Ольга Бухина - Гадкий утенок, Гарри Поттер и другие. Путеводитель по детским книгам о сиротах

Вполне домашняя девочка Ольга (впрочем, у нее тоже неприятности – родители недавно развелись) совершенно случайно оказывается вовлеченной в жизнь Васьки и Жеки, обитающих в «полосе отчуждения» у железной дороги за Московским вокзалом в Санкт – Петербурге. В огромном городе, где жизнь идет своим чередом, ютятся двое бездомных детей. И никто не собирается им помогать, их сиротство никак не может обеспечить им победы.

Следующий роман Мурашовой, «Класс коррекции» (2004), тоже затрагивает тему сиротства, хотя она для него не центральная. Большинство детей, собранных в классе для отстающих и неуспевающих, – «социальные сироты», «дети алкоголиков, и больные, и запущенные, и изуродованные семейными ссорами»[216]. Антон, от чьего лица ведется повествование, живет в крохотной комнатушке в коммуналке с вечно охающей и причитающей матерью. У многих его одноклассников ситуация еще хуже: у одного мать пропала, оставив на него и его подружку семимесячную дочку, отец другой, Стеши, отстаивал свои права отцовства с помощью пистолета. Один только новенький Юра из полной семьи, у него любящие папа и мама. Юра тяжело болен, с трудом передвигается, но он способен попадать в другой мир, где может ходить, бегать и скакать на лошади. Он не только попадает туда сам, но и становится проводником в новый мир для Антона и других одноклассников. И лишь в этом мире можно, хотя и ценой жизни Юры, спасти красавицу Стешу, попавшую в беду в мире реальном. Однако оставаться в этом мире нельзя. Как пишет Лариса Рудова, «на первый взгляд действительно может показаться, что возвращение героев “трагически двусмысленно”, но развязка повести Мурашовой проникнута оптимизмом и свидетельствует о другом: ее фантастический сюжет имеет терапевтический эффект для героев и ведет их к психическому, эмоциональному и социальному взрослению»[217]. После смерти Юры и в память о нем его родители берут на себя заботу о маленькой сестренке одноклассника, оставшейся без матери. А что будет с остальными? Неизвестно.

В последнем романе Мурашовой «Одно чудо на всю жизнь» (2010) два мира – мир милых, «чистеньких» интеллигентных детей, решающих задачки по математике, играющих на скрипке и живущих с более или менее любящими родителями, и мир «уродов», беспризорников, бродяг и бандитов, но все равно, в сущности, таких же детей. Глава банды – бригады Генрих Лис уже почти взрослый и потому острее ощущает, что обретается в мрачном, безнадежно несправедливом мире. Но принадлежность к этому миру не его выбор и не его вина, он просто выброшен во «тьму кромешную». Пьянство отца обрекло его и двух младших братьев на болезнь и страдание, а после смерти родителей оказалось, что жестокость социальной системы отторгает слабых, больных, нуждающихся. Эти сироты ни у кого не вызывают жалости, им никто не хочет помогать – в них нет ничего привлекательного.

Увы, как мир относится к нам, так и мы относимся к миру. В результате, перечислив всех, кого Генка ненавидел, и «устав от перечисления, можно сказать, что Генка ненавидел почти весь мир»[218], делая исключение только для братьев, Еськи и Вальки. Однако Еська смертельно болен, а Валька – умственно отсталый. Любовь, забота о ком – то, ответственность за кого – то другого… Мы привычно ассоциируем братскую любовь и заботу с «хорошими» детками, а тут получается, что эта самая забота сидит в сердце, на вид давно очерствевшем и озлобившемся. За эту любовь Генка и получает свое чудо – возможность исцеления младшего брата. Обеспечивают чудо неизвестно откуда взявшиеся пришельцы, брат и сестра Уи и Аи. Они попадают на Землю из – за неисправности космического аппарата, но, впрочем, и у них тоже нет родителей.

В этих двух романах Мурашова обращается к жанру магического реализма. Снова напомню определение магического реализма: «Естественное и сверхъестественное, объяснимое и чудесное сосуществуют рядом друг с другом». Еще точнее эту мысль выразила известная современная писательница Ольга Славникова: «Когда Ремедиос Прекрасная возносится на небо на простынях, которые она развешивает для просушки, это и есть самая суть магического реализма»[219]. Итак, соединение несоединимого. Именно это и делает Мурашова в своих романах для подростков, соединяя вместе школьников из хороших семей и малолетних преступников, суровую постперестроечную действительность и таинственных пришельцев из космоса. В другом романе мрачная реальность класса для трудных подростков соединена с волшебным миром, царством целительной фантазии.

