Юрий Бит-Юнан - Василий Гроссман в зеркале литературных интриг
Речь уже не шла о компенсации стипендиальных расходов. Компенсировались затраты на образование в целом. А главное, государственные предприятия и учреждения обеспечивались специалистами.
Это считалось вполне логичным. Был признан завершенным этап так называемой новой экономической политики, частное предпринимательство запрещалось на законодательном уровне. По сути государственными стали все предприятия и учреждения. В силу чего правительство, расходуя финансовые средства на подготовку специалистов, обеспечивало потребности государства. Отсюда и сама идея компенсации.
Но компенсация в данном случае – лишь предлог. Прежде вопрос привлечения и, конечно, удержания высококвалифицированных кадров решался администрацией предприятия или учреждения. Соответственно, необходимостью становилось обеспечение льгот. «Размещение» же позволяло экономить на заработной плате тех, кого направляли в отдаленные районы СССР. Жить там желающих было немного, и принудительное «трудоустройство» стало эффективным инструментом новой кадровой политики.
Выпускники, не выполнившие распоряжение НКТ, оставались без дипломов. Законодательно ограничивались и возможности их получить где-либо работу по специальности.
Ну а «размещенные» оказывались чуть ли не крепостными администрации предприятия либо учреждения. Сменить место работы разрешалось им лишь три года спустя. В противном случае – перечисленные выше санкции.
Кстати, у термина «размещение» был тогда синоним – «разверстка». Несколько позже использовался уже другой. Он и оставался в в обиходе до распада советского государства – «распределение молодых специалистов».
Гроссман пытался обеспечить себе работу поближе к отцовскому институту. Средств не хватало, чтобы нанять в Москве квартиру для семьи, а предприятиям, где «размещали» выпускников, полагалось их жильем обеспечить. И жена имела право в ту же местность получить назначение.
Проблему квартиры следовало решить срочно. И переезд стал в какой-то мере желательным. Из двух зол приходилось выбирать меньшее.
Выпускник
На исходе мая Гроссман полагал, что планы в целом ясны. Однако вскоре ситуация несколько изменилась. В письме отцу рассказал, что жена «приезжает в Москву. Это то, что у меня хорошего. Да, вот что: зимой мне предстоит стать папашей, а тебе дедушкой».
О перспективе узнал днем раньше от жены. И комментировал иронически: «Не знаю, считать ли это хорошим или плохим. Во всяком случае, докторица смотрела Галю и нашла, что “выхода из интересного положения” ей нельзя делать. Да и Галя сама не хочет. Чудно́. У меня будет сын (а вдруг дочь?). Как ты смотришь на такую новость?»
Забот у Гросссмана прибавилось. Ко всему прочему, еще не знал, на каком предприятии станет практикантом, от чего и зависел летний заработок. Тем не менее подчеркнул: «Настроение у меня, в общем, хорошее, только неприятно с практикой, да и заниматься надоело отчаянно, а как назло 2 последних зачета – сплошная зубрежка, но это пустяки, 3 недели посижу основательно, и точка».
До окончания университета оставалось немного. И Гроссман рассказывал отцу: «А настроение у меня хорошее оттого, что чувствую себя “у врат царства”. Знаю, что “царство” – тяжелая штука, и что шипов в жизни больше, чем роз, но, тем не менее, хорошо».
Очевидна в письме аллюзия на драматическую трилогию К. Гамсуна: «У врат царства», «Игра жизни», «Вечерняя заря». Практически она по мере публикации на родине автора переводилась на русский язык и уже в 1910-е годы стала весьма популярной[82].
Герой трилогии, как известно, выпускник университета, создающий новое, чуть ли не революционное направление в философии. Он стремится отстоять свою индивидуальность, хотя от него отрекаются едва ли не все былые единомышленники: учитель, защищающий собственный профессорский авторитет, друг, прельстившийся академической карьерой, жена, не выдержавшая испытания бедностью. И все же философ, сохраняя верность себе, обретает верных последователей. Но в итоге, смирившись, уступает социальному давлению, сам отрекается от прошлого и вскоре значительно опережает былых конкурентов на карьерном поприще.
Отсюда, возможно, следовало, что Гроссман смирился, предпочтя весьма сомнительным перспективам литературного успеха – стабильную инженерскую службу. Далее же он сообщал: «Хочется мне много читать по хозяйственным вопросам – разобраться самому, что и как у нас делается, но главное, хочется в жизнь войти, перестать быть зрителем, самому принять в ней участие. Не знаю почему, но от мысли остаться в Москве меня воротит, мне кажется, что все здесь “дутое”, а что “настоящее” там, на “периферии” и, конечно, прежде всего, в Донбассе. Ведь не хорошо я здесь жил, малосодержательно, пусто. И под этим периодом своей жизни надо поставить точку. Все изменить – обстановку, знакомых, интересы и, конечно, себя самого. Так или иначе, осенью отсюда уеду».
