Роза Альбеткова - Учимся читать лирическое произведение

Поэт сокрушается, что поэзия не в силах передать живую красоту природы. Ведь главное не то, что видимо очам, а то, что слито с сей блестящей красотою, то есть вызванные красотой таинственные движения души, оттенки настроений. Жуковский утверждает, что это невыразимо словом. Но он-то как раз и находит языковые средства для передачи этих неуловимых движений души, того, что скрыто за поверхностным, за тем, что видит глаз.

Как пишет исследователь и знаток романтического направления Г. А. Гуковский, эта поэзия передает «невыразимое душевное волнение, те зыбкие оттенки настроений, которые составляют суть внутренней жизни сознания». Слово в ней становится «условным ключом, открывающим тайники духа в восприятии самого читателя», оно не

обозначает предмет, а передает «отношение души к предмету», оно звучит как музыка, и в нем важны обертоны, дополнительные смыслы. Слово «вызывает эмоцию своими вторыми и третьими значениями, своим субъективным семантическим ореолом».

Это значит, что в словах часто возникает целый спектр дополнительных значений: слово, встреченное прежде в каком-либо произведении, вызывает реминисценцию, или наряду с основным в нем проступает добавочное значение в результате воздействия рядом стоящих слов, или слова, с помощью которых описывается явление природы, сообщают о состоянии человека.

Г. А. Гуковский замечает, какие слова отбирает поэт: душа, глас, привет, воспоминанье, стремленье, святыня, упованье … Существительные не предметные, а отвлеченные, с общей для этого словесного ряда эмоциональной окраской: высокое и какое-то неопределенное чувство.

Вот Жуковский рисует картину природы. При этом существительные должны называть предметы, но они говорят не столько о том, что мы видим, сколько о том, что чувствуем. Пламень облаков — не просто золотисто-розовые облака, это поэтические слова, вызывающие в сознании читателя ассоциации с человеческими чувствами, с образом «пламень души»; и это дополнительное значение оказывается главным. То же можно сказать и о словах по небу тихому — тишина и возвышенный покой охватывают душу человека, завороженную зрелищем высокого неба. И когда мы читаем дрожанье вод блестящих, то понимаем, что речь идет главным образом о зыбком и трепетном состоянии того, кто видит такую картину.

И это не аллегория: нельзя сказать, что поэт говорит о природе, а подразумевает что-то другое. Перед нами на самом деле картина природы, но поэт описывает вовсе не блестящую красоту ее; слова здесь многозначны, в них возникают дополнительные смыслы, связанные с настроением, с внутренним состоянием человека.

А дальше речь идет уже прямо о чувствах. Что такое обворожающего глас? Причастие должно обозначать признак, а тут оно стало главным в словосочетании, причем

передает ощущение чего-то неуловимо прекрасного. А миновавшего привет? Опять признак стал предметом, но не видимым, а чувствуемым. Вы, наверное, заметили этот словесный ряд: смутное, волнующее, обворожающего, к далекому, миновавшего … Признаки, которые соотносятся не с предметом, а с настроением автора, которое, несомненно, передается читателю.

И сочетаются слова необычно. Как вы поняли выражение: «О милом радостном и скорбном старины»? Ведь радость и скорбь – антонимы, но они объединены эпитетом милом, потому что в воспоминании о прошедшем радость и скорбь одинаково дороги сердцу.

А как важна та восходящая напряженная интонация, создаваемая прежде всего стихом – шестистопным ямбом и всеми средствами языка, в том числе и с помощью анафоры – сей, сия. Напряжение завершается вопросом: «Какой для них язык?» И затем следует понижение голоса, признание бессилия слова: «И лишь молчание понятно говорит». Но все стихотворение опровергает этот вывод, поэт говорит словами, только особенными. Их лексические значения ослаблены, на первый план выдвигается то, что открывается только в этом словосочетании, в завораживающем звучании, в ритмическом рисунке. Слова настраивают читателя на сопереживание, вызывают эмоцию.

С помощью таких языковых средств Жуковский передает зыбкие, трудноуловимые, неопределимые логически, таинственные душевные движения. А жизнь души заполнена главным чувством – стремлением к идеалу. Как утверждает В. Г. Белинский, пафос поэзии Жуковского – «стремление к бесконечному». В земных явлениях поэт видит божественное начало, «присутствие Создателя в созданье» – жизнь духа. И эта одухотворенность, присущая его стиху, подчеркивает высокие и прекрасные качества человека.