Зачем, собственно говоря, Мурашовой понадобился магический реализм? Дело в том, что темы ее книг настолько трудные, что в рамках критического реализма о них почти невозможно писать. «Чудесное» тут совершенно необходимо, потому что, если оставаться в рамках обыденного, роман на подобные темы для детской или даже подростковой аудитории совершенно невозможен. Как в волшебной сказке, необходимость «вторичного мира» для решения проблем основного, реального мира приводит к введению магических элементов в относительно реалистический нарратив. Понятие вторичного мира было предложено Толкином для объяснения двух параллельно существующих в романе нарративов. Салминен поясняет мысль Толкина: «Под вторичным миром я понимаю литературный хронотоп, который в каком – то виде проявляет себя в тексте и отличается от первичного мира текста. Первичный мир – это тот мир в тексте, который может быть определен как основной хронотоп»[220].

В реалистической форме темы жизни, болезни и смерти совсем не просто «переварить»; ничего хорошего современным сиротам обыденное не сулит. Поэтому возникает иной, магический пласт повествования. «Одной из уникальных черт магического реализма является уверенность в том, что читатель вслед за рассказчиком сможет воспринять и реалистическую, и магическую перспективы реальности на одном и том же уровне»[221]. Элементы магического реализма позволяют писательнице не только заглянуть гораздо глубже в детские и взрослые души, но и «обеспечить» необходимое чудо – возможность исцеления Еськи и спасения Стеши. Оба чуда происходят в мире, «может, параллельном… а может, и перпендикулярном»[222], но их результаты видны и в обычной реальности.

Глава 17

Детский дом вчера и сегодня

А теперь нас держат в клетке.Хорошо ли это, детки?

В каком – то смысле детский дом – это тоже иной мир. Конечно, детский дом в сегодняшней Москве вряд ли стоит сравнивать с работным домом времен Оливера Твиста, да еще в Англии, или с приютом Джона Грайера в Америке. Мне, однако, хочется сравнить сегодняшний детский дом со знаменитым зоопарком в Сан – Диего на юге Калифорнии. В этом зоопарке есть белый медведь, которого спасли, когда он был маленьким медвежонком. Маму – медведицу убили браконьеры, и медвежонок непременно бы погиб, если бы его не забрали в зоопарк. Зверя поселили в более или менее просторной вольере, но медведю там очень неуютно. Дело в том, что в Сан – Диего довольно – таки жарко, это вам не Арктика. Возникает вопрос: если уж мы взялись помогать, так почему бы не построить закрытую, с холодным воздухом вольеру?

Тот же вопрос возникает, когда читаешь современные описания даже самых лучших детских домов. Вроде и неплохо, но… Как пишет в письме благотворителю (а по – нынешнему, спонсору) Джуди Эббот, героиня уже упомянутой ранее книги «Длинноногий дядюшка»: «Цель приюта – превратить девяносто семь сирот в девяносто семь близнецов (что Вы, несомненно, знаете и сердечно одобряете)»[223].

Ее подруга Салли (которую я уже несколько раз цитировала, поскольку «Милый недруг» – это программное произведение, посвященное устройству идеального детского дома) описывает, конечно, ситуацию Америки начала двадцатого века. Однако невероятно похоже на Россию начала века двадцать первого: «Сиротки – это общий термин, многие из наших детей совсем и не сироты. У большинства есть один упорный и надоедливый родитель (или родительница), не желающий отказаться от своих прав, так что я не могу отдать их на усыновление. Но остальным жилось бы гораздо лучше в любящих приемных семьях, чем в самом образцовом заведении, какое я могла бы создать»[224].

Понятно, что если даже не рассматривать самые тяжелые случаи, когда литературное произведение полностью основано на собственном (горчайшем) опыте автора, романы о детских домах – чтение нелегкое. А уж когда основано… Примером такой литературы является автобиография Рубена Гальего «Белое на черном» (2002). Гальего остался сиротой при живых родителях и попал в страшную систему советских детских домов и интернатов для инвалидов. Несмотря на невероятные трудности, ему удалось выжить, стать писателем и даже найти свою мать. Книга для детей не предназначалась, но интересно, что ее автор уже сам стал героем детской книги[225], и в этой книге дети с тяжелыми травмами и ампутациями, лежащие в больнице, находят поддержку и утешение в автобиографии Гальего.