Евгений Шраговиц - Загадки творчества Булата Окуджавы: глазами внимательного читателя
Как мы показали в этой главе, в «Письме генералу Z.» присутствует большое количество отсылок к творчеству Окуджавы, в первую очередь в плане образности. При описании мыслей и чувств офицера, оказавшегося в роли оккупанта, Бродский останавливается и на отношениях героя с некоей женщиной. В стихотворении Бродского сосуществует множество разных планов, конфликт многомерен; Окуджава же выделяет одну его сторону, наиболее актуальную для молодого мужчины: появлению недозволенной мягкости и пацифистских настроений у офицера способствуют любовные мечтания. Тема – отказ военного участвовать в сражениях за ценности, в которые он не верит, – и ролевое распределение между персонажами объединяют «Письмо генералу Z.» и «Дерзость…» Но кроме того, в этих произведениях есть и структурное сходство. Прежде всего бросается в глаза, что 3 первых строфы в обоих случаях начинаются с обращения: «Генерал…» у Бродского и «Господин лейтенант…» у Окуджавы. На первый взгляд текст Окуджавы напоминает его известные полушуточные песни о гусарах, где время действия – начало XIX века. Первая строфа, казалось бы, укрепляет это впечатление: форма обращения и лексика в ней подчеркнуто старомодные, хотя внимательный читатель может заметить, что в дореволюционной русской армии не было чина лейтенанта; он появился в СССР в 1935 году. Окуджава прекрасно знал табель о рангах в русской армии, он много писал об офицерах. Окуджава намеренно смешал в стихотворении реалии разных эпох, преследуя ту же цель, что и Бродский в «Письме.». Он желал придать размышлениям о конкретном военном конфликте глобальный смысл и дезориентировать цензуру. Таким образом поэт мог без опаски высказывать свои соображения от имени героев прошлого. Окуджава делал это многократно в своих романах, к тому времени уже напечатанных. Фигура генерала и у Бродского и у Окуджавы достаточно условная. Бродский об этом говорит прямо. Генерал – это воплощение власти; ей адресовано письмо, но оно не будет прочтено. У Окуджавы генерал играет ту же роль. Только приняв это во внимание, можно понять разговор между генералом и лейтенантом у Окуджавы. Армия не дискуссионный клуб; в ней обсуждение каких-то вопросов возможно только между равными по званию и должности или со специально вызванными на военные советы. Вспомним картину военного совета у Толстого и на полотне Кившенко. В армии командиры отдают приказы, а подчинённые их выполняют. Выражение лица подчинённых не принимается во внимание. И уж тем более генерал не будет спрашивать офицера о его настроении перед боем. Все дело в том, что генерал у Окуджавы символизирует власть, которая не может действовать только приказами. Власть нуждается в поддержке или, как минимум, покорности народа. И диалог, по сути, происходит между народом и властью. При этом уже во второй строфе песни государство обнаруживает свой подлинный облик в реплике: «скоро бой предстоит, а вы все про баб». Грубость и жестокость со стороны «сильных мира сего» в советское время были в порядке вещей. В третьей строфе генерал пытается убедить лейтенанта выполнять свои обязанности, а лейтенант отвечает: «Будет вам победа,/ да придется ли мне с вами пировать?» Окуджава переносит обоих героев в ситуацию сатирической солдатской сказки, но с неизбежно грустным финалом. Окуджава подчеркивает условность персонажа; и все становится на свои места, если учесть, что беседу ведут не генерал и лейтенант, а высшие инстанции и народ. В четвертой строфе генерал прибегает к «высоким словам», продолжая свою тираду, и обнаруживается, что он не в состоянии подкрепить ими пошатнувшуюся уверенность в том, что военные действия оправданны. Во время Отечественной войны необходимость победы была признана большинством и объективно существовала, поскольку очевидна была дилемма «или они, или мы». Генералу же из «Дерзости…» остается только сулить лейтенанту славу, которая его не привлекает: «Господин генерал, слава для убитых,/ а живому нужней женщина его». Мы не знаем, был ли Окуджава знаком с вольным переводом Бродского песни «Лили Марлен»[210] (1980) (оригинальный текст сочинил Ханс Ляйн в 1915 году перед отправкой на Восточный фронт во время Первой мировой войны, а мелодию придумал Норберт Шульц в 1938). Эту песню пели солдаты всех воюющих армий на своих языках. В переводе Бродского есть строки, конкретизирующие время и место действия (хотя в оригинале ничего о русских нет):
Лупят ураганным, Боже помоги,я отдам Иванам шлем и сапоги,лишь бы разрешили мне взаменпод фонаремстоять вдвоемс тобой, Лили Марлен,с тобой, Лили Марлен.
