Рюрик Миньяр-Белоручев - Как стать переводчиком?
Приезд в Париж для человека, связавшего свою вторую по времени специальность с французским языком, с Францией, ее литературой, искусством, историей, всегда остается крупным событием. Как завороженный хожу по вечным улицам Парижа и беспрерывно говорю, говорю своему спутнику о том, что вижу, что узнаю, как невероятно знакомое, пережитое и вдруг осязаемое. Мой спутник слушает меня внимательно и время от времени перебивает мою речь вопросами. Вот некоторые из них.
Возле Эйфелевой башни расположено Марсово поле, и я, захлебываясь, рассказываю о том, что раньше здесь проходили военные парады. Вопрос: А при чем тут планета Марс?
Идем дальше по бывшему полю, которое было названо в честь древнеримского бога войны Марса и где сейчас разбит красивый парк с прямыми аллеями. Читаю название одной из таких аллей: Аллея Анатоля Франса. Вопрос: А это что, их военачальник?
Выходим к Лувру по мосту через Сену, и далее возникает памятник Жанне д'Арк. Привлекаю к памятнику внимание своего подопечного. Вопрос: А за что этой бабе памятник поставили?
И эти вопросы задавал не просто партократ, а хороший специалист в своей области, который, наверное, помнил достаточно твердо, когда и где состоялся VI съезд партии большевиков и какие вопросы на нем рассматривались, но никогда не знакомился с именами Росси или Бородина, Анатоля Франса или Жанны д'Арк. Без всякого сомнения, существуют планетарные реалии, которые обязан знать всякий человек, получивший хотя бы среднее образование, и национальные реалии, особенно дорогие для одного народа, но которые должны знать все те, кто делает язык этого народа своей профессией. Вот почему переводчику не пристало ограничиваться родной культурой, он должен присвоить, сделать вторым «я» и культуру того народа, на языке которого ему выпала честь работать. И только тогда с полным основанием говорят о лингвострановедческой компетенции переводчика.
4. ПЕРЕВОДЧИК — СЛУГА ВСЕХ ГОСПОД?
Моему первому знакомству с Парижем предшествовал обстоятельный визит в Бельгию, где пришлось рядом со своим временным «шефом» знакомиться с медицинскими учреждениями Брюсселя. Следует сказать, что сопровождал я одного из лучших хирургов Москвы, которого пригласили к себе его бельгийские коллеги. Дома для поездки в Бельгию не нашли ни одного «достойного» медика, свободно владеющего французским языком, и эту роль возложили на меня, предупредив, что я должен выдавать себя за врача. Поездка проходила вполне благополучно, тем более что мой подопечный понимал медицинские тонкости с полунамека, а мои терминологические ляпсусы на французском языке прощались как русскому. Помню свое удивление организацией приема больных в брюссельских клиниках, где врач ни минуты не терял на бесконечные записи в истории болезни, а просто наговаривал в диктофон все необходимые данные. Это был 1957 год, и я наивно верил, что после визитов наших медицинских светил в страны Западной Европы то же самое будет заведено и в наших поликлиниках. Увы, минуло уже почти полвека, а воз и ныне там.
Но вот наступил момент, которого я опасался более всего. Нашему известному хирургу решили продемонстрировать сложную операцию по удалению опухоли на щитовидной железе. Нас пригласили в предоперационную, где на стульях была выложена спецодежда для присутствия на операции, при этом вежливо предупредив, что брюки переодевать не обязательно. И вот тут я оказался на высоте, догадавшись остановить своего шефа в тот момент, когда он по старой привычке решил разоблачиться полностью, чтобы натянуть на себя повешенные на стул серо–зеленые штаны и такую же распашонку, которые напомнили бы сегодня омоновское одеяние, но которые приняты для хирургических операций во всем мире. Â остановил я его потому, что знал, как может шокировать скромных бельгийских медсестер демонстрация советских мужских трусов, получивших печальную славу на Западе после визита Ива Монтана в Москву.
Однако через несколько минут в поддержке нуждался уже я сам. Оперирующий хирург попросил меня встать рядом с ним, так как собирался давать объяснения, естественно на французском языке, которые я должен был переводить. В это время стало особенно ясно, что если бы на моем месте стоял настоящий медик, то он сумел бы извлечь из этой операции гораздо больше полезного, чем специалист во французском языке, которому впервые в жизни демонстрировали наяву кровавые экзекуции над человеком.
