Влада Баранова - Язык и этническая идентичность. Урумы и румеи Приазовья

Информанты интерпретируют различия облика и поведения приезжих как проявления бедности и некультурности. Вспоминая о появлении русских, информанты отмечают постепенное сближение традиций новых поселенцев и румеев, в частности через смешанные браки (КДА, румейка, начало 1940-х гг., Анадоль). «Греки считались самые культурные люди, и переселенцы всему у нас научились» (ЕИХ, румейка, 1915, Анадоль). Примером перехода на греческие обычаи чаще всего служит приготовление пищи: «Вот соседка Галя – она же русская, из-под Киева. И по-гречески, и по-русски говорит, с внуками – по-русски. А так и готовит по-гречески, такие тоненькие варенички делает» (ВАП, румейка, 1940, Малый Янисоль).

Ассимиляция коснулась, по мнению информантов, и языка: «Ну, вот наша соседка, я тебе уже говорила, она приехала, она работала кассиром, и она пришла получать зарплату. И говорит со мной по-гречески. Многие говорят по-гречески, забыли по-русски, свой язык забыли, понимаете? Все время по-гречески» (АВП, румейка, 1932, Малый Янисоль).

Я не встречала русских, перешедших на греческий язык, однако среди первых переселенцев есть люди, в разной степени знающие румейский или владевшие им в детстве. Например, АПА, родившийся в 1939 г. в Малом Янисоле в семье украинцев, может поддержать разговор на бытовые темы по-румейски, на котором в детстве общался со сверстниками; дома говорили по-русски, но, по воспоминаниям АПА, родители, переселившиеся в 1932 г., владели румейским. Подобные случаи встречаются только среди первых мигрантов или их детей, родившихся до войны; послевоенные переселенцы, как правило, не выучивали идиом. На сегодняшний день ни румеи, ни русские не считают необходимым для русских знать румейский, и рассказы о переселенцах, «забывших свой язык», самими информантами воспринимаются как парадоксы.

Русские и государство. На статус «русский» долгое время влияла официальная политика русификации; русские для информантов-греков часто ассоциируются с понятиями «советская власть», «начальство». В сообществе принято считать, что государство благоприятствовало русским и «давило греков», то есть репрессии советского периода информанты склонны интерпретировать в этнических терминах.

Рассказы о дискриминационной национальной политике, пренебрежении со стороны русских поддерживает сообщество греков: обсуждая взаимодействие с русскими, информанты включают в свою группу урумов, а иногда и другие греческие группы – крымских или понтийских греков. Государство не разделяет урумов и румеев, и во взаимодействии с ним информанты осознают себя частью более крупного сообщества – греков по национальности.

По мнению информантов, следствием дискриминационной политики властей служило пренебрежительное отношение русских к румеям, выраженное формулой «греков за людей не считали».

Информант 1. Раньше было так (вот я когда еще была молодая): если поедешь в Волноваху, курсирует автобус. «Греки! Отстаньте в сторону!» Садились все русские… Информант 2. Нет, говорили так: «Сперва садятся люди, а потом греки». Я сама…

Информант 1. Да, «сперва садятся люди, а потом греки». Даже за людей не считали.

Информант 2. Я это сама слышала. Ездила в автобусах и тоже слышала. Но я никогда не обижалась или не понимала этого…

Информант 1. Мы не обижались, мы считали себя именно такими. Что, мол, греки – мы такие…

Информанты упоминают, что греков не брали служить в армию (НАШ, ж., 1965, Малый Янисоль), не назначали на руководящие должности, не принимали на работу, препятствовали поступлению в престижные вузы и пр. «Пришла наниматься на работу – гречанка; говорят, нет, хватит, у нас уже есть одна, нам еще не надо. Хотя я была русская по документам – я ж не скрывала, и фамилия у меня» (СКШ, румейка, ок. 1953, Сартана).

Чаще других проявлений дискриминации в интервью упоминается запрет на использование родного языка, требование говорить по-русски в официальных учреждениях – в школе, на работе: «Когда я пошел в школу и пытался на перемене, между ребятами, девчатами, говорить, на меня орали: „Не смей говорить на этом языке!“. Учителя. „Как же? Это мой родной язык!“ „Нет такого языка!“. Мы были отверженные в своем отечестве. Понимаете?» (АСР, румей, 1936, Красная Поляна).

