Вера Харченко - О языке, достойном человека: учебное пособие
Существуют ли плохие пословицы? подойдет ли в качестве примера хорошо знакомая пословица: Моя хата с краю, ничего не знаю, воздействие в которой осуществляется будто бы на уровне призыва-лозунга: «Не проходите мимо!»? Однако в жизни бывают такие ситуации, когда лучше постоять в стороне от случившегося, не торопиться вмешиваться. Так что многое зависит от проекции пословичного предписания на конкретное событие, почему и возникают системы едва ли не полярных по смыслу пословиц. Но вернемся к нашему вопросу. «плохие» пословицы, по-видимому, не случайно насыщены именами собственными, театрализующими аналог нежелательного поведения (своего рода Театр сатиры в языке!): Тетушка Федосевна до чужих милосердна, а дома не евши сидят. У нашей Натальи все люди канальи. Мели, Емеля, твоя неделя.
Уместнее вести речь не о плохих, а о резковатых, резких пословицах, страхующих от ошибки, проступка. Резкость строится на союзе метафоры и гиперболы. Где, кому, какому народу, – задается вопросом Михаил Задорнов – придет в голову... плевать в колодец? Грустный юмор создает лингвострановедческая проекция. Скажем иначе: чтобы увидеть (и себя тоже!), надо увеличить. Предостерегающая, гиперболизированная метафора работает на оптимизацию национального поведения с его дефицитом осмотрительности, осторожности в общении, дефицитом снисходительности.
Теперь развернем вопрос на 180 градусов и спросим самих себя: сколько мы знаем «очень хороших» пословиц, предписывающих идеальное поведение? Муж жене отец, жена мужу венец – редчайшая пословица в списке паремий, посвящаемых злым женам. Хорошее дело два века живет. Не густо с хорошими паремиями.
Зачем мы пишем обо всем этом? А затем, что наблюдается интересная картина. Употребление чего-либо в языке обычно опережает (или превосходит по насыщенности!) изучение такого объекта. Например, весьма «репрезентативно» сейчас употребление диминутивов: То ж была пончичек! (17 декабря 2007 г.), употребление слов в функции хезитации, заполнения пауз: как бы, типа, того... Исследование таких шероховатостей речи интенсивно идет сейчас за рубежом. В частности, было не так давно установлено, что сбивчивая речь лучше запоминается. Однако вернемся к пословицам. Это тот случай, когда, наоборот, изучение опережает употребление. Много серьезнейших публикаций посвящено теории пословицы, особенностям паремического фонда языка, всевозможным классификациям, проблеме отграничения пословиц от смежных жанров, технике пародирования пословиц (см., в частности монографию Н.Н. Семененко и Г.М. Шипицыной*). Но подозрительно мало стало пословиц в практике повседневного общения. Мы заметили этот провал, когда фиксировали устные высказывания. При обилии фактов словотворчества, именных и глагольных метафор, полиприставочных глаголов, цитации «вдруг» оказалась недодача элементарного: пословиц. Соотечественников легко понять: использовать всем известную, ожидаемую, избитую пословицу неинтересно, другая же, оригинальная, просто не приходит на ум, не вспоминается. Вот почему в плане развития прикладной филологии так важно поднимать на-гора старинные (но не устаревающие истины!) с их мощной потенциальной энергетикой.
Ответвлений у темы много. Так, идеологическими знаками прошлого становились «искусственные», сочиненные пословицы: Хороша нива только у коллектива. Человек трудолюбивый в СССР самый счастливый. Набирайся сил на груди у матери, а ума у Коммунистической партии. В настоящее время несостоявшиеся пословицы могут стать прекрасным материалом для уточнения ключевых свойств пословицы, которую, как оказывается, далеко не просто сочинить.
Далее, экспрессия экспрессией, но особый разговор необходим и о взвешенности, точности содержательной стороны пословицы. Умирает не старый, а поспелый. Счастье не по молодости, смерть не по старости. Парадоксально, не правда ли? Кому как не старому... того, умирать. Ан нет. Проведенное демографами исследование показало, что возраст и смертность не всегда коррелируют, т.е., например, в 70 лет умереть «труднее», нежели в 50. Кривая смертности как бы замедляет свой бег по отношению к прямой (стреле!) возраста. У В.И. Даля находим пословицы о цене: Цена хороша, а не будет барыша. Продорожил, ничего не нажил, а продешевил да два раза оборотил – нажива и есть. В статье социолога Леонида Блехера о ярмарке в Отрадном читаем: «Ювелирный расчет – цена. Типичная ошибка новичков, о которой мне говорили асы, – «задирают» цену, чтобы заработать побольше, и в результате не зарабатывают ничего. Номер не в том, чтобы продать подороже, а в том, чтобы продать побыстрее, т.е. цена должна обеспечивать оборот, пусть с минимальной прибылью. Главное – оборот, и ночной кошмар арендатора – «зависший» товар. Его в конце концов сбрасывают по той же цене, что и купили («играют в себестоимость»), т.е. без всякой прибыли, а то и в прямой убыток, лишь бы высвободить деньги» (Знание – сила. 1997. № 2. С.101 – 102).