Вряд ли он пытался убедить отца. Похоже, что себя. Из Москвы все равно полагалось уехать, вот и доказывал, что не отступает, а готовится к наступлению.
Отец предлагал согласиться и на другую уступку. В связи с чем Гроссман отметил: «Да, дорогой мой, ты пишешь насчет того, чтобы стать мне Василием Семеновичем».
Подразумевалось, что сочетание «Иосиф Соломонович» – акцентированно еврейское. Замена же позволила бы отказаться от «безоружного вызова». Тем более что в личных документах тогда не было графы «национальность».
Замена – довольно частое явление, причем не только в еврейской среде. Право свободно выбирать имя и фамилию считалось достижением нового режима. Его предоставил гражданам совнаркомовский декрет еще 4 марта 1918 года. Процедуру задумывали как доступную каждому совершеннолетнему. Одиннадцать лет спустя она не слишком усложнилась. Следовало подать заявление в соответствующий отдел местного Совета, предоставив туда официальные документы, удостоверявшие личность заявителя. И разумеется, уплатить положенную сумму. Далее уже сотрудник учреждения готовил объявление в газете. Оно там публиковалось сообразно очередности, а затем претендент в двухнедельный срок получал новые сертификаты[83].
Совет Гроссману не только отец дал. Вот сын и подчеркнул: «Интересно, что мама мне в открытке написала сегодня точно твоими словами об этом самом – “сделай это перед получением диплома”».
Понятно, что удобнее было б сразу оформить диплом (или временное свидетельство), где значились бы новые имя и отчество. Не пришлось бы затем менять сертификат. Но Гроссман принял иное решение, о чем и сообщил отцу, по-прежнему иронизируя: «Я бы сам рад, но, во-первых, это стоит 25 р., а во-вторых, как-то неловко превращаться из Иосифа в Василия».
Дело, разумеется, было не в стоимости замены. Тут отец вновь помог бы. Да особо и «превращаться» не пришлось бы: Гроссмана с детства называли Васей, он и подписывал так письма родителям. Однако на уступку не согласился.
На том и закончилось обсуждение проблемы русификации, точнее, меры конформизма. Через несколько дней, отвечая на очередное письмо, Гроссман-младший вернулся к перспективе «стать папашей». Отец предупреждал о возможных и даже обязательных препятствиях в реализации планов на будущее. Сын же отвечал: «Насчет того, что мне грозит “погрузиться в тину нечистую мелких помыслов” я уже думал. Нет. Если человек “погружается”, то ему ничего не поможет, будь он трижды свободен от всяких материальных тягот. А если в нем есть подлинное глубокое желание жить настоящей жизнью, то он ей и будет жить, вопреки и несмотря на “тормозы”. Таково мое мнение, мнение человека, знающего “тяготы жизни” только по книгам. Может быть, через год я изменю свое мнение. Поживем – увидим».
Отец, судя по ответу сына, аргументировал свои тезисы цитатой из хрестоматийно известного стихотворения Некрасова «Рыцарь на час». Как раз там и сказано: «Погрузился я в тину нечистую мелких помыслов, мелких страстей»[84].
Ну, а сын, опознав цитату, утверждал, что понимает ответственность, предвидит множество затруднений, но решение все равно неизменно. После чего следовала долгожданная новость: «Я кончил университет. А может быть, вернее сказать, ты кончил университет. В таком случае поздравляю тебя».
Сама тема была деликатной. И сын подчеркнул, что «не стоит писать письма мои по поводу этого “треугольника”: “я, ты и университет”».
Далее, сводя разговор к шутке, цитировал суждение жены. Она, по его словам, заявила, что «“ст[арший] Гроссман выполнил учебный план химич[еского] отд[еления] 1-го МГУ”».
Получилось, что не только сын помнил отцовскую помощь, но и сноха оценила по достоинству. Затем Гроссман сообщил: «Теперь надо пойти в деканат выправить себе свидетельство. Насчет практики. Практику я получил в Москве на большом мыловаренном заводе. Работа аналитическая – определение жирных кислот, свободной щелочи, анализы соды, стирального порошка и т. д. Вчера работал первый день. Скучновато».