Начало было ошеломляющим.
Холеный хирург, с картинно поднятыми руками, стал, подобно отпетому злодею, резать шею милой женщине, как бы стремясь отделить ее голову от туловища. Полилась яркая, неправдоподобно красная кровь, которая прикрыла оперируемое пространство и вызвала помутнение в моих неподготовленных мозгах. Хирург тихо вещал по–французски, а я подавленным голосом изрекал что–то неумное и очевидное, вроде «он ее режет», «кровь все заливает» и т. п. Тут мне на
помощь пришел московский хирург. Он сказал: «Н е волнуйся, говори что–нибудь, мне все понятно и так». Все закончилось благополучно, и не только для оперируемой, но и для самозванца–медика.
В профессии переводчика часто приходится переключаться с космических кораблей на скальпель хирурга, с м у д — реных сентенций кинодеятелей на отбойный молоток шахтера, с тонкостей парижской кухни на предродовые схватки. И все это сказано не для красного словца, а взято из собственной практики автора этих строк. В 1959 году в Вене мне пришлось вытягивать из омута потонувшие в п р о ф е с с и о — нальном метаязыке мысли кинорежиссера С. Герасимова, чуть позже защищать в кабине синхронного переводчика интересы французских шахтеров, а п о т о м искать в с в о е м в о с — паленном мозгу акушерский термин «родовые схватки», так как нужно было «комментировать» молодым русским врачам роды несчастной француженки.
Что же из этого следует? Нужно изучать тибетскую медицину, творчество режиссера Годара, квантовую физику, агротехнику топинамбура, заканчивать курсы кулинарных работников? Э т о невозможно, так же как невозможно п о д г о — товить переводчиков для всех специальностей, зафиксированных в бюрократических анналах. Возможно и целесообразно другое: сообщать переводчикам о тематике его будущей работы заранее и снабжать их одновременно соответствующими тематическими материалами. Для переводчиков–профессионалов этого достаточно. Почему? Остановимся на этом вопросе несколько подробнее.
Все вы, наверное, замечали, как легко болтать со своими друзьями о делах своей школы, училища, о любимом виде спорта, о своем театральном кружке. Но как трудно поддерживать разговор о лечении артрита или яловом поголовье скота. И это происходит потому, что у вас в голове уже сложились так называемые словники по повседневной тематике, но их нет у вас для проблематики, не входящей в круг ваших интересов. Вы играете в теннис — значит, вы свободно оперируете выражениями: «Чья подача?», «Второй мяч», «У него больше», «Мяч задел сетку» и т. п. Вы каждый день пьете дома чай — следовательно, в вашем распоряжении постоянно находятся словосочетания типа «заварить чай», «слабый/крепкий чай», «долить кипяток», «положить сахар» и т. д. Если у вас созданы словники на родном языке, то ничего не стоит за несколько дней создать соответствующие им словники или семантические поля на иностранном языке, которым вы владеете. Подключение семантического поля одного языка к семантическому полю другого языка происходит у опытного переводчика, если он установит между ними знаковые связи, т. е. найдет иноязычные эквиваленты или, как их называют в теории перевода, соответствия. Следовательно, создание семантического поля в иностранном языке — это не есть просто изучение тематической лексики, а ее изучение в словосочетаниях, т. е. не просто «чай», «сахар», а «налить чай», «заварить чай», «положить сахар», «пить чай без сахара» и т. п. Таким образом, создание семантического поля для перевода есть наложение семантического поля на одном языке на семантическое поде на другом языке.
При этом важно учитывать, что наложение семантического поля одного языка на семантическое поле другого языка у неквалифицированного переводчика не произойдет, так как у него не сформирован навык переключения. И еще одно замечание: все сказанное о приобретении «тематической компетенции» справедливо лишь для устных переводчиков. Серьезную книгу по специальности без соответствующих знаний не переведешь. Вот почему научные книги и статьи чаще всего переводят филологи, искусствоведы, физики, экономисты и другие профессионалы, знающие иностранный язык.
Итак, отвечая на вопрос, поставленный в заголовок этой главы, можно сказать, что переводчик может и должен обслуживать любые специальности и все направления науки и искусства, но до известных пределов. И если он слуга всех господ, то есть и у него задачи, где профессионализм господина оказывается ему так же нужен, как и самому господину.