Обратимся теперь ко второму источнику экспрессивных паремий, когда экспрессию создает уже не старинная, а «экзотическая» компонента, а именно к заимствованным пословицам. И среди них есть эталонные, модельные, знаковые, общеизвестные. Как говорят англичане: Мой дом – моя крепость. В Англии говорят: Любопытство губит кота. Все яйца не кладут в одну корзину, – гласит французская пословица.
Не так давно считалось «шиком» вставлять в свою речь латинские пословицы. Удивительно, что при интенсивном распространении английского языка английские пословицы практически не встречаются в режиме украшения, обогащения отечественной речи. Скажем, не используется в речи здоровьесберегающая пословица: One apple a day keeps the doctor away. (Одно яблоко в день держит доктора на расстоянии (гонит доктора прочь)).
В теоретическом ключе пословицы стали системно исследовать, например, при выявлении национального компонента репрезентации того или иного концепта – концепта ДОМ, например, в русском и английском языках. Выделяют совпадающие ценностные нормы: 1) хорошо человеку в своем доме («Своя хатка – родная матка», “East or West, home is best”); 2) человек в своем доме имеет право вести себя так, как хочет («Хозяин в дому, что медведь в бору», “An Englishman’s home is a castle”); 3) в доме должно быть распределение обязанностей («Добрая жена дом сбережет, а худая рукавом растрясет», “Men make houses, women make homes”). Далее выделяются ценностные нормы, характерные только для русского языка: 1) ведение домашнего хозяйства требует умения и усилий, 2) тот, кто не любит свой дом, – плохой человек; 3) дом не должен оставаться пустым («Из пустой хоромины либо сыч, либо сова, либо сам сатана») – и ценностные нормы, представленные только в английском языке: 1) опасно находиться далеко от дома; 2) человек вправе выбирать, где ему жить; 3) мало построить дом, надо отстоять свое право жить в нем[12]. Мы привели сейчас в качестве примера весьма типичную и поучительную картину пословичных сопоставлений.
Появляются целые сборники «параллельных паремий»: 242 кубанские пословицы с переводом на русский и английский языки, пояснениями и эквивалентами, составители: Ю.В. Алмазов, В.С. Пукиш[13]. Материала «в науке» очень много, а вот инкрустируют свою речь «импортной» пословицей сейчас сравнительно редко, т.е. употребление (и в области иноязычных паремий!) отстает от их изучения, хотя заимствованная – хотя бы на время, одномоментно – инокультурная пословица – может стать замечательным кладезем экспрессии национальной речи.
Носители языка обращаются к сокровищам чужой паремии, когда недостает отечественного эквивалента. В книге Дарьи Донцовой приводятся рецепты блюд разных стран, и естественно встретить в этой книге переведенные пословичные напутствия: «приготовленное с любовью дарит здоровье», «Суп, сваренный любимой, – лучшее лекарство от всех болезней», «Съешь мамину кашу – и будешь счастливым» – это все пословицы разных народов мира. Если не хотите готовить – не подходите к плите, если любите домашних – пожарьте им котлеты. Это книга для тех, кто умеет любить»[14].
Носители языка обращаются к сокровищам удаленного доступа, т.е. чужого паремического фонда, когда надо этически прояснить ситуацию, сделать замечание тонкое, в изящной форме. В своей книге воспоминаний В. Шефнер рассказывает эпизод, как в детстве спросил маму, почему они не уезжают. «Этот разговор она закончила двустишием на французском языке, которое тут же перевела приблизительно так: кто во время бури перепрыгивает из своей лодки в чужую, не должен ожидать почета ни здесь ни там» («Имя для птицы, или Чаепитие на желтой веранде. Летопись впечатлений»). Все то, что не функционально, становится этически и эстетически нагруженным (зайдемте в любой музей и убедимся в этом!), но по тому же принципу инкрустации раритетами, редкостями, экзотизмами может расцвечиваться самая обычная, повседневная, внутрисемейная речь.
