Виктор Жигунов - Четыре солнца
Другой отрывок дошёл до нас в следующем виде: За нимь кликну Карна и Жля, поскочи по Руской земли, смагу людемь мычючи въ пламяне розе (роге). Первые издатели решили, что тут названы «предводители хищных половцев», и перевели так: «Воскликнули Карня и Жля, и, прискакав в землю Русскую, стали томить людей огнём и мечом». Один из исследователей потом даже читал: Кончак и Гза. Смага здесь толкуется как огонь, бросаемый боевыми машинами.
Позже возникло предположение, что карна происходит от карити (корить, оплакивать), а жля — испорченное желя (однокоренное с «жалеть»). Смагу приняли за погребальный пепел. Таким образом, имеются в виду вопленица, затем вестница мёртвых, идущая по Руси с ритуальным сосудом, напоминающим рог.
Наконец, промелькнуло высказывание: тут действует «кара жлан», чёрный дракон, известный по степным мифам. Он выдыхает огонь на манер Змея Горыныча.
Считаем гласные, и оказывается, что одного е недостаёт: 7 5 4 7 5. Куда его вставить? Больше некуда, кроме как в Жля.
Даже неловко за такое лёгкое решение спорного вопроса. Раз желя, то безусловно правы те, кто видел здесь не половцев и не дракона. И насколько поэтичнее получившаяся картина, чем информация о военных действиях или о драконе, притянутом сюда за уши!
Перед этим стихом стоит такой:
О, далече зайде соколъ, птиць бья, — къ морю; а Игорева храбраго пълку не кресити (не воскресить)! (7 6 6 4 2)
Игорь действительно ушёл к морю. Он сравнён с соколом, во время охоты улетевшим далеко от гнезда и не имеющим сил вернуться. Нужен ли союз а, разве какое-нибудь противопоставление во фразе есть? Существует туманное объяснение: а непонятно, однако в контексте вроде бы уместно. Но вот и цифры указывают: у поэта его не было, он нарушает равенство.
Через несколько строк видим два а подряд:
Уныша бо градомь эабралы, а веселие пониче. (5 3 4 4 1).А Святъславъ мутень сонъ виде въ Киеве на горахъ. (5 2 4 1 1).
Ну, и где же противопоставления? Кажется, будто поэт бездумно втыкал а куда попало. Но по арифметике видно, что он тут ни при чём. Союз вставлен кем-то из сказителей или переписчиков «Слова», знавшим былины и народные песни, где а употребляется очень часто (в другой роли — для зачина или ради соблюдения ритма).
Итак, автор поэмы куда лучше знал язык, чем может показаться по его многочисленным «ошибкам». Точнее, не только знал — это доступно и для иностранца, например, однако его речь всё-таки не будет по-настоящему русской, — поэт очень тонко чувствовал язык. Причём это чувство близко к нашему, так как сам язык оказывается современнее: он не книжный (книжники всегда отстают), а живой, народный.
О чём говорят гиганты
Поэзия — речь звучащая. Даже стихи, которые написаны не для чтения вслух, мы всё равно произносим хотя бы про себя. Иначе поэтам незачем было бы соблюдать стихотворные размеры и рифмовать: ведь ударные и безударные слоги, созвучия на бумаге не имеют значения. Один рифмует «мох — лёг», потому что произносит «лёх», у другого видим «лёг — бок», у третьего вообще «чириканье — чернильница».
Так же у древнего поэта: сколько а и я вместе, сколько у и ю вместе, и поровну ли а-я и у-ю — это интерес не к количеству разных значков на письме, а к их звучанию. Стихи в ту пору и предназначались не для чтения глазами, а для пения перед слушателями. Сам поэт назвал своим предшественником Бояна и сообщил: тот именно пел. Стихосложение «Слова о полку Игореве» воссоздаёт произношение автора, подобно фильтру радиоприёмника, отсекающему помехи, какие возникли на 800-летней дороге.
С другой стороны, поэма дошла до нас записанной. И нет причин думать, что записать не мог сам творец. Ведь он был из числа образованнейших людей своего времени. Это ясно не только по литературным достоинствам произведения: в принципе можно стать хорошим поэтом, не имея больших знаний, не обязательно даже уметь читать — например, замечательные народные песни сочинялись неграмотными людьми. Но автор поэмы прекрасно разбирался в истории, понимал государственные интересы Руси, отчётливо представлял себе всех князей, к которым обращался. То есть он принадлежал не к низшим слоям общества и, конечно, учился грамоте.
