Карбарн Киницик - Стивен Эриксон Кузница Тьмы
- Знаю, - бросил Силанн. Выпрямился и пошел за солдатом.
По крепостной дороге прибыла жена с передовым отрядом. Бедра ее были забрызганы кровью. Силанн хорошо знал это выражение лица. Сегодня ночью будет страстное соитие, доходящее до границ боли. Как она объяснила однажды, привкус жестокости после дня убийств.
- Лейтенант Рисп мертва, - объявила Эстелла.
- Какое невезение, - сказал Силанн. - Раненые есть?
- Мало. Убитых семеро. Похоже, в селении оставался один меч - женщина, кажется. Мы ее не нашли.
- Ну, это хорошо, - отозвался он. Увидев омрачившееся лицо, поспешил добавить: - Свидетель. Ведь этого мы хотели?
- Смотря что ты выдумал, муженек, - сказала Эстелла хорошо знакомым тоном: словно объясняется с недоумком. - Лучше бы перепуганная повивальная бабка или кухарка. - Она повернулась в седле, оглядывая деревню. Дома уже горели в пяти-шести местах. - Нужно выжечь всё. Каждый дом. Своих оставим, но с обезображенными лицами. Чтобы никто не узнал. - Она глянула на Силанна. - Предоставляю это тебе и твоей роте. Догоните у Хилфута.
Силанн понял, что это название следующей деревни, и кивнул. - Сделаем что нужно.
- Еще бы. - Эстела взялась за поводья.
Она отказалась казнить мужа. Силанн понимал, среди солдат это восприняли как слабость. Один он знал, как близка она к перемене настроения, и постоянно волновался. А вот гибель лейтенанта Рисп вызвала восторг, ведь это она была источником болтовни про казни и прегрешения. Это ее отряд привез отрезанную голову одного из гонцов Хунна Раала; Силанн до сих пор проклинает имя Грипа Галаса, хотя проклятия несутся на волнах страха.
Жена махнула рукой и увела отряд.
Оглянувшись, он заметил выходящий из узких окон башни дым. Из двери повалил целый столб. Не так просто сжечь такие здания, они почти целиком каменные. Он повернулся к солдату. - Надеюсь, ты уверен, что она выгорит дотла.
Солдат кивнул, потом пожал плечами: - Никто здесь жить не захочет, сир.
- Тогда в деревню. Займемся ею.
- Да, сир.
- Хочу взглянуть на тело лейтенанта.
- Сир?
- Отдать дань уважения.
Капитан Халлид Беханн, решил наставник Сагандер, крайне неприятный тип. Миловидный, с короткой стрижкой, дерзкий взором - что, по неким странным резонам, нравится женщинам. Сомнения нет, он может очаровывать... но его замечания слишком уклончивы, на грани неуважения. Сагандер удивлялся, что капитан Тат Лорат делит его палатку. Ее красота заставляла наставника неметь; когда он смотрел на нее - смех в глазах, вечно готовые растянуться в улыбке пухлые накрашенные губы - ему казалось невозможным, что она наслаждается убийствами и, того хуже, держит при себе дочку от первого мужа, занимаясь...этим.
Они сидели в штабном шатре: два капитана и Сагандер. Темные глаза Халлида Беханна блестели, полнясь какой-то скверной радостью. Рядом Тат Лорат снова наполняла кубок, пунцовые щеки соперничали яркостью с тусклым светом фонаря.
- Вижу, - сказала она неспешно и чуть невнятно, - вы поражены немотой, наставник. Уверена, редкий случай. Восхищены моим великодушием? Славный сир, даже сейчас горящий монастырь бросает отсветы на стенку шатра за вашей спиной. Верно, монахи дрались с непривычным мужеством и потери наши велики, несмотря на ваше предательство... но гнездо отрицателей уничтожено и мы наградим вас с готовностью.
- Возможно, - криво улыбнулся Беханн, - наставник предпочитает мальчиков.
Совершенные брови Тат взлетели: - Так ли, наставник? Тогда, уверена я, мы найдем...
- Нет, капитан, не так. - Сагандер опустил глаза. Он едва балансировал на походном стуле, одноногость мешала прочно удерживаться на кожаном сиденье. Диспропорция тела казалась ему болезнью, поразившей весь мир. - Никто не сдался?
Халлид фыркнул: - Почему вас должна тревожить участь отрицателей? Вы показали старый проход ко второму колодцу. По вашему приглашению мы устроили резню насельникам. Но я готов заверить: никто не встал на колени. Разве чтобы повнимательнее рассмотреть землю, на которую придется падать.
- А Мать?
- Умерла. В самом конце. - Улыбка стала шире.
- Значит, - встряла Тат Лорат, - вы находите мою дочь непривлекательной?
- К... капитан, - заикнулся Сагандер, - она ваша единственная соперница.
Тат лениво закрыла глаза.- Я это отлично знаю.
В тоне ее было что-то подозрительное. Сагандер поспешил снова опустить глаза.
