Джон Лайонз - Введение в теоретическую лингвистику

1.4.4. ЛИНГВИСТА ИНТЕРЕСУЮТ ВСЕ ЯЗЫКИ

Вынесенное в заглавие утверждение лишь обобщает то, что было сказано в предшествующем параграфе. Нередко приходится слышать дилетантские рассуждения о «примитивных» языках и даже повторения известной сказки о том, что некоторые народы обходятся — вдобавок к жестам — лишь парой сотен слов. На самом же деле, любой язык, исследованный к настоящему времени, — каким бы «отсталым» и «диким» ни был говорящий на нем народ, — оказывается сложной и высокоорганизованной системой. Более того, нет абсолютно никакой связи между различными стадиями культурного развития общества и типами языка, используемого на соответствующих стадиях. В умозрительных рассуждениях языковедов XIX в. утверждалось развитие языка как от сложного к простому, так и от простого к сложному; однако исследования любых из тысяч языков, на которых говорят в современном мире, не подтвердят ни ту ни другую точку зрения. В наши дни большинство лингвистов воздерживается от слишком общих рассуждений по поводу происхождения и развития языка. Лингвисты поняли, что к исследованию всех языков следует подходить с одних и тех же позиций. При таком подходе не выдвигается общих гипотез относительно происхождения языка и его развития в эпоху далекого прошлого человечества.

Для того чтобы ознакомиться с той или иной областью знания, может оказаться необходимым изучение какого-либо иностранного языка или части его словаря (в соответствующей области). Если кто-либо хочет понять, допустим, греческую философию или философию схоластов, ему следует заняться древнегреческим или средневековой латынью (или, по крайней мере, усердно и внимательно изучая комментарии и толкования, уяснить для себя значения основных терминов и тем самым косвенным образом овладеть некоторым небольшим фрагментом языка). Тогда он может понять, что достаточно глубокое обсуждение философских вопросов, поднятых древними греками и схоластами, вообще невозможно без использования их исходной терминологии. Таким образом, можно сказать, что его родной язык, например, современный английский, «беднее», чем греческий или латынь, поскольку в нем не проводятся все необходимые противопоставления данной области знания. Это как будто противоречит тому упомянутому положению, что все языки являются эффективными и жизнеспособными системами, обслуживающими нужды того общества, которое ими пользуется. Однако это лишь кажущееся противоречие. Число противопоставлений, возможных при членении окружающей нас действительности, в принципе бесконечно. Поэтому в словаре языка получают отражение лишь те противопоставления, которые играют важную роль в жизни данного общества. Отсутствие в современном английском слов, соотносимых с некоторыми понятиями древней философии, — это всего лишь следствие того, что для большинства англичан проблемы древней философии не актуальны; если бы эти проблемы стали сейчас широко обсуждаться, то были бы образованы и английские слова, выражающие соответствующие понятия. От того, как мы определим современный английский язык (более подробно об этом говорится ниже), будет зависеть, следует ли включать в его состав различные тематические словари, которые используются в той или иной специальной области (например, в ядерной физике или геральдике). Итак, ни об одном языке нельзя сказать, что он внутренне «богаче», чем любой другой: каждый язык приспособлен для удовлетворения коммуникативных потребностей его носителей.

Принципиальный интерес лингвиста ко всем языкам (без каких-либо ограничений) обусловливается общей задачей лингвистики — создание научной теории, объясняющей структуру естественного языка. Любой языковой факт должен найти место и объяснение в рамках общей теории языка.