Так что же такое «Слово» — устное произведение, которое могло быть и не записано, или письменное (что не исключало его исполнения вслух)?
Прежде чем предложить ответ, обратимся к самому длинному из стихотворных размеров, имеющих у нас хождение, — к гекзаметру. «Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына» — с этого начинается изучение античной литературы. Здесь 17 слогов. Чем больше их будет, тем труднее окажется воспринять ритм, да и смысл строки: пока она приблизится к концу, уже забудется начало.
А теперь возьмём один из стихов «Слова»: Уже бо беды его пасеть птиць подобью, вълци грозу въсрожать по яругамъ, орли клектомь на кости звери зовуть (5 11 6 6 5). Тридцать три слога!
Другая цитата: Ту ся копьемъ преламати, ту ся саблямъ потручяти о шеломы половецкыя на реце на Каяле, у Дону великаго (13 8 8 5 5). Тридцать девять слогов.
А князи сами на себе крамолу коваху, а погании сами, победами нарищуще на Русскую землю, емляху дань по беле отъ двора (15 7 8 7 8). Сорок пять слогов.
И вот, возможно, самый длинный пример, какой есть в поэме:
Тогда великий Святъславъ изрони злато слово, слезами смешено, и рече: «О, моя сыновца Игорю и Всеволоде, рано еста начала Половецкую землю мечи цвелити (досаждать мечами половцам), а себе славы искати!»
Здесь 15 а-я, 15 о, 15 е, 15 и-ы. Лишними оказались 4 у-ю. Шестьдесят четыре слога!
Цитирование можно продолжить. Стихов, превышающих по длине строку гекзаметра, в поэме далеко за сто.
Конечно, трудно вообразить человека, который был бы в силах на слух оценить точность равенства или хотя бы определить его тип: трёхкратное ли оно, например, или пятикратное, или сложное, — тем более что они чередуются как будто без всякого порядка. Естественнее предположить, что подсчёты вёл не слушатель, а читатель. Он получал удовольствие от формы, как мы, читая стихотворение, можем обращать внимание на рифмы и восхищаться ими. Правда, очень уж продолжителен путь к такому математико-поэтическому наслаждению. Но ведь это была наша первая система стихосложения, не приходится требовать, чтобы она удовлетворяла придирчивый взгляд из-за восьми столетий. Не исключено и то, что поэт не имел в виду ничьих подсчётов, слушатель только чувствовал какое-то особое очарование стихов, а объяснить его не мог.
Но вопрос сейчас не о читателе. Как сам автор подсчитывал гласные? Их бывало очень много во фразе, они образовывали сложные равенства, притом надо было помнить, употреблено ли пре- или при-, Владимеръ или Володимиръ, обычное и или десятеричное, о или ъ и так далее, да ещё держать в уме всю поэму… Неужели он делал это наизусть?
Конечно же, бессмысленно было воздвигать перед собой такое фантастическое препятствие. Проще записать.
«Слово» никогда не было устным произведением. Оно даже сочинялось на письме — с черновиками, помарками, исправлениями…
Именно так вывела восемь веков назад рука автора: Слово о пълку Игореве, Игоря, сына Святъславля, внука Ольгова.
Нелепо ли?..
Сегодняшние поэты охотно рассказывают в стихах о себе. Нетрудно отыскать сборники, в которых на сотню стихотворений едва наберётся десяток без слова «я». А в Древней Руси дело обстояло как раз наоборот. Авторы говорили о себе крайне редко, хотя у нас я — последняя буква в алфавите, а у них место местоимение азъ открывало азбуку, так как служило ещё и названием буквы А. Само слово азбука — от букв А и Б (буки), как и алфавит от альфы и беты.
Несколько веков назад азъ в разговорной речи сменился на я. Но писать продолжали по-прежнему. Историки языка даже удивлялись, как долго держался азъ. Затем поняли причину: с А начинается обучение грамоте, этот порог на Руси переступали торжественно. Ритуал помнился писцам всю жизнь, потому они сохраняли азъ, давно ушедший из живой речи.