- Мы устали от вашей нерешительности, - сказал Беханн. - Не думайте, что она не привычна к своей роли. Она не девственница, она вполне созрела. Сношений с детьми мы не одобряем: для солдата это тяжкое преступление, караемое кастрацией или, в случае женщин, прижиганием грудей. Ну же, принимаете предложение или нет?
- Весьма щедрое предложение, - пробубнил Сагандер. - Я... я рад согласиться.
- Тогда вперед, - велела Тат Лорат. - Она ждет в своей палатке.
Как всегда, встать было тяжким трудом. Опираясь на костыль, он сражался за равновесие. Тяжело вздыхая от усилий, направился в сторону от командного шатра.
Запах дыма заполнял воздух, носился по улицам Абары Делак. Тут и там шагали повзводно солдаты Легиона, громко гогоча и шумя после битвы - хотя немало оказалось и молчащих, для которых оторваться от убийств было второй битвой, полной тоски. Сагандер видел в них дикарей, полных зверских желаний и тупостью превосходящих быков. Каждая цивилизация рождает таких тварей. Он мечтал о времени, когда от них удастся избавиться. Цивилизации, вечно готовой хвататься за мечи, не стоит хвалиться своими достижениями.
Нет, единственная надежда на смирение - во всеобщем разоружении. Так окончится эра физического насилия. Он знал, что сумеет отстоять своё в обществе, которому достаточно слов, в котором победы измеряются согласием и достигаются размеренными дебатами. Но здесь, на улочках жалкой деревни, господствуют погромщики, пьяные от эля и смерти, и на лицах их читается лишь звериная хитрость. Таких не переспоришь: не хватит аргументов, и они прибегнут к помощи многочисленного оружия. Не Галлан ли сказал что-то вроде: "Идиот ставит знак препинания острием клинка"?
Он ковылял к палатке, где ждала дочь Тат Лорат. Стыд сопровождал его, шагая след в след. Ночь забрала сотню или больше жизней, и вся кровь на его руках. Было бы хуже, будь он здоров - не таким калечным, страдающим от боли ничтожеством. Тогда не было бы извинений, оправданий измене, свершенной раненым сердцем. И все же он готов ступать на пути, ведь в конце ждет самое желанное: мщение лорду Драконусу и жалкому его щенку, сыну-ублюдку.
В конце концов, Легион знает врага своего.
У палатки он ухватился рукой за полог. Звук изнутри заставил помедлить. Через миг длинные пальцы показались, оттягивая тяжелый брезент. Сагандер поднырнул и ввалился внутрь. Поняв, что не смеет взглянуть на нее. - Прости меня, - шепнул он.
- За что? - спросила юная женщина. Она стояла близко, но была в тени. Одинокая лампа с коротким фитилем давала мало света. Он ощутил розовую воду в ее дыхании.
- Я стар. Я потерял ногу и... ах, прошу, не насмехайся надо мной - я ни на что не способен.
- Зачем же принял меня как награду?
- Прошу... Я хотел бы сесть.
Она указала на койку. Отводя взор, он прошел туда. - Я не глупец. Мать видит в тебе соперницу и готова использовать, даже навредить тебе. Сломать, унизить. Ищи способ избавления.
Дыхание ее было нежным. Казалось, он ощущает тепло тела - хотя вряд ли. - Я не стою на грани гибели, наставник Сагандер. Мать может только проиграть. Потому что она стара, а я молода.
- Но она торжествует, бросая тебя в руки мужчин, а иные могут быть пошлыми и даже жестокими.
- Никто не смеет, и так будет впредь. Я не моя мать, наставник. Не слишком высоко ценю того, что отдаю. Нужно лишь подождать.
Дрожа, он поднял голову и встретил ее взор. Острый, не замутненный. Полный сочувствия, но не уважения. Да, эта женщина научилась себя сохранять. - Если понадобится помощь, Шелтата Лор, - сказал он, - я твой.
Она улыбнулась. - Осторожнее с посулами, наставник. Что ж, если ты не способен заниматься любовью... не будешь ли рад провести ночь в женских объятиях?
"Этот ее прикончит! Настоящая красотка, Жижа, и вся твоя!" Голос солдата смеялся в голове Нарада, он отмеривал словами шаги, пока рота двигалась по дымному лесу. Слова согнули его спину, когда Легион стал лагерем на ночь и он сидел лицом в сторону от костра, бесконечно ощупывая выпуклости и вмятины лица. Они отзывались в темноте, когда он спал на сырой земле и мошки зудели, спеша выцедить кровь со всех открытых мест. Во снах он снова ощущал ее в объятиях, кожа невозможно мягкая и еще теплая - он знал истину, что бы ни говорили - как она поддалась ему, неловкому, и ответила взаимностью.
Нет, она уже ничего не чувствовала. Он повторял это себе вновь и вновь, словно мог заглушить насмешливый голос солдата, мог установить равновесие жестокости и милосердия. Даже это стало наваждением: он не мог понять, где что. Милосердие и жалость в гнусном предложении солдата, жестокость в согласии Нарада? Не пытался ли он быть нежным, коснуться ее мягко? Не бросил ли свое тело, как щит, заслоняя ее от смеха и подлых жестов, от жадных глаз?