1.4.5. ПРИОРИТЕТ СИНХРОНИЧЕСКОГО ОПИСАНИЯ

Одним из наиболее важных (как в содержательном, так и в терминологическом аспекте) противопоставлений, введенных в лингвистику Ф. де Соссюром, было разграничение диахронического и синхронического исследования языка. (Иногда это противопоставление выражают словами «исторический» vs. «описательный». Однако здесь последний термин используется в другом смысле, нежели в противопоставлении «описательный» vs. «нормативный»; см. § 1.4.3. Именно поэтому термины, предложенные Соссюром, более предпочтительны.) Под диахроническим исследованием определенного языка понимается описание его исторического развития «во времени». Например, диахроническое исследование английского языка может охватывать его развитие со времени первых письменных памятников до сегодняшнего дня, или же оно может ограничиться некоторым более узким периодом времени. Под синхроническим исследованием языка понимается описание определенного «состояния» этого языка (в тот или иной «момент» времени). Важно понять, что синхроническое описание ни в коей мере не сводится к исследованию современного разговорного языка. Вполне возможен синхронический анализ мертвого языка — при условии, что имеется достаточно данных, сохранившихся в дошедших до нас письменных памятниках. Разумеется, описание мертвого языка будет менее полным, чем описание любого современного разговорного языка, поскольку возможность проверки тех или иных утверждений о языке посредством обращения к его носителям полностью исключается. Тем не менее многие мертвые языки представлены письменными памятниками достаточно полно для их вполне приемлемого синхронического описания.

Как мы видели, лингвистика XIX в. (сравнительно-историческое языкознание) занималась прежде всего диахронией (см. § 1.3.1). Принцип приоритета синхронического описания, характерный для большинства лингвистических теорий XX в., предполагает, что исторические соображения не существенны для исследования определенного состояния языка. Применение данного принципа можно пояснить с помощью известной аналогии Соссюра — сравнением языка с игрой в шахматы (к этой аналогии Соссюр прибегает для иллюстрации многих теоретических положений).

В шахматной партии позиция на доске постоянно изменяется, однако в каждый данный момент времени позиция полностью описывается указанием мест, занимаемых шахматными фигурами. Каким путем участники партии пришли к данной позиции (конкретные ходы, их число и их очередность), совершенно не важно для описания самое позиции, поскольку эта последняя может быть описана синхронически без обращения к предшествующим ходам. То же самое, говорит Соссюр, верно относительно языка. Все языки постоянно изменяются, и подобно тому как позиция на шахматной доске может быть описана безотносительно к последовательности ходов, которая привела к данной позиции, последовательные (или социально и географически ограниченные) состояния языка могут быть описаны независимо друг от друга.

Поясним сказанное выше примером. В классической латыни посредством разных флексий различалось шесть падежей (см. табл. 9 в § 7.4.2). С помощью падежей выражались различные отношения между словами во фразе. В более поздней латыни — в результате более широкого использования предлогов и действия определенных звуковых изменений, сокративших число различавшихся флексий, — система падежей постепенно сократилась до двух: именительный (падеж подлежащего предложения) и косвенный (падеж, характеризующий прямое дополнение переходного глагола или существительное после предлога). Именно такую ситуацию мы обнаруживаем в древнефранцузском. Однако различие двух падежей охватывало не все типы существительных (а также прилагательных). Во французском языке древнейшего периода можно выделить три основных класса существительных:

(Различие основ y существительных класса III между формами именительного падежа единственного числа и другими формами объясняется разными путями развития ударных и неударных гласных латыни: chantre восходит к лат. cántor, a chanteur — к cantórem.) Сравнение разных классов показывает, что в классе I наличие/отсутствие флексии s не характеризует формы падежа или числа самих по себе. Только в составе сочетания с другими словами форма murs может быть опознана как форма единственного числа (и именительного падежа) или как форма множественного числа (и косвенного падежа). Напротив, в словах класса II наличие s можно рассматривать как показатель форм множественного числа (portes), а отсутствие s — как показатель форм единственного числа (porte); различие между падежами в формах слов класса II не выражается. В период между XI и XIV вв. французская система словоизменения существительных и прилагательных в основном была выравнена в соответствии с классом II, то есть различие между именительным и косвенным падежами исчезло, и флексия s стала показателем множественного числа. (Несколько дольше различие между двумя падежами в единственном числе сохранялось в словах класса III: chantre : chanteur, maire : majeur, pastre (pâtre) : pasteur и т. п.; однако в конце концов оно исчезло как грамматический признак полностью, оставив в современном французском языке несколько дублетных форм, то есть разных слов с особыми формами единственного и множественного числа.) Такие французские существительные, как fils 'сын', Georges, Louis и т. п., сохранившие в своем составе s старой формы именительного падежа единственного числа, не имеют противопоставленной им формы без s (в старофранцузском в единственном числе противопоставление fils : fil). В результате изменения, происшедшего между двумя указанными периодами, установилась беспадежная система, которая в современной французской орфографии по традиции отражается наличием s у существительных и прилагательных множественного числа.