тот обязательно понесет наказание за преступление.
Вот почему уже в 30–40-е годы Кристи, наряду с Жоржем Сименоном, — самый читаемый в массовой среде писатель на Западе и почему, наряду с Шоу и Уэллсом, она удостаивается миллионных тиражей изданий в мягкой обложке, получает почетную степень доктора литературы, становится, наряду с Дороти Сейерс и Марджери Эллингэм, королевой детектива, воцарившейся после их смерти единолично и единовластно (Пуаро даже попадает на почтовую марку), а в 1971 году становится кавалерственной дамой. Успех ей сопутствовал грандиозный, по числу тиражей и количеству публикаций она заняла третье место в англоязычном книжном мире, вслед за Шекспиром и Библией.
…Агата Кристи прожила долгую и вполне счастливую жизнь. После ее феноменального исчезновения в декабре 1926 года и триумфального возвращения в Лондон, когда на вокзал пришли толпы ее читателей, супруги Кристи все же разошлись. Измена мужа надолго отравила ей существование, а в романах ее появились бессовестные интриганки-разлучницы.
Новая жизнь началась для нее в 1930 году, с археологической поездки в Египет, где Кристи встретила молодого (он оказался моложе ее на 14 лет) археолога Макса Мэллоуэна. Кристи вышла за него замуж и в том же счастливом 1930 году опубликовала роман «Убийство в доме священника», где впервые среди персонажей мы встречаем мисс Марпл.
Второе замужество оказалось удачным. Агата Кристи стала непременным участником археологических экспедиций и приобрела известность как знаток античной керамики. Но, конечно, главным делом жизни оставалась литература. Нередко за год она успевала наработать два романа, причем три-четыре месяца тщательно продумывала сюжет, выверяла коллизии, внутренние ходы и повороты действия. Потом садилась за письменный стол, и через полтора месяца была готова обычная норма — 180, 185 страниц текста, четко разделенного на небольшие главки — оптимальный, по ее мнению, объем, иначе внимание читателя утомится. К концу жизни ее литературный багаж насчитывал 75 детективных романов, восемь любовно-романтических, 17 пьес, много рассказов, «Автобиографию».