В данном случае несущественно, существовали ли подобные запреты в действительности или сегодняшняя ситуация языкового сдвига побуждает носителей искать объяснение отказа от идиома. В целом складывается впечатление, что резкие запреты, подобные описанному выше, все-таки встречались редко. В большинстве случаев сами родители внушали детям, что в школе нужно говорить по-русски, и школьники воспринимали данное требование как нечто само собой разумеющееся. Во многих интервью подчеркивается негласный запрет на использование румейского языка со стороны официальных лиц (русскоязычных в абсолютном большинстве случаев), который часто невозможно отделить от негативного отношения властей к идиому.

Невозможность социальной мобильности без русского языка и прекращение школьного преподавания на греческом в конце 1930-х гг. оцениваются как проявление дискриминации. На сегодняшний день остается не так много людей, обучавшихся в греческих школах, и они пользуются авторитетом в сообществе; все мои собеседники стремились рассказать о родственниках, закончивших греческие классы. Обычно информанты не упоминают о начале политики коренизации, представляя традицию преподавания на греческом старше, чем она есть на самом деле. «Я первый класс начинал учиться на греко-эллинском языке. Вот как говорят греки с Афин – вот точно так учили нас. А потом отменили, советская власть отменила греческий язык» (ВВХ, румей, 1928, Малый Янисоль).

Сетуя на негативное отношение русских к румейскому языку информанты, тем не менее, оценивают проявления «этнического» и, в первую очередь, активное использование родного языка как признак деревенского происхождения и отсутствия культуры: «У которых там свинарка, доярка, чабаны – вот в таких семьях сильно укоренилось вот это греческое. А вот те, которые уже более – дети в институты поступили на врачей, учителей и все – вот именно в таких семьях не сохранился. Здесь повлияла на это наша современность» (ТАА, румейка, 1968, Малый Янисоль). Последняя фраза подчеркивает то, что сама информантка не считает подобное положение дел правильным и сожалеет об исчезновении греческого у представителей образованных семей, к которым относит и свою собственную, однако не подвергает сомнению связь родного языка и низкого социального положения.

На протяжении жизни каждого человека происходило изменение соотношения групп в реальности, косвенно влиявшее на представления о греках и русских. С конца 1980-х гг. возрастает интерес к этническому, повышается престиж различных групп коренного населения, а в случае с греческой диаспорой подобный интерес поддерживался возможностями поездок в Грецию, – все это привело к повышению статуса греческого населения.

В интервью изменение отношений с русскими интерпретируется в связи с контактами с греками из Греции, и опыт дискриминации в советское время описывается с позиции сегодняшнего положения группы.

Информант. Вот греки, пиндосы, на нас говорили: «О! Пиндоска пошла!». А я плакала от этого слова ‹…› Я не могла, у меня акцент был греческий, если какое-то слово скажу – они начинали смеяться. И я все держала в себе. Понимаете? ‹…› Они тогда знатные были. А потом, когда уже греки стали почитать нас, что действительно наши предки оттуда… [из Греции].

Собиратель. А когда вот это примерно произошло?

Информант. Ну, это уже лет десять, это общение с греками; и тогда уже все.

Информант оперирует собственными воспоминаниями разного времени и рассказами родителей, переходя из одной системы оценок в другую. Интервью отражает опыт разного времени и вместе с тем дает возможность интерпретировать прошлое в связи с сегодняшними ценностями. Информант проецирует современные представления о престиже той или иной группы и взаимодействии с нею на другие этапы, истолковывает с точки зрения своих сегодняшних представлений предыдущие контакты, находя в прошлом подтверждение собственной правоты или предпосылки нынешнего состояния. Вследствие этого группе «русские» в интервью присваиваются противоречивые свойства.

Информанты используют две системы координат, которые можно условно обозначить как цивилизованность и аутентичность. Первая (цивилизованность), подчеркивающая значимость государства, исторически связана с усвоением норм советской культуры, тогда как вторая (аутентичность) – с повышением значимости этнической культуры и страхом перед ассимиляцией. Если наибольшей ценностью, позволяющей достичь социального успеха, признается цивилизованность, то высоко котируются владение русским языком (предпочтительное по сравнению с румейским), получение образования на русском языке и должность, требующая использования русского языка на работе. Эти же факторы могут определяться как негативные в контексте роста значения аутентичности: необходимость использовать на работе русский, а не родной язык, представляет собой форму дискриминации, ограничивает возможности этнического меньшинства и способствует утрате идиома.