Евгений Шраговиц - Загадки творчества Булата Окуджавы: глазами внимательного читателя
Немного истории
Сама по себе тема конфликта между эмоциональным и рациональным началом в душе человека возникла еще в древности и прежде (как и теперь) исследовалась в рамках философии. При этом одни призывали подчинять чувства разуму, как стоик Марк Аврелий, а другие, наоборот, советовали не вступать с эмоциями в борьбу. В эпоху Возрождения Эразм Роттердамский утверждал, что «существует один-единственный путь к счастью: главное – познать самого себя; затем делать все не в зависимости от страстей, а по решению разума»[212]. Мы не беремся описать изучение конфликта между чувствами и разумом на протяжении веков в философском и литературном аспектах, в рамках разных культур и жанров: масштабы этого труда несоизмеримы с тем, что можно проанализировать и показать в одной главе книги, да это и не входит в нашу задачу. Если говорить о прямых источниках, способствовавших появлению стихов и песен Окуджавы о дуальности личности, можно назвать Жуковского, Лермонтова, Тютчева, а также обратиться к поэзии Серебряного века, и в частности к текстам Иннокентия Анненского. Анненский опирался в своем творчестве на традиции русской философской лирики Баратынского и Тютчева и произведения французских «проклятых поэтов». Объединяющим началом послужили печаль, в основном личного характера, и утонченная разработка душевных переживаний. Анненский считал, что поэтическое произведение должно оставлять читателю возможности для разнообразного толкования и таким образом пробуждать в нем различные ассоциации и эмоциональные реакции в зависимости от того, как читатель поймет текст. Задача поэта в этом случае – лишь указать направление. Анненский говорил в своей статье под названием «О современном лиризме»: «Мне вовсе не надо обязательности одного и общего понимания. Напротив, я считаю достоинством лирической пьесы, если ее можно понять двумя или более способами, или, недопоняв, лишь почувствовать ее и потом доделывать мысленно самому»[213].
Можно смело сказать, что некоторые обсуждаемые в нашей статье стихи Окуджавы обладают этим качеством. Популярные атрибуты символизма – двойники и сны – часто появляются в поэзии Анненского. Вот отрывок из его стихотворения «Поэту»:
В раздельной четкости лучейИ в чадной слитности виденийВсегда над нами – власть вещейС ее триадой измерений.
И грани ль ширишь бытияИль формы вымыслом ты множишь,Но в самом Я от глаз Не ЯТы никуда уйти не можешь.
Тематически близки к приведенному тексту стихотворения Анненского «Двойник», «Который?», «Другому», а также переводы близких по духу Анненскому стихов французских поэтов, в частности стихотворения Верлена «Я долго был безумен и печален…»[214].
Стихи и песни о внутреннем разладе
Здесь мы рассматриваем те тексты Окуджавы, где он пишет о себе как о поэте и сосредоточен на отношениях эмоциональной и рациональной сторон своей личности. Можно сказать, что эти отношения конфликтные.
Первая песня в сборнике Окуджавы «Стихотворения», где ясно сказано о присутствии двух начал в душе поэта, – «Песенка о моей душе»[215]. Конкретная дата написания неизвестна; текст был написан между 1957 и 1961 годами.
Что такое душа? Человечек задумчивый,всем наукам печальным и горьким обученный(видно, что-то не так в его долгой судьбе).Но – он сам по себе, а я – сам по себе.
Он томится, он хочет со мной поделиться,очень важное слово готово пролиться —как пушинка дрожит на печальной губе…Но – он сам по себе, а я сам по себе.
Я своей доброты никогда не разбрасываю,я его никогда ни о чем не расспрашиваю.Каждый волен играть, что горазд, на трубе…Каждый сам по себе: я – себе, он – себе.
Здесь Окуджава впервые говорит о двух сторонах своей личности, обозначая их двумя персонажами: «я» и «он», из которых «я» – скептик, «своей доброты никогда не разбрасывающий», а «он» – не находящий себе места поэт: «Он томится, он хочет со мной поделиться…». Эти двое никогда не придут к согласию. Распределение ролей в этом стихотворении совершенно очевидное и полностью подтверждает теорию о «двух персонах» Канемана.
Следующий текст, на который мы хотим обратить внимание читателя, – песня «Шарманка-шарлатанка»[216], которой уже была посвящена отдельная глава нашей книги. Теперь мы рассмотрим эту песню с точки зрения внутреннего конфликта, описанного в ней, что не противоречит её описанию в главе 3, а дополняет его:
Шарманка-шарлатанка, как сладко ты поешь!Шарманка-шарлатанка, куда меня зовешь?Шагаю еле-еле, вершок за пять минут.Ну как дойти до цели, когда ботинки жмут?
Работа есть работа. Работа есть всегда.Хватило б только пота на все мои года.Расплата за ошибки – она ведь тоже труд.Хватило бы улыбки, когда под ребра бьют.
(Курсив мой. – Е. Ш.)
В песне присутствуют две персоны: «я» и «ты», причем «я» – рациональное начало в личности автора, а «ты» – его двойник, причастный к сфере эмоций и названный за свое «плохое поведение» «шарманкой-шарлатанкой». В этой песне шарманка ассоциируется с обманом и легкомыслием, уже в силу данного ей определения, а фразы «Как сладко ты поешь!» и «Куда меня зовешь?» как будто относятся к сирене, завлекающей мореплавателей в бездну своим пением. Очевидно, можно это расценивать как напоминание о том, что следование эмоциональному порыву грозит гибелью. (Вспомним судьбу героя песни того же периода «Бумажный солдатик» – он «сгорел ни за грош».) Образ шарманки соединяет в себе привлекательность и смутную опасность: в словах «Куда меня зовешь?» есть оттенок тревоги. Во второй строфе сказано, что шарманка зовет куда-то, куда очень трудно добраться. Желанная цель (гармония между мечтой и реальностью) представляется недостижимой из-за многочисленных реальных препятствий, однако стремление к цели не должно исчезнуть, и нельзя прекращать усилия. Препятствия аллегорически и с юмором названы в этой песне «жмущими ботинками». В песне «Старый пиджак» будет фигурировать «поношенный пиджак», а в «Ночном разговоре» – «стоптанные башмаки». Окуджава намеренно использует снижающие сравнения для маскировки творческих проблем под житейские. А далее Окуджава декларирует свое кредо: работать не жалея сил и не обращая внимание на препятствия. Песня о шарманке, как и «Песенка о моей душе», построена на противопоставлении эмоционального и рационального начал. Однако здесь эмоциональная и рациональная личности пытаются войти в контакт. Можно сказать, что в «Шарманке» взаимодействие рационального и эмоционального происходит при несколько осложненных условиях по сравнению с «Песенкой о моей душе»: кроме внутренних переживаний, описываются еще и внешние обстоятельства. Но главное отличие от предыдущей песни заключается в том, что в «Шарманке» эмоциональное и рациональное начала находят примирение и способ действовать сообща, пусть это для них очень трудно. Ко всему, что сказано выше, опять же применима теория Канемана.
Песня «Старый пиджак» отсылает слушателя к стихотворению Г. Иванова «Портной обновочку утюжит» с его аллегорическим описанием судьбы портного-поэта. У Иванова сюжет строится на конфликте поэта с судьбой[217]. У Окуджавы в стихотворении присутствует «скептик», от лица которого оно написано, и портной – поэтическое alter ego автора. Фактически «я» – «скептик» и «он» – «поэт» – две персоны в душе автора, два начала, спорящие друг с другом, – в полном соответствии с теорией Канемана.
Я много лет пиджак ношу.Давно потерся и не нов он.И я зову к себе портногои перешить пиджак прошу.
Я говорю ему шутя:«Перекроите все иначе,сулит мне новые удачиискусство кройки и шитья».
Я пошутил. А он пиджаксерьезно так перешивает,а сам-то все переживает:вдруг что не так. Такой чудак.
Одна забота наявув его усердье молчаливом,чтобы я выглядел счастливымв том пиджаке. Пока живу.
Он представляет это так:едва лишь я пиджак примерю —опять в твою любовь поверю…Как бы не так. Такой чудак.
На протяжении всего стихотворения «я» («скептик») и «он» («поэт») ведут скрытую конфронтацию, причем «скептик» не верит в возможности «поэта». Дважды появляющееся слово «чудак», употребляемое в отношении портного-«поэта», подчеркивает его иррациональность. Диалог между эмоциональным и сознательным началом касается выбора творческой манеры, причем Окуджава подчеркивает, что влияние разума на творчество («Перекроите все иначе…») может оказаться пагубным. Это отражено в строчках: «…едва лишь я пиджак примерю —/ опять в твою любовь поверю…/ Как бы не так. Такой чудак». При этом особа, в любовь которой должен поверить «скептик», – его Муза.