Если даже Окуджава и не знал этого текста Бродского, его пацифистская позиция совпадает с выраженной в этой песне, и он передает ее герою «Дерзости». Поскольку генерал не может найти доводы, чтобы убедить подчиненного жертвовать жизнью, ему остается только апеллировать к «воинскому долгу», который сам по себе не заменяет долга морального. В заключительной строфе срываются все завесы; она обнажает истинный характер отношений советского государства и народа. Генерал говорит: «Ну гляди, лейтенант, каяться придется./ Пускай счеты с тобой трибунал сведет». Характерно, что генерал зовет подчиненного на «ты», этим еще раз демонстрируя хамскую природу власти. Появляется и другая «примета времени» – трибунал; так только в советские годы назывались военные суды. А лейтенант отвечает: «Видно так, генерал. Чужой промахнется,/ а уж свой в своего всегда попадет». В этой строфе есть явная перекличка с Бродским: его герой также готов принять наказание за свои взгляды и дважды говорит о том, каких санкций он заслуживает. Последняя строка песни Окуджавы: «…а уж свой в своего всегда попадет» придает ей резкую критическую окраску и базируется на историческом контексте. Достаточно вспомнить, как власти уничтожали миллионы советских граждан, как во время войны косили «своих» пулеметы заградотрядов. Таким образом, невинная на первый взгляд песня с лирической окраской приобретает острое политическое звучание.
В этой статье мы показали только одну цепочку взаимосвязей в творчестве двух поэтов, в значительной мере определивших лицо русской поэзии последней трети ХХ века. Конечно же, их влияние друг на друга можно выявить в намного большем масштабе. Несмотря на все многочисленные различия в творческой индивидуальности, этих двух авторов сближали гуманизм и уважение к человеческой личности.
Приложение
Первая и начало второй части стихотворения И. Бродского «Письмо генералу Z.» (Сочинения Иосифа Бродского. В 4 т. Т. 2. СПб.: Пушкинский фонд. 1992. С. 85.)
«Война, Ваша Светлость, пустая игра.Сегодня – удача, а завтра – дыра…»Песнь об осаде Ла-Рошели
Генерал! Наши карты – дерьмо. Я пас.Север вовсе не здесь, но в Полярном Круге.И Экватор шире, чем ваш лампас.Потому что фронт, генерал, на Юге.На таком расстояньи любой приказпревращается рацией в буги-вуги.
Генерал! Ералаш перерос в бардак.Бездорожье не даст подвести резервыи сменить белье: простыня – наждак;это, знаете, действует мне на нервы.Никогда до сих пор, полагаю, такне был загажен алтарь Минервы.
Генерал! Мы так долго сидим в грязи,что король червей загодя ликует,и кукушка безмолвствует. Упаси,впрочем, нас услыхать, как она кукует.Я считаю, надо сказать мерси,что противник не атакует.
Наши пушки уткнулись стволами вниз,ядра размякли. Одни горнистытрубы свои извлекая изчехлов, как заядлые онанисты,драют их сутками так, что вдругте исторгают звук.
Офицеры бродят, презрев устав,в галифе и кителях разной масти.Рядовые в кустах на сухих местахпредаются друг с другом постыдной страсти,и краснеет, спуская пунцовый стяг,наш сержант-холостяк.
Генерал! Я сражался всегда, везде,как бы ни были шансы малы и шатки.Я не нуждался в другой звезде,кроме той, что у вас на шапке.Но теперь я как в сказке о том гвозде:вбитом в стену, лишенном шляпки.
Генерал! К сожалению, жизнь – одна.Чтоб не искать доказательств вящих,нам придется испить до дначашу свою в этих скромных чащах:жизнь, вероятно, не так длинна,чтоб откладывать худшее в долгий ящик.
Генерал! Только душам нужны тела.Души ж, известно, чужды злорадства,и сюда нас, думаю, завелане стратегия даже, но жажда братства;лучше в чужие встревать дела,коли в своих нам не разобраться.
Генерал! И теперь у меня – мандраж.Не пойму, отчего: от стыда ль, от страха ль?От нехватки дам? Или просто – блажь?Не помогает ни врач, ни знахарь.Оттого, наверно, что повар вашне разбирает, где соль, где сахар.
Генерал! Я боюсь, мы зашли в тупик.Это – месть пространства косой сажени.Наши пики ржавеют. Наличье пик —это еще не залог мишени.И не двинется тень наша дальше насдаже в закатный час.
–
Генерал! Вы знаете, я не трус.Выньте досье, наведите справки.К пуле я безразличен. Плюся не боюсь ни врага, ни ставки.Пусть мне прилепят бубновый тузмежду лопаток – прошу отставки!
Я не хочу умирать из-задвух или трех королей, которыхя вообще не видал в глаза(дело не в шорах, но в пыльных шторах).Впрочем, и жить за них тоже мненеохота. Вдвойне.
Генерал! Мне все надоело. Мнескучен крестовый поход. Мне скученвид застывших в моем окнегор, перелесков, речных излучин.Плохо, ежели мир вовнеизучен тем, кто внутри измучен.
Генерал! Я не думаю, что рядываши покинув, я их ослаблю.В этом не будет большой беды:я не солист, но я чужд ансамблю.Вынув мундштук из своей дуды,жгу свой мундир и ломаю саблю.
О конфликте рационального и эмоционального в стихах и песнях Окуджавы с точки зрения новых знаний о работе мозга
