Личность в истории и художественной литературе - Коллектив авторов
Между тем сочинитель послания верховному адресату понимает, что он не знает, о чем ему надо ходатайствовать:
but He or his clerks will know all these things already, so there is no need for me to note them in my petition, which is nothing but mewling and carping, and perhaps I must just accept.
Cause I know this is not hell cause I am intrigued nor hopeless and cause I am surely for some good use albeit mysterious: in hell there is no mystery cause in mystery there is always hope [19, p. 227].
Ведь я знаю: это не ад, мне здесь всего лишь загадочно, но я не чувствую безнадежности, и меня сюда отправили для какого-то хорошего дела, хотя ныне я еще ничего об этом не знаю: в аду нет никаких тайн, потому что где тайна – там и надежда [10, c. 35].
Читатель встречается с произведениями дель Косса в обеих частях книги. В разделе о Франческе они представлены в большей степени фрагментарно, погружены в биографический материал, а изображенные на них фигуры оказываются персонажами из окружения Франческо, его друзьями, недоброжелателями, возлюбленными. И благодаря этому фрески превращаются для читателя в живописный аналог roman à clef. В разделе о Джордж фрески представлены целостными экфрастическими описаниями, показана их мощная роль в процессе взросления, самопознания и преодоления травмы юной героиней.
Вероятно, стремление определить жанровую природу произведений Али Смит, в которых одна из сюжетных линий соотносится с биографией реально-исторического художника, не самая легкая и благодарная задача, которая, однако, естественным образом возникает на фоне множащихся жизнеописаний разной степени беллетризованности, которые уже породили специфический жанр biofiction. Один из теоретиков жанра Алан Буизин определяет его как
постмодернистскую форму биографии, которая, благодаря своей драматизированной форме, имплицитно сознается в своей неспособности со всей точностью обозначить или представить биографический объект, так как субъективная ориентация автора с неизбежностью вносит свои модуляции в образ (цит. по: [15, p. 5]).
Али Смит не пишет biofictions. В ее художественных произведениях биографическая сюжетная линия носит, как правило, вспомогательный характер и имеет статус вставных историй или экфрастических включений («Как быть двумя» с его равноправием двух частей – исключение). В 2013 году Кэйти Гест определяет этот жанр как «гибридный» и называет книги Али Смит, подобные сборникам малой прозы Shire (2013) и Artful (2012) (добавим к ним и «Как быть двумя» и «Осень»), fiction-cum-biography [14]. Представляется, что это жанровое определение (как и номинация «экфрастический роман», предложенная Г. Д. Тимошенко [11]) очень приблизительно и далеко не полно раскрывает идейно-художественную специфику романа Али Смит. Возможно, размышления над спецификой использования историко-биографического материала английской писательницей в парадигме жанра малопродуктивны. Трудно не согласиться с С. Н. Зенкиным, когда он отказывает жанровому мышлению в жизнеспособности и пишет:
Теория литературы, озабоченная проблемой жанра, отстает от развития литературы, изучает то, чего уже нет в реальности – по крайней мере, на уровне высокой «авторской» словесности [4, c. 174].
Продуктивнее, мне кажется, говорить об особом приеме работы с биографическим материалом и особом его функционировании в прозе Али Смит. И, пожалуй, здесь нам могут прийти на помощь соображения теоретиков метамодернизма. Роман Али Смит рассматривается как канонический метамодернистский текст [16; 17]. Все эти работы написаны по следам коллективной монографии «Метамодернизм: историчность, аффект и глубина после постмодернизма» [8], в которой десятая глава «Реконструируя глубину: аутентичная литература и ответственность», написанная Ирмтрауд Губер и Вольфгангом Функом, содержит подробный анализ романа Али Смит и иллюстрирует на его материале основные свойства метамодернистского текста. Авторы главы уподобляют призрак художника Франческо дель Косса призраку отца Гамлета в интерпретации Жака Дерриды (в книге «Призраки Маркса. Государство долга, работа скорби и новый Интернационал» (1994):
Этот призрак, без конца колеблющийся между прошлым и настоящим, между отсутствием и присутствием, производит отчуждение финала и требует вовлеченности [8, c. 357].
Подобные колебания (осцилляции) и рассматриваются как определяющая характеристика специфической «структуры чувства», которая приходит на смену постмодернизма и нарекается метамодернизм. Как можно понять из текста главы, основной посыл текста Али Смит немецкие ученые видят именно в новых и оригинальных формах «вовлеченности, обусловленной колебаниями в произведении искусства, вовлеченности, взывающей к истинной ответственности читателя при его контакте с текстом» [8, с. 357]. Подобные же «вечные колебания между близостью и дистанцией, между сходством и различием, между одновременностью и последовательностью характеризуют и нарративную форму произведения» [8, с. 371]. Отдавая должное очевидному использованию Али Смит принципов «постмодернистской эстетики игрового самосознания и подрывной критики ключевых нарративов» [8, с. 358], ученые вместе с тем настаивают, что, в отличие от постмодернистских текстов, здесь «вымышленность и метареференциальность могут способствовать попыткам реконструировать некий смысл, обеспечивающий интерсубъективную коммуникацию, взаимосвязь между людьми и парадоксальную аутентичность» [8, с. 360].
Структура метафорической глубины, …обусловленной наличием метареференциальных сбоев текстуальной логики, устраняет (пост) структуралистское поверхностное разделение автора, читателя и текста как отдельных сущностей и, таким образом, ликвидирует текст как поверхность, превращая его в иммерсивный объект [8, с. 367].
Трудно не согласиться с утверждением И. Губер и В. Функа, что эта неразрешимость одновременной последовательности используется автором
не для того, чтобы путать любые попытки установить значение, но чтобы вызвать реакцию читателя, которая, в свою очередь, …порождает подлинный литературный контакт [8, c. 377].
Этот контакт и может стать залогом того, что акт чтения поможет
реконструировать… глубину, в которой фрагменты, опирающиеся на постмодернистские руины, могут стать опять одним целым [8, с. 383].
Однако этот изощренный анализ и вполне убедительный литературоведческий сюжет трансформации постмодернизма в метамодернизм, который эксплицируется на материале книги Али Смит, думается, все же не является единственно возможной ее интерпретацией. Воздавая должное сложности нарративной структуры, эмоциональной насыщенности, глубине и плодотворности взаимопроникновения жизни и искусства, следует в заключение подчеркнуть, что онтологическая двойственность успешно сочетается в книге с чрезвычайно ценным и вполне однозначным посылом: одиночество и скорбь преодолимы. Погруженная в траур и скорбь героиня не одинока, так как рядом с ней незримо присутствует дух любимого художника ее матери. Восприятие и интерпретация его фресок навсегда становятся самыми дорогими и духоподъемными воспоминаниями Джордж, связанными с матерью, ее своеобразным заветом дочери. Само присутствие Франчески дель Косса в книге – это и своего рода «охранная грамота» Джордж, и запечатленная память о матери.
Пожалуй, не стоит совсем отказываться от