Современный читатель почувствует пленительную сладость этих стихов, в его душе возникнут сложные и тонкие эмоции, а значит, стихи Жуковского заставляют нас не только восхищаться красотой мира, но и самим творить – созидать себя, обретать духовность.

Безмолвное море, лазурное море,Стою очарован над бездной твоей.Ты живо; ты дышишь; смятенной любовью,Тревожною думой наполнено ты.Безмолвное море, лазурное море,Открой мне глубокую тайну твою:Что движет твое необъятное лоно?Чем дышит твоя напряженная грудь?Иль тянет тебя из земныя неволиДалекое светлое небо к себе?..Таинственной, сладостной полное жизни,Ты чисто в присутствии чистом его:Ты льешься его светозарной лазурью,Вечерним и утренним светом горишь,Ласкаешь его облака золотыеИ радостно блещешь звездами его.Когда же сбираются темные тучи,Чтоб ясное небо отнять у тебя —Ты бьешься, ты воешь, ты волны подъемлешь,Ты рвешь и терзаешь враждебную мглу…И мгла исчезает, и тучи уходят,Но, полное прошлой тревоги своей,Ты долго вздымаешь испуганны волны,И сладостный блеск возвращенных небесНе вовсе тебе тишину возвращает;Обманчив твоей неподвижности вид:Ты в бездне покойной скрываешь смятенье,Ты, небом любуясь, дрожишь за него

Читая стихотворение «Море», мы сразу попадаем под обаяние его медленной, размеренной интонации, передающей ощущение необычайной значительности того, о чем говорит поэт. Высокие слова и плавное звучание четырехстопного амфибрахия создают эту интонацию. Слова приобретают глубокий смысл благодаря возникающим в них дополнительным значениям (об этом мы говорили, рассматривая стихотворение «Невыразимое»). Слово безмолвное в стихотворении приобретает значение «скрывающее в себе тайну, исполненное величественного спокойствия».

И лазурное не только обозначает цвет, оно несет смысловую и эмоциональную нагрузку – это высокое чувство (ведь море не голубое или синее, а лазурное), восхищение от голубизны, ощущение красоты, гармонии, света. А когда слово это появляется второй раз, значение еще усиливается благодаря эпитету – светозарной лазурью.

Море предстает как живое существо – таинственной, сладостной полное жизни, – родственное душе поэта. Тайна моря недоступна поверхностному взгляду, рационально-логическому рассуждению, а открывается душевному волнению, особому настрою, о котором говорит слово сладостной, – то есть любви, умилению, восторгу, наслаждению красотой.

Тайна моря приоткрывается в вопросительном предложении, основанном на антитезе: «Иль тянет тебя из земныя неволи / Далекое светлое небо к себе?..» Мы уже видели в стихотворении «Невыразимое» устремленность поэта к бесконечному, божественному, и здесь он чувствует «присутствие Создателя в созданье». Море устремлено к небу, небо отражается в море – это и есть тайна моря, смысл его жизни. Конечно же речь идет не только о море, а более всего – о душе человеческой. Поэт передает неудовлетворенность существующим и стремление к идеалу, без которого невозможна человеческая жизнь.

Два состояния моря – спокойное и бурное – представлены как отражение неба. Жуковский пишет: «Ты чисто в присутствии чистом его». Что означает слово чисто? Это не только красота и покой, в слове возникает дополнительное значение – сближение с понятиями «чистота души», святость, божественная благодать. А противоположное состояние – дисгармония, утрата идеала – передано словесным рядом, в котором слова окрашены отрицательной эмоцией: темные тучи, отнять, бьешься, воешь, рвешь, терзаешь враждебную мглу.

И вот перед нами вновь спокойное море, но оно не забыло пережитой тревоги. Казалось бы, есть сладостный блеск возвращенных небес, но это на небе, а к морю тишина вернулась не вовсе. Еще в начале стихотворения говорилось о смятенной любви моря, его тревожной думе. Теперь это чувство наполняется конкретным психологическим содержанием. Море вобрало в себя пережитое, хранит его в себе – потому спокойный вид моря обманчив.