Галина Юзефович - Удивительные приключения рыбы-лоцмана: 150 000 слов о литературе
История этого «упадка и разрушения» не то что радует или воодушевляет, но затягивает вполне всерьез. Сенчин отлично умеет заставить читателя вместе с героем барахтаться в темной тине отчаянья, вместе с ним страшиться будущего и тщетно искать малейшего проблеска света в сгущающемся мраке. Поэтому каждая следующая фактологическая глупость воспринимается едва ли не с радостью – как избавление от наполненного смыслом, но мучительного и больного сна. Чур меня, чур. В жизни так не бывает. Слава богу, это не про меня.
Александр Снегирев
Вера
[59]
Если вам доводилось летать в самолете с говорливым попутчиком, желающим изложить вам всю свою биографию (а заодно и биографию своих предков по обеим линиям), то, считайте, вы неплохо подготовлены к прочтению романа Александра Снегирева «Вера». В семье деревенского полицая и строгой женщины Катерины рождается мальчик, которого по некой неясной причине нарекают Сулейманом. Сулейман растет, уезжает из деревни, делает карьеру в городе, неудачно женится, обращается в православие. У них с женой рождается дочка Вера – красивая, но не любимая матерью. Мать Веру тиранит, отец держит в христианской строгости. Потом мать умирает, Вера отходит от религиозных устоев, уезжает на заработки в Америку, потом возвращается на родное пепелище, тоже – как и отец – до поры делает карьеру, неудачно выходит замуж, разводится, а под конец сходит с ума и становится проституткой у гастарбайтеров, переживая попутно нечто вроде духовного преображения.
Нормальная, универсальная (за вычетом, пожалуй, последнего эпизода) история нормальной российской семьи за последние полвека с небольшим, рассказанная преувеличенно просто и линейно – без излишних подробностей, флэшбэков и тому подобных модных новшеств. Идеально прозрачный, намеренно «никакой» русский язык без изысков и красивостей. Немножко от Улицкой, немножко от «Москва слезам не верит», немножко (ну, честно говоря, совсем чуть-чуть) от Оксаны Робски.
Читатель, верно, ждет уж рифмы розы – или, по крайней мере, объяснения, что же это и зачем. Но нет – как и с любой настоящей жизненной историей (даже самой затейливой, причудливой и сложной), никакого моралите из «Веры» Снегирева вытянуть не удается – просто очередная мопассановская «une vie», только в российских декорациях. При большом желании можно предположить, что главная идея романа – это преемственность нелюбви (мать не любила маленького Сулеймана, Сулейман не любил дочь, дочь не любит никого – и себя в первую очередь), но подобное прочтение всё же предполагает некоторое насилие над текстом, да и следующий вопрос, вытекающий из подобной трактовки, – ну, да, и что?
Ничего страшного во всем этом, в общем, нет (я в целом предпочитаю истории без морали), но слегка озадачивает – особенно с учетом предыдущего романа автора «Нефтяная Венера», из которого месседж выпрыгивал чуть ли не впереди содержания.
Александр Терехов
Каменный мост
[60]
Александр Терехов пишет художественную прозу настолько редко, что каждый следующий роман у него поневоле воспринимается как первый, – оно и неудивительно, ведь со времени его последней большой книги («Крысобой») прошло без малого пятнадцать лет. Впрочем, на сей раз даже самое детальное знакомство с творчеством автора едва ли помогло бы читателю подготовиться к встрече с его новым романом: ничего подобного «Каменному мосту» Терехов прежде не писал. Да и никто другой, пожалуй, тоже.
И речь тут не о «литературном качестве», «мастерстве рассказчика» и прочих трудноопределимых вещах, но в первую очередь об амплитуде замаха: «Каменный мост» – попытка ни много ни мало полностью переосмыслить сталинскую эпоху, причем сделать это в форме, равно приемлемой как для читателей попсовых ретродетективов, так и для поклонников Юрия Трифонова, Михаила Шишкина или, чем черт не шутит, Владимира Шарова. Невозможно? Конечно. Однако «Каменный мост» убедительно доказывает: ковровые бомбометания, призванные одним залпом накрыть максимальное число не пересекающихся между собой целевых аудиторий, вовсе не так безумны, как может показаться.
Конец девяностых, бывший сотрудник спецслужб по имени Александр торгует оловянными солдатиками на Измайловском рынке. Странный покупатель, неделикатно намекая на некие факты из прошлого героя, вынуждает его заняться расследованием событий без малого шестидесятилетней давности. Летом 1943 года на Большом Каменном мосту в Москве были найдены двое подростков из высокопоставленных семей: мертвая девочка – четырнадцатилетняя Нина Уманская, дочь бывшего посла СССР в США, и умирающий мальчик – пятнадцатилетний Володя Шахурин, сын наркома авиации. Согласно официальной версии, Володя застрелил красивую и своевольную одноклассницу из-за несчастной любви, а после застрелился сам. Однако слишком многие факты, а главное – упорное, гнетущее молчание всех свидетелей придает романтической коллизии ореол зловещей и многозначительной тайны.
Увеличиваясь в масштабе, постепенно проясняясь, обрастая подробностями и наливаясь живыми человеческими голосами, история Нины и Володи оказывается своего рода магическим кристаллом. Глядя сквозь него в прошлое страны, герой Терехова (а вместе с ним и читатель) начинает прозревать скрытый смысл в том массовом и, казалось бы, необъяснимом психологическом вывихе, который в тридцатые – сороковые годы привел советскую элиту на грань самоистребления. Параллельно начинает складываться и образ самого Александра – сорокалетнего невротика, одержимого страхом смерти и ищущего хотя бы временного исцеления от своего недуга под юбками случайных женщин. Увлекшись процессом «воскрешения мертвецов», он открывает для себя волшебный лаз в новую реальность. И вот уже незыблемая грань, еще недавно надежно отделявшая прошлое от настоящего, рушится, сквозь сегодняшнюю Москву проступают контуры города полувековой давности, а сами понятия «жизнь» и «смерть» оказываются настолько условными и эфемерными, что о них и вспоминать-то слегка неловко.
Симфония, которую Терехов исполняет сразу на десятках инструментов, заставляя героев то вопить от боли, то стонать от наслаждения, оставляет впечатление некоторой недосказанности: в конце мы не получим однозначного ответа на свои вопросы, детективная (или, если угодно, конспирологическая) линия обернется фантомом, рассыплется на сотни мелких деталей, утонет в частностях. Однако эта открытость финала парадоксальным образом не вызывает ни обиды, ни раздражения – и это, на самом деле, лучший комплимент, который можно сделать автору, который на протяжении 800 страниц водит за нос доверчивого читателя, суля ему скорую и убедительную развязку.
Гузель Яхина
Зулейха открывает глаза
[61]
Роман Гузели Яхиной «Зулейха открывает глаза», получивший в 2015 году премию «Большая книга», – литературный дебют и, в некотором смысле, очень странная книга.
На дворе стоит страшный тысяча девятьсот тридцатый год, и тридцатилетняя Зулейха, тонкая, маленькая и зеленоглазая, уже пятнадцать лет замужем. Ее муж Муртаза («какого хорошего человека Аллах послал») старше ее на тридцать лет и практикует по отношению к жене шариатские нормы брака во всем их культурном своеобразии. Тяжкий безнадежный труд, побои, оскорбления – всё это «женщина» (именно так – без имени – к Зулейхе обращаются дома) считает своей нормальной обыденной жизнью, за это держится из последних сил даже тогда, когда в их глухой татарской деревне начинают вовсю задувать безжалостные ветры эпохи. Коллективизация уносит и ненавистного Муртазу, и садистку-свекровь, а сама Зулейха – бесприютная, одинокая и совершенно не подготовленная – оказывается выброшена в огромную новую жизнь. И эта новая жизнь – ледяной сибирский ад, уготованный советской властью для раскулаченных, – внезапно оказывается заметно лучше той, которую Зулейха вела до сих пор. Для нее открывается целый мир – любви, материнства, самостоятельных решений и всего такого, о чем на протяжении первых тридцати лет жизни она попросту не имела понятия.
И это, собственно, всё. Простая, прямолинейная, как шпала, история, в которой всё, буквально всё можно просчитать наперед. Люди из «бывших» – хорошие, наглая и неумелая беднота, подмявшая под себя деревню (и вообще, все люди, примазавшиеся к советской власти по расчету), – плохие, продразверстка – кошмар (впрочем, и без нее деревенская жизнь не сахар), мусульманские порядки – зло. Однако иногда встречаются люди, преданные коммунистической идее не за страх, а за совесть, – вот они хорошие, хотя и жестокие. А еще любовь сильнее смерти, в тихом омуте водится сами знаете кто, и без труда не вынешь рыбку из пруда. Кто бы мог подумать, в самом-то деле.
Казалось бы, о чем говорить (ну, разве что о том, какой странный выбор сделало жюри «Большой книги»), но есть нюансы. Читая, как Зулейха гладит по носу полуторамесячного жеребенка, чувствуешь сразу и шершавость ее ладони, и бархатистость лошадиной шкуры, и теплый исходящий от животного запах. Если она мерзнет, рефлекторно прячешь ноги под плед. Боится – оглядываешься через плечо. Весь роман в целом понятен и предсказуем до зевоты, но каждый отдельный эпизод таит в себе зародыш чуда. Пытаешься проследить это чудо на уровне хотя бы одной сюжетной линии – оно тает, просачивается сквозь пальцы. А потом читаешь, как, к примеру, спасая маленького сына, Зулейха стреляет в медведя, – и снова мурашки по коже и холодок в животе.
